Вильфредо Парето - Трансформация демократии (сборник)
Происшедшие с тех пор и совершающиеся ныне события полностью подтверждают общую теорию, частный случай которой я имел возможность рассмотреть в недавно опубликованной «Трансформации демократии», где описываются факты прошлого, предвосхищающие настоящее[125].
Я напоминаю об этом не для того, чтобы похвастаться, ибо здесь заслуга не столько автора, сколько использованного им метода – экспериментального метода, который черпает свои выводы из опыта, не опираясь на метафизические или эмоциональные рассуждения, и поэтому, видимо, они подтверждаются в будущем.
Я привожу здесь одно из таких подтверждений с единственной целью – продемонстрировать вероятность того, что новые прогнозы сбудутся так же, как и предыдущие.
Процесс разрушения государственной власти, наблюдаемый сегодня в Италии, не остановится до тех пор, пока не переменятся чувства и интересы, которыми в основном определяется социальная эволюция. Произносимые по этому поводу проповеди, даже самые красноречивые, здесь не помогут, как и усилия правителей, благим намерениям которых не соответствует степень их могущества.
Джолитти предупреждал, что во избежание больших бед необходимо восстановить авторитет государства, но многие из тех, кто с ним согласился, затем оставили его, в том числе по причине несогласия с его экономической политикой.
Придя к власти, Джолитти активно принялся за дело, лавируя среди множества опасностей. Так как он не пользовался поддержкой Палаты депутатов, он решил опереться на население страны и назначил новые выборы, но новая Палата оказалась не лучше прежней. В конце концов, лишившись какой бы то ни было популярности, он ушел в отставку, уступив свою неблагодарную должность другим.
Хотелось бы надеяться, что к этим другим судьба будет более благосклонна, но пока что эти надежды малоутешительны.
Попытки разоружения в некоторых частях страны окончились ничем; введение более суровых, репрессивных мер не помогло, соответствующие законы не исполняются, как и множество им подобных на закате Римской империи. В целом множество законов является симптомом болезни, а не лекарством от нее. Правительственные чиновники, которым выгодно не выполнять собственные обязанности, не соблюдать законы, а входить в расположение к тем, кому водоворот политических событий и упадок авторитета государства дают некоторую власть, в атмосфере постоянных парламентских интриг и хитроумных комбинаций, направленных на получение или сохранение большинства в правительстве, в конце концов отказываются от преследования интересов государства и соблюдения законов, как бы повисающих в воздухе.
Странная вещь, напоминающая о Средних веках, – соглашение между фашистами и социалистами, заключенное с одобрения правительства, которое вынуждено выпрашивать у граждан то, чего оно должно требовать. Это соглашение представляется многим предзнаменованием лучшего будущего, но оно является лишь одним из признаков падения авторитета государства.
Чтобы не вдаваться в подробности, умолчу о новом обычае действовать во внешней политике под давлением большинства.
Авторитет государства умаляется не только насилием. Мы уже не знаем, какие законы в силе, какие нормы действуют. Существует ли еще в Италии частная собственность? Если существует, то как она уживается с захватом не только необрабатываемых земель, но и цветущих полей, с отнятием фабрик, со многими другими вещами, например знаменитым третейским решением Бьянки[126]? Если нет, то что является ее законной заменой? Ленин пытается поставить на место частной собственности коммунизм. Что собирается поставить на ее место итальянское государство?
Мы движемся к самому примитивному хаосу без малейших проблесков возрождения, к таким порядкам, при которых самодуры будут навязывать свою волю, сильные будут господствовать, любой мелкий коллектив будет диктовать свои законы, свой кодекс поведения, свое правосудие и настаивать на полноте своей власти вплоть до jus gladii (права меча, т. е. права казнить. В тексте, видимо, опечатка – jus glaudii)[127].
Социальный вопрос[128]
I
Нелегко сказать, что именно означает выражение «социальный вопрос». Оно относится к многочисленной категории терминов, которые каждый понимает или считает понятными, но никто не может дать им точное определение. Впрочем, если вдуматься, мы увидим, что это невозможно, так как речь идет о смутной и зыбкой идее, подсказанной чувством и ускользающей от научного суждения. Тем не менее именно к нему я хочу здесь прибегнуть. Я должен предупредить об этом читателя, чтобы он не тратил время на поиск того, чего не сможет найти в этой статье. Я отношусь с большим уважением к чувствам, которые испытывают многие при словах социальный вопрос, однако в данном случае мне необходимо обратиться к внешнему анализу постольку, поскольку речь идет об обычных фактах, доступных нам в опыте.
Мой метод детальным образом описан в книге «Социология», поэтому я не стану на нем останавливаться.
При самом поверхностном знании истории можно заметить, что в любую эпоху наблюдаются те же чувства и интересы, которые сегодня подразумеваются, когда мы говорим о социальном вопросе. Они встречаются даже в легенде, и это показывает нам настроение людей, среди которых она родилась.
Вот случайный пример, избранный из многих.
Во второй песни «Илиады» Терсит разражается проклятиями в адрес Агамемнона, причем в таких выражениях, которые, за исключением технических деталей, всегда употребляются пролетариями. Терсит упрекает царя в том, что тот присвоил подавляющую часть богатств, накопленных общим трудом; в том, что он явился причиной всех бед ахейцев, и в заключение призывает последних к отказу от сотрудничества, как сказали бы мы сегодня – к забастовке: «Вернемся хотя бы домой, – говорит он, – на наших кораблях, и оставим его у Трои с его приобретениями, чтобы он понял, нужны мы ему или нет».
В то время и позднее, в Древней Греции и в Риме, война и грабеж как средства накопления богатств были тем же, чем является для современных народов промышленное производство, а дележ между вождями и их соратниками соответствовал распределению доходов между господствующим классом и трудящимся населением. Тогда, как и сегодня да и всегда, каждая из сторон стремилась увеличить свою долю за счет других, возмущалась их противодействием этому стремлению и предавалась изощренным этическим, метафизическим и теологическим спекуляциям по этому поводу. Nominor quoniam leo, – говорит одна сторона; Sic totam praedam sola improbitas abstulit[129], – возражает другая. «Прибавочная стоимость» – это современный термин, но его смысл древний, как мир.
Возможно, в те времена, когда сочинялись стихи «Илиады», существовали теории, подобные нынешним, целью которых было установить, кто должен руководить совместным предприятием. В словах, формулирующих знаменитый принцип Античности: «Одновременную власть многих нельзя считать правильной», – слышится голос наших капиталистов, протестующих против контроля, который политики хотят ввести в промышленности.
История Древней Греции и Рима открывает перед нами целый ряд социальных вопросов, иногда улаживаемых с помощью законов, иногда в ходе революций, но всегда заканчивающихся переделом имущества в пользу одной из враждующих сторон или некоего третьего проходимца.
Солон попытался разрешить подобный вопрос в Афинах; Агид IV[130] и Клеомен[131] проводили аналогичные эксперименты в Спарте, хотя и неудачно.
Аграрные законы играли в римской истории важнейшую роль. Поначалу, как и на протяжении длительного времени в дальнейшем, они представляли собой попытки урегулировать распределение завоеванного, т. е. ager publicus (общественных земель)[132], между ассоциациями и только впоследствии стали санкционировать захваты ager privatus (частных земель). В этом смысле они возродились в наше время в виде декретов итальянского правительства, обеспечивающих законное основание для произвольных захватов частной собственности.
Закон Антония предписывал раздачу ветеранам Цезаря общественных и даже частных земель. После битвы при Анции[133] в Италии на землях прежних владельцев были основаны восемнадцать военных колоний; таким образом, были выполнены обещания триумвиров, данные солдатам, чтобы вдохновить их на битву.
В наше время также давались подобные обещания, однако они были отчасти забыты под предлогом улучшения культуры обработки почвы, которая, к сожалению, всегда относилась к области предположений.
После падения Римской империи социальные вопросы как будто испарились, но вскоре появились снова. В Средние века и немного позднее они выступали в религиозной форме, что характерно почти для всех человеческих проявлений того времени. В дальнейшем они принимают псевдонаучные формы и в таком виде предстают перед нами сегодня.
