Пирс Рид - Женатый мужчина
Джону внушала тревогу и ухудшавшаяся политическая обстановка в стране. К шахтерам и энергетикам, отказавшимся от сверхурочных работ, присоединились железнодорожники, прекратилась доставка угля на электростанции, и ток отключали все чаще. Пассажирские поезда то и дело отменяли, и адвокатам из Суррея и Кента приходилось добираться до города в собственных автомобилях, но бензин по-прежнему был строго лимитирован из-за эмбарго, наложенного на продажу нефти арабскими странами. Знакомые Стриклендов поговаривали о коммунистическом заговоре.
К концу ноября бумаги на Терри Пайка поступили в контору, и клерк передал их Джону. Похоже, против Пайка имелись серьезные улики. «На основании полученной информации» был произведен обыск квартиры в Балэме, которую Терри снимал с другим парнем — Джимми Стоттом. Полиция обнаружила два завязанных узлом дамских чулка-маски, дубинку, налитую свинцом, четыреста пятьдесят фунтов наличными в пятифунтовых банкнотах с номерами, соответствовавшими похищенным из почтового фургона. В ответ на предъявленное обвинение Стотт сказал: «Черт, надо было их обменять». А Пайк: «Кто слегавил?»
Линия защиты Пайка, как предлагал поверенный, должна состоять в том, что чулки, дубинка и деньги были подброшены полицией, а слов, занесенных в протокол, они вообще не говорили. Джон только вздохнул: он по опыту знал — как бы ни были правдоподобны доводы подсудимых, присяжные редко внимают им. По совокупности улик Пайк мог загреметь минимум на семь лет.
Джон решил позвонить Пауле Джеррард и сказать об этом, он уже начал искать ее номер в справочнике, когда раздался телефонный звонок и он услышал ее голос.
— Вы получили дело? — спросила она.
— Да, — сказал он. — Только что его прочел.
— И что вы думаете?
— Надежд немного. Молчание.
— Значит, ему конец? Теперь Джон замялся.
— Этот Пайк… то есть Терри… отпущен под залог?
— Да. Мы взяли его под залог. А что?
— Можем мы об этом поговорить?
— Заезжайте.
— Когда?
— Когда угодно. Хоть сейчас.
— Прекрасно. Где вы живете?
— Пэрвз-Мьюз, двадцать три. Это недалеко от Виктория-роуд.
— Я знаю.
— Прекрасно. Жду вас через полчаса.
На улице стоял туман, было сыро. Пока Джон шел к станции метро Холборн, машины и автобусы, мчавшиеся потоком в оранжевом смоге, обдавали его грязью, измазав брюки чуть не до колен. Если он поедет на метро, а потом еще пройдет пешком от станции Глостер-роуд до Пэрвз-Мьюз, то промокнет до нитки. Само по себе это не смущало Джона, но мокрые волосы выглядят сальными; кроме того, на нем те же туфли, в которых он ездил в Бирмингем, а они промокают, и толстый старый костюм, когда намокнет, почему-то пахнет псиной. Джон повернулся и остановил такси. «Черт с ними, с деньгами, — подумал он, устраиваясь на заднем сиденье. — Много на такси не сэкономишь».
Паула Джеррард сама открыла ему дверь своего домика, а когда захлопывала ее, он еще слышал гул мотора машины, удалявшейся по булыжной мостовой. Снимая плащ, Джон огляделся и увидел, что они находятся в большой просторной кухне, из которой винтовая лестница вела наверх. Паула в джинсах и вязаной кофточке тут же подошла к холодильнику.
— Я только лед достану, — сказала она, — и пойдем наверх, в гостиную.
Джон бросил плащ и портфель на кухонный стул.
— Погода ужасная.
— Я еще не выходила.
— И в Уондзуорт не ездили?
— Нет. Собственно, я бросила это дело. — Она высыпала кубики льда в стоявшую на подносе чашу и поискала в шкафу высокие стаканы.
— Почему?
— Отец что-то занервничал. Он думает, меня могут похитить.
— А заключенным известно, кто вы?
— Пошли слухи.
Она поставила стаканы на поднос и подняла его.
— Идемте наверх.
— Разрешите, я понесу.
— Пожалуйста.
Она передала поднос Джону, взяла из ящика кухонного стола пачку «Голуаз». Джон следовал за ней, так что на крутой винтовой лестнице глаза его невольно оказались на одном уровне с ее обтянутыми джинсами бедрами; с лестницы они словно вынырнули прямо в гостиную. Это было просторное помещение, занимавшее чуть не весь этаж. У камина, в котором за решеткой потрескивал огонь, стояли три низких, обитых бежевой тканью дивана. На полу — восточный ковер, по стенам несколько картин современных художников и полки с самыми разными книгами — тут были и фолианты в коже, и дешевые издания в бумажных обложках.
Паула подошла к столику и показала, куда поставить поднос; здесь уже стояла дюжина бутылок, но ни одной с потеками на этикетке или захватанной пальцами, как у них в доме в Холланд-Парке.
— Не церемоньтесь, — сказала Паула.
— Что вам налить?
— Я выпью виски с водой. Ах ты… — Она выругалась. — Воду забыла.
— Принести?
— Я сама.
Она вскочила с дивана, подошла к двери, за которой, как он подумал, была ее спальня, и тут же вернулась с расписным кувшинчиком.
— Спускаться, подыматься — лень.
Джон налил ей виски с водой, растерянно размышляя, чего бы выпить самому, наконец взял джин с тоником и уселся напротив Паулы.
— Ну, и чем вы теперь заняты? — спросил он.
— Ничем. — Она насупилась, явно не одобряя такое начало.
— Не скучаете? — осведомился он.
— Нет. — Она снова нахмурилась, и Джон решил, что не следует больше задавать личных вопросов.
— Я посмотрел бумаги по делу Терри, — сказал он, — и, конечно, готов взять на себя его защиту, хотя особых надежд на то, что его удастся вытащить, не возлагаю.
— Но вы же видите, как это все несправедливо. — В ее голосе звучало скорее раздражение, чем тревога. — Полиция ведь подбросила улики.
— Так говорит Терри.
— Он не стал бы мне лгать.
— Он отрицает свое участие? Она ответила не сразу.
— Нет. Я уже вам говорила, он, видимо, имел какое-то отношение к грабежу, но самое косвенное. И уж конечно, не он оглушил водителя. Он не из таких. — Она отпила виски, закурила.
— И каким же образом, по-вашему, его втянули? — спросил Джон.
— Он познакомился с Джимми в тюрьме, — сказала Паула.
— Это со Стоттом?
— Джимми был под следствием за какие-то пустяки, его, собственно, оправдали…
— За что именно, не помните?
— Кажется, за ограбление кондитерской.
— Продолжайте
— Их освободили одновременно, и они вместе сняли квартиру. Джимми знал, что планируется ограбление почтового фургона, в котором повезут жалованье, ну оба и ввязались.
— Это Джимми втянул Терри?
— Да.
— А у Джимми уже были судимости?
— Не думаю. А что?
— Потом объясню.
— Кто-то определенно навел полицию, — сказала Паула, — причем кто-то из банды, иначе полиция ничего бы не узнала про Джимми и Терри.
— Выдал кто-нибудь из сообщников?
— Нет. Не осмелились бы.
— Терри говорит, будто полиция подбросила им дубинку, чулки и деньги, правильно?
— Да. И я ему верю. Не настолько же он глуп, чтобы оставлять такие улики.
— А Джимми?
— Не знаю. Я его в глаза не видела.
— Терри, значит, не устраивал вечеринку, чтобы познакомить вас со своими друзьями?
Она покраснела:
— Нет.
— Извините, но могу я вас спросить… а ваши чувства здесь не примешаны?
Она поднялась, чтобы налить себе еще.
— Что вы подразумеваете под чувствами?
— Вы не состоите с ним в интимных отношениях?
— Нет. Конечно, нет. Он же на семь лет моложе меня. Но если вы хотите знать о моих чувствах, то я действительно не хочу, чтобы он зачах за решеткой.
— Даже если он ограбил этот фургон?
— Я не думаю, что он действительно… грабил. — Она снова села на диван и подобрала под себя ноги.
Джон вздохнул:
— Не сомневаюсь, что полиция, особенно Летучие отряды[35], способна подбросить улики. Но Джимми и Терри — мелкая рыбешка, это во-первых.
— Понятно.
— А во-вторых, не представляю себе, откуда у полиции могли оказаться похищенные банкноты, чтобы их подбросить, — тогда ведь и банки должны участвовать в сговоре…
— Они же взяли не все деньги.
— Кто — они?
— Воры.
— Почему?
— В спешке они что-то оставили.
— Но, согласно данным следствия, похищено все.
— Еще бы. Просто остальное прибрала к рукам полиция. Не думаете же вы, что они откажутся от нескольких тысяч наличными?
— Вот как… То есть, по-вашему, полиция украла то, что оставили воры, но подбросила четыреста пятьдесят фунтов в качестве улики против Джимми и Терри?
— И всех остальных.
— Многовато для улики, — сказал Джон. — Пятидесяти фунтов или даже десяти было бы вполне достаточно.
— Ясно. — Паула вдруг разрыдалась. — Извините, — сказала она, размазывая по щекам слезы, и тут же громко и зло выкрикнула: — Ненавижу себя такой.
