Жан-Пьер Шевенман - 1914–2014. Европа выходит из истории?
Сегодня, как и в те времена, существуют оборонные договоры, альянсы и опасность неконтролируемого развития событий, а также полно людей, которым свойственно ошибаться. Чего не хватает, так это подушек безопасности.
Так что случайность хотя и маловероятна, но всегда возможна. Главная опасность для Китая – это не военный конфликт, а экономическая рецессия или внешний кризис, способный перекрыть поставку ресурсов, или кризис внутренний, ведь в Китае всегда были сильны центробежные силы, пусть даже сегодня обширный средний класс (180 миллионов человек, зарабатывающих от 40000 до 1 миллиона долларов в год) по своей природе консервативен.
Вопрос, кто станет гегемоном в XXI в., встанет не завтра. Америка еще очень сильна. Ее «разворот» с Атлантики к Тихому океану был предсказуем. У Китая есть то преимущество, что он может извлечь уроки из истории Германской империи до 1914 г., чей стремительный рост, слабо контролировавшийся ее властной элитой, привел ее к катастрофе. Ей следовало действовать поступательно, осторожно и учитывая интересы других сторон (для чего требовалось сначала их признать). Я склонен думать, что мир не готов к китайской гегемонии, поскольку не знает Китая, да и сам Китай не знает мира (по крайней мере, пока). Глобализация идет бок о бок с вестернизацией. Переход от гегемонии одной державы к гегемонии другой совсем не прост. В XX в. он стал возможен лишь между двумя народами, говорящими на одном языке и связанными полутора веками общей истории. Если судить по количеству разногласий между Китаем и США, то до «общности интересов, подкрепленных моральными ценностями», им еще очень далеко.
От оксидентализма к гуманизму
Мир XXI в. неизбежно будет многополярным. Однако будет ли он управляемым?
Мы достигли той точки, когда миру точно нужны правила игры. Слишком велико искушение противопоставить Запад и остальной мир. Это называется «оксидентализм». Простая, слишком простая и, заметим, очень далекая от гуманизма идея: имеет ли вообще смысл делить мир на две части? Он явно устроен сложнее. США располагают множеством преимуществ, которые прозорливо перечислил Режи Дебре: прежде всего это soft power – обработка умов и неразрывно с ней связанная претензия на то, что именно Америка воплощает универсальные ценности. Однако те же преимущества легко оборачиваются недостатками, если приводят к переоценке собственных сил и высокомерию. Но не страдает ли от него и Китай? Одно высокомерие рискует столкнуться с другим. Тем не менее Китаю есть в чем преподать нам урок мудрости. Страна Лао-цзы, Конфуция… и Сунь-цзы (не стоит забывать о стратегах), конечно, способна помыслить всю сложность мира так же хорошо, а, возможно, и лучше, чем западный дух в его самом отточенном воплощении. Китай мечтает вновь – через перераспределение мировых богатств – обрести ту роль, которую он играл в начале XIX в., до индустриальной революции в Европе. Это стремление вполне легитимно: усиление Китая уже глубоко изменило и изменит еще сильнее мировую иерархию коммерческих, индустриальных и финансовых игроков. Этот процесс точно не будет «гармоничным». Китайский мыслитель Янь Сюйтун пришел к следующему выводу: «Сегодня выборы стали общемировой нормой… Китай должен сделать демократию одним из тех моральных принципов, которые он продвигает»[138].
Все мы чувствуем, что в том маленьком и постоянно сужающемся мире, в котором мы живем, задача поддержания жизненного равновесия далеко не проста. Я имею в виду не только изменение климата, выбросы, вызывающие парниковый эффект, и загрязнение воздуха, воды, морей и почв, которыми человечество пользуется сообща. Помимо этого, я говорю о природных ресурсах, распределении богатств и о постоянно меняющихся контурах неравенства: на смену классической оппозиции «центра» и «периферии» постепенно приходит разрыв между «глобализированными элитами» (Зигмунд Бауман), получателями финансовой ренты, и народами, привязанными к своим локальным проблемам, как некогда крестьяне – к своим полям. Можно ли представить, чтобы в старых индустриальных странах попытки поставить под сомнение социальную систему, воздвигнутую благодаря длившейся больше века борьбе за права рабочих и демократию, не привели к чудовищным потрясениям и регрессу? Однако именно к этому неизбежно ведет сегодняшний коммерческий и финансовый дисбаланс, связанный с переводом собственности и производств. Наконец, не может не волновать, смогут ли люди договориться об общих правилах не только в Совете безопасности ООН и в стенах международных организаций, но и в Азии, с ее тысячелетними цивилизациями, на Ближнем Востоке, со всеми его проблемами, в степях Центральной Азии, в глубинах Африки, в мегаполисах будущего и в наших сегодняшних городах. За какими принципами, ценностями и нормами будущее?
Совершенно неясно, что будет с принципом национального суверенитета, который, по словам де Голля, неотделим от демократии как «две стороны одной медали». Сегодня ему противостоит право на интервенцию, которую всегда так легко объявить гуманитарной! Неудивительно, что в Совете безопасности развивающиеся страны регулярно поддерживают Китай и Россию, чтобы воспрепятствовать решениям, которые им кажутся посягательством на их собственный суверенитет. В мире столько нестабильных государств, что нельзя пренебрегать международным правом, которое определяется прежде всего Советом безопасности ООН. Как глупо было в 2011 г. использовать в Ливии «обязанность защищать» – этот принцип был признан ООН в 2005 г., но ведь не для того, чтобы оправдывать смену режимов! Идиотское искажение самой сути этого права разрушило с таким трудом найденный консенсус между Россией и Китаем, с одной стороны, и «тройкой западных стран» – с другой. Франция г-на Саркози решила присоединиться к «семье западных наций», позабыв о том, что со времен Революции 1789 г. и вплоть до де Голля она всегда считала себя старшей сестрой в большой семье народов мира. Какие бы маски он ни примерял, оксидентализм на деле часто оказывается прямой противоположностью гуманизма. Следуя совету Юбера Ведрина, президент республики Франсуа Олланд решил не отменять решения своего предшественника о том, что Франция возвращается в интегрированную военную структуру НАТО. Пусть так, но с одним условием: Франция должна добиться того, чтобы ее голос в НАТО звучал свободно и независимо, она не должна входить в группу по ядерному планированию Альянса, и ее долг – служить делу мира и свободы. Если она этого не сделает, то к чему была вся наша история, в первую очередь после 1789 г.? Можно ли допустить, чтобы столько жертв, принесенных во имя свободы, оказались тщетными?
Урок, который мы должны извлечь: нельзя допустить новых холодных войн. Мир многолик: многолики развивающиеся страны, многолик и Запад. Лучше говорить не о многополярности, а о диалоге между народами. Именно благодаря ему, а не с помощью интервенций и силы устанавливается взаимопонимание между людьми.
Постаравшись взять на себя эту роль, Франция и Европа смогли бы помочь выйти из опасной и, возможно, смертоносной конкуренции между Китаем и США. Вместо того чтобы с опасением наблюдать, как меняется расстановка сил на планете, лучше заложить основы гуманизма XXI в. и научиться жить в многополярном мире.
Третья часть
Как Европе вернуться на историческую арену?
Глава VIII
Европа в западне
Через семьдесят лет после окончания Второй мировой войны Европа попала в западню второй волны глобализации не потому, что вызовы, которые она таит, оказались столь велики, а оттого, что Европа попросту не способна на них ответить.
Это, конечно, отдаленный эффект того, что в результате двух мировых войн гегемония на планете переместилась с одного берега Атлантики на другой. Вполне могло статься, что, восстав из послевоенных руин, Европа вновь обрела некоторую автономию от США. Таков был замысел генерала де Голля, который в рамках плана Фуше (1962 г.) стремился создать политическую конфедерацию шести стран – основательниц Общего рынка. Провал этого плана и саботаж Елисейского договора (январь 1963 г.) со стороны Бундестага, который исказил смысл франко-немецкого соглашения, приняв преамбулу, подчинившую его Североатлантическому договору, поставили крест на вынашиваемой Францией идее европейской самостоятельности.
Силу вновь набрал европеизм в той версии, которую отстаивал Жан Монне. Создание Европарламента в 1979 г.; предоставление Европейской комиссии на основе Единого европейского акта, распорядительных полномочий по регулированию конкуренции (1987 г.); запуск в 1989–1992 гг. проекта единой валюты, которая была создана по образцу немецкой марки и надолго оказалась переоценена, и, наконец, практически полное коммерческое разоружение Европы в рамках ВТО свидетельствуют о том, что проект единой Европы был задуман вне наций, а то и против них. Лишенная политического топлива, которое питает демократию, неолиберальная и технократическая Европа не могла стать для европейских наций, которые так несхожи друг с другом, полноценным политическим представителем. Более того, этот проект надолго обрек Европу на подчинение США в валютных (Ямайские соглашения 1976 г.), экономических (Единый акт, 1985–1987 гг.), а также военных и дипломатических вопросах (сохранение НАТО после распада СССР, проект системы ПРО 2012 г.).
