Дэвид Тросби - Экономика и культура
В качестве основных очагов этих изменений могут рассматриваться три следующих события: переговоры, которые привели к замене Генерального соглашения по тарифам и торговле (ГАТТ) Всемирной торговой организацией (ВТО) в 1994 г.; введение в действие Североамериканского соглашения о свободной торговле (НАФТА) между Канадой, Соединенными Штатами и Мексикой также в 1994 г.; переговоры внутри Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) по «Многостороннему соглашению по инвестициям» (МСИ), начатые в 1995 г. и до сих пор не завершенные. Проблемы, рассматривавшиеся на каждом из этих форумов, детализировались по-разному, но для наших целей удобно рассматривать их вместе, сосредоточившись на общем для них контексте. Экономический императив, направляющий мировую торговую систему к сокращению протекционизма и освобождению глобальных рынков, основывается, конечно, на простом предположении, что свободная торговля максимизирует мировое благосостояние. В мире, где сравнительное преимущество поддерживает специализацию в производстве и взаимовыгодный международный обмен, вмешательство, искажающее свободный поток товаров и услуг, приведет к потерям в эффективности и сокращению экономического благосостояния.
Появление культурных товаров, таких как фильмы и телевизионные программы, в международной торговле является примером двух различных аспектов культуры, которым мы дали определение в гл. I. Один аспект связан с производством таких товаров, а второй касается культурного воздействия на потребление. С точки зрения производства затрагивается культура в функциональном смысле; экспорт культурного продукта в международной торговой системе является значительным экономическим вкладом, который культурные индустрии данной страны могут внести в национальную экономику. Многие страны зарабатывают ценную иностранную валюту на экспорте подобных услуг, в особенности США, являющиеся главным поставщиком культурных товаров в мире. Однако в контексте принимающей стороны затрагивается понятие культуры как образа жизни и выражения групповой идентичности. Импортированные культурные проекты приносят с собой символические послания, которые могут быть сочтены угрозой для местной культурной идентичности. Таким образом, можно выявить две стороны рынка. С одной стороны, производители определенных культурных товаров и услуг видят во многих точках мира прибыльные торговые возможности, которыми они хотят воспользоваться. Им доступен масштаб и другая производственная экономия, что позволяет им поставлять продукцию по конкурентоспособным ценам, и очень часто на поставляемый ими материал в импортирующих странах есть высокий спрос со стороны потребителей. Экспортирующие страны, таким образом, противятся любому вмешательству, которое могло бы ограничить их доступ к рынкам. По другую сторону забора импортирующие страны считают, что их местную культуру вытесняет иностранная продукция, с которой продукция местных культурных индустрий не может конкурировать без протекционизма в какой-либо форме.
Спор в торговых кругах сосредоточился вокруг того, отличаются или нет культурные товары от других товаров. Если да, то тогда культурные исключения могут быть включены в торговые соглашения, что сделает возможной некоторую форму защиты внутренней культурной индустрии. Подобно тому как законы о карантине запрещают импорт больных растений и животных, так и культурный протекционизм стремится оградить общество от заразы иностранных культурных влияний. Так, например, Франция и Канада активно выступали за культурное исключение в касающихся их торговых соглашениях из-за боязни культурного господства США. Другие страны, например, Австралия, вводят регулирование на радиостанциях и телевидении, чтобы обеспечить минимальный контент производимого на месте материала в их вещании, которое в противном случае содержало бы только импортные программы.
Для некоторых подобное вмешательство в свободный поток товаров, услуг и информации означает нелиберальное и авторитарное ограничение потребительского выбора. Многие экономисты, для которых любая форма искажения рынка – проклятие, укажут на экономические издержки и неэффективность, порождаемые подобным протекционизмом. Но более широкий взгляд на вопрос позволяет смягчить эту позицию. Можно выдвинуть два аргумента. Во-первых, возможно, верно, что французские потребители не будут смотреть ничего другого, кроме американских телевизионных программ, и ходить только на иностранные фильмы, если им будет предоставлен свободный выбор. Но могут возникнуть сомнения, будет ли такой выбор полностью информированным и будет ли он реальным отражением фундаментальных предпочтений. Есть некоторые свидетельства того, что люди готовы что-то платить, чтобы защитить местную культурную идентичность, даже если они сами зачастую не потребляют такой продукт напрямую[180]. Иными словами, если специфические внутренние способы культурного выражения производят некоторые общественные блага, такие как чувство национальной гордости и солидарности, или некоторые положительные экстерналии, такие как пул обученных местных талантов, появляются веские экономические основания для определенного государственного вмешательства в рынок для поддержания такой деятельности; если это так, то протекционизм в некоторых случаях может быть полезным инструментом, а связанные с ним потери в эффективности будут рассматриваться как неизбежная цена за внешние выгоды или общественные блага.
Второй тезис выходит за рамки экономических проблем и вводит в игру понятие культурной ценности как желательный аспект человеческого существования. Можно утверждать, что сохранение национальной культурной идентичности, каковое, очевидно, является целью французской и канадской позиций, порождает для соответствующих сообществ культурную ценность, которая стоит несколько в стороне от экономических потерь и прибылей, возникающих в торговой системе. Торговые переговоры традиционно целиком посвящены экономике, и любое предложение учитывать культурную ценность при определении «правил игры», скорее всего, будет осмеяно или отвергнуто как предвзятое, в особенности экономистами. Однако тот факт, что культурная идентификация, самопризнание и самоуважение важны для людей и что эти ценности подвержены влиянию торговли, заставляет остановиться и задуматься. Экономическая политика в этой области должна смириться с тем, что конечные цели различных обществ выходят за рамки непосредственных экономических забот и поэтому культурные ценности могут быть специальным образом включены в политический процесс. Без сомнения, именно такого рода соображения побудили различные группы на Стокгольмской конференции в апреле 1998 г. «поддержать идею того, что культурные товары и услуги должны быть полностью признаны и что к ним следует относиться иначе, чем к другим формам товаров»[181]. Соединенные Штаты были представлены на этой конференции несмотря на то, что в тот момент не являлись членами ЮНЕСКО; однако представляется маловероятным, чтобы их делегаты согласились с этим предложением.
Язык в этой области, как и повсюду, одновременно и отражает, и формирует господствующее мнение. Слово «исключение» применительно к культурным товарам в международной торговле в какой-то мере негативно окрашено, поскольку подразумевает, что культура – это помеха достижению идеальной унификации в мировой торговой системе. Если бы защита культурных ценностей и достижение других культурных целей обрели равные права с экономической ценностью, определяющей торговую политику на международном уровне, возможно, термин «культурное признание» оказался бы более позитивным при решении этого вопроса в переговорах между странами.
Выводы
В этой главе был описан широкий диапазон представленности культуры в промышленной структуре экономики: от центральной роли креативных арт-индустрий в экономике развивающихся и развитых стран до вклада культурных индустрий в возрождение городов, туризм и торговлю. Во всех этих различных проявлениях культура возникает как потенциальный источник экономического динамизма на местном, национальном или международном уровне. Хотя экономическое значение культурных индустрий следует оценивать с осторожностью, тем не менее, во многих отношениях эти индустрии в XXI в. находятся на переднем краю развития. Подобное утверждение может быть рационализировано на следующих основаниях:
• изменившиеся паттерны потребления и выросшие реальные доходы приводят к долгосрочному росту спроса на культурные товары и услуги;
• культурные индустрии являются важными поставщиками контента в развитии новых информационных и коммуникационных технологий;
• культурные индустрии способствуют работе творческой мысли, необходимой для процесса инноваций и технологических изменений;
