Жан-Пьер Шевенман - 1914–2014. Европа выходит из истории?
В обмен страны, где обосновываются западные транснациональные корпорации, представляют дешевую и сверхдешевую рабочую силу, часто лишенную какой-либо социальной защиты и трудящуюся в таких же бесчеловечных условиях, как те, что господствовали в Европе в начале индустриальной революции. Однако феномен стремительного роста этих стран нельзя понять без учета активной политики их правительств, движимых национальными амбициями, которые лишь усиливаются оттого, что большинство динамично развивающихся стран некогда были империями (Китайская империя, Османская империя, Персидская империя, Империя Великих Моголов и Индийские султанаты, Аннамская империя и т. д.), и память о них не исчезла после их краха. Исключениями из этого правила служат молодые нации, как Бразилия или ЮАР, чьи экспансионистские амбиции ничем не уступают державам, упомянутым выше (но, возможно, не столь реалистичны).
Именно потому, что страны, которые принято называть «развивающимися» (émergents), движимы стремлением взять реванш у истории, которая их так унизила, в большинстве из них торжествует более или менее жесткий национализм. Однако их реакция, напоминающая отложенный антиколониализм, не способствует сближению между самими странами БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай, ЮАР). Они не мечтают вернуться в прошлое, а, исходя из собственных интересов, смотрят в будущее. Вполне может статься, что они даже выступят друг против друга. Тем не менее страны БРИКС в целом стремятся действовать скоординированно, прежде всего дабы оградить свой государственный суверенитет – один из фундаментальных принципов ООН – от того, что они считают вмешательством Запада в свои внутренние дела.
КПК – наследница всей истории Китая
Среди развивающихся стран лишь Китаю удалось то, в чем СССР потерпел крах, – примирить ленинизм и капитализм.
В реальности Коммунистическая партия Китая выступает в роли наследницы всей истории Поднебесной. Она не просто оказывается реинкарнацией императора – стоит задаться вопросом, не является ли КПК истинной националистической партией, а Гоминьдан – лишь ее бледным предшественником. С тех пор, как она официально провозгласила концепцию «трех представительств» (труженики, интеллигенты, бизнесмены), КПК объединяет партийных деятелей, военных, деловых людей, адвокатов и т. д. Это не мешает некоторым ее фракциям до сих пор клясться в верности маоизму, что подчеркивает идеологическую преемственность. КПК – это прежде всего Власть, которая единодушна с массами в их стихийном национализме.
Коммунистическая партия начала с того, что восстановила легитимность, которую некогда воплощал император. Благодаря энергии маоизма (вплоть до череды его преступных безумств, таких, как Большой скачок или Культурная революция), она, как никто до нее, сумела объединить китайскую нацию. «Элита красных стен», как Жан-Люк Доменаш назвал старых националистов, которые в 1949 г. вместе с Мао Цзэдуном создавали Китайскую Народную Республику, в конце концов взяла верх над наследниками, которых он сам указал. Дэн Сяопин открыл для Китая «если не эпоху справедливости, то как минимум эпоху разума»[131].
Деяния Дэн Сяопина
Инициатор «четырех модернизаций» в 1978 г. установил в Китае подобие НЭПа, который Ленин, умерший в 1924 г., не успел поставить на ноги в молодой советской республике. Даже после кровавого подавления волнений на площади Тяньаньмэнь (1989 г.) Дэн, железной рукой отстояв господство Коммунистической партии, прожил еще достаточно долго (до 1994 г.), чтобы продолжить свой курс на открытость. У него хватило времени, дабы назначить себе двух преемников: Цзян Цзэминя (1992–2002) и Ху Цзиньтао (2002–2012). Си Цзиньпин стал первым председателем Китая, которого не выбирал Дэн. Единство Коммунистической партии и стабильность системы в целом никогда не подвергались сомнению. В свете блестящих экономических успехов Китая и более чем тридцати лет, когда именно Дэн определял историю страны, его фигуру можно сравнить по значению разве что с Мао Цзэдуном.
Победитель двух войн: против Чан Кайши и Гоминьдана, а также против Японии, – Мао был основателем Китайской Народной Республики, но его правление, даже если именно он создал нацию, было несравнимо более кровавым. Вовсе не Мао, а Дэн открыл для Китая путь в современный мир, заключив, в пику СССР, кажущийся противоестественным альянс с США. По иронии истории, этот альянс сегодня обернулся против Америки: она попала в зависимость от гигантского китайского рынка, куда транснациональные корпорации вкладывают средства и в погоне за дешевой рабочей силой переносят свои производства, и ее наводнили товары made in China, лишь ускоряющие ее деиндустриализацию. Китай держит обязательств США на два триллиона долларов (общие валютные резервы КНР превышают три триллиона).
Встреча США и Китая
Действительно ли «глобализация» была сознательно инициирована американской элитой в рамках какой-либо политической стратегии или, скорее, родилась из типичной для англосаксонских стран «идеологии рынка»? Без сомнения, сближение США и Китая в конце XX в. (Никсон встретился с Мао в 1972 г.) продолжает линию, которую до Второй мировой войны называли политикой «открытых дверей». В ее рамках США некогда повернулись к Китаю перед лицом японского империализма. Не стоит забывать и тактические соображения: китайцы стремились защититься от СССР, а американцы – прикрыть тылы во время вывода войск из Вьетнама. Однако ничего подобного бы не случилось, если бы китайский рынок не привлекал американский big business, который был идеологически ближе к республиканцам, чем к демократам.
Как иронично заметил бывший министр финансов Генри Полсон, в США существует по меньшей мере три политические стратегии по отношению к Китаю, и политика, которую проводит министерство финансов, прямо противоположна линии Госдепартамента и Министерства обороны. Это признала и Хиллари Клинтон: «Трудно быть невежливым с твоим кредитором».
Осталось ли в прошлом понятие гегемонии?
Я поднял вопрос о том, кто станет гегемоном в XXI в., поскольку он действительно встал на повестке дня: хотя экономический рост Китая слегка замедляется, его ВВП вскоре превысит ВВП США. Идеологи Коммунистической партии оспаривают тот факт, что в XXI в. отношения КНР и США могут вылиться в классическую конкуренцию за мировое господство. Они подчеркивают, насколько обе державы взаимосвязаны и какой вред американский Конгресс нанес бы интересам Америки, ее союзников и собственных бизнесменов, пойди он по пути соперничества. Они выдвигают идею «общего интереса, подкрепленного моральными ценностями» и приводят в пример отношения, которые некогда связывали Китайскую империю с народами, называвшимися данниками Поднебесной, но не потому, что те платили дань, а поскольку они пользовались теми же кодексами, что и Китай. Вот почему так важна «мягкая сила» (soft power), воплощенная прежде всего в более чем 300 «Институтах Конфуция», созданных по всему миру.
Дэн Сяопин давно призвал Китай быть во внешней политике максимально осторожным. Часто цитируют его любимую поговорку: «Нужно научиться переходить реку, нащупывая камни». Лучше было бы ее перевести: «Прежде чем пытаться пересечь реку, нужно ее обследовать». В 2010 г. Дай Бинго, высший в стране авторитет в сфере внешней политики, напоминал, что цель КНР – мирное развитие: «Кто-то говорит, что в Китае есть поговорка: “Скрывай свои возможности, выжидай и постарайся победить”. Эти подозрения безосновательны»[132].
Конечно, еще в 1907 г. Кроу, информированный слуга британской короны, отмечал, что никакие миролюбивые заверения не отменяют внутренней динамики Германской империи. Однако сравнение само по себе ничего не доказывает. Усиление Китайской Народной Республики в XXI в. вовсе не обязательно приведет к столкновению с США, как подъем Германской империи привел к войне 1914 г. Прежде всего это связано с тем, что, как стоит напомнить, Первая мировая война была превентивной, и ее можно было избежать. Для этого было достаточно, чтобы Второй Рейх отказался от своих военно-морских амбиций. Ничто не обязывает наших современников повторять ошибки, совершенные их предшественниками.
Кроме того, как отмечает Генри Киссинджер, проблемы, которые сегодня определяют повестку дня международной политики, имеют глобальный характер и выходят за рамки американо-китайских отношений. Китаю еще предстоит справиться с множеством собственных трудностей: бедностью, от которой, если брать за основу критерий ООН (доллар в день), до сих пор страдают 150 миллионов китайцев, а также старением нации: после 2015 г. доля трудоспособного населения начнет сокращаться. «Страна, сталкивающаяся с внутренними вызовами такого масштаба, – предсказывает Киссинджер, – не станет, не просчитав последствий и тем более сгоряча, ввязываться в стратегическое противостояние или в борьбу за мировое господство»[133]. Кроме того, – продолжает он в оптимистическом духе, – нынешние лидеры, в отличие от их предшественников до 1914 г., не могут питать иллюзий насчет разрушительного потенциала современного оружия.
