Жан-Пьер Шевенман - 1914–2014. Европа выходит из истории?
Глобализация в финансовой сфере
Лишь в 1990 г. Европа вновь полностью либерализовала движение капиталов, как это было до 1914 г. В ходе обеих волн глобализации важнейшую роль играл и продолжает играть рост прямых инвестиций. Объем экспорта капиталов достигал тогда беспрецедентных величин: множество процентных пунктов ВВП каждый год – этот рекорд будет вновь «побит» лишь в 1990–2000-х гг. До 1914 г. главными экспортерами капиталов в мире были Великобритания и Франция. Нельзя исключать того, что подобный исход сбережений подорвал инвестиции на их собственной территории.
Именно в тот период немецкая экономика сделала резкий рывок вперед. С 1865 по 1895 г. ВНП Германии увеличился более чем в три раза (х 3,33), в Великобритании – удвоился (х 2), а во Франции вырос лишь на треть (х 0,33)[114]. Эта тенденция сохранилась до 1914 г.
Как ее объяснить? Для этого часто ссылаются на своего рода «зрелость» французской экономики: в 1890–1897 гг. доходность инвестиций в акции промышленных предприятий в Германии достигала 9,35 %, а во Франции – всего 3,25 %. Свою роль, без сомнения, здесь сыграла и демография: в 1871–1914 гг. население Франции стагнировало, а Германия приобрела 25 миллионов человек, и накануне войны ее население достигло 65 миллионов. Кроме того, Германия больше инвестировала в национальную экономику, развивая свое производство и экспорт, тогда как Франция направляла свои сбережения за границу: в государственные облигации и прямые инвестиции, прежде всего в Россию. Экономист Поль Леруа-Больё, к которому тогда прислушивались (амфитеатр высшей школы «Сьянс-По» в Париже до сих пор носит его имя) не рекомендовал вкладывать во французскую промышленность[115]. На практике вся система коммерческих банков перенаправляла индивидуальные сбережения в инвестиции за границу. С 1857 по 1903 г. 30 % доходов банка «Креди Лионэ» было получено на русском рынке[116]. Правительство контролировало обращение иностранных ценных бумаг на Парижской бирже и направляло инвестиции в сторону русского союзника. Вот почему после революции 1905 г. и памятного Кровавого воскресенья французские банки под влиянием правительства Рувье все равно гарантировали русские займы. Председатель кабинета министров был одновременно главой Французского коммерческого и индустриального банка[117]. Это объясняет, почему к 1918 г. две трети французских активов за границей были потеряны!
В тот момент против экспорта капиталов поднимались голоса крайне правых и части левых. Так, Брак-Деруссо писал в «Юманите» (2 августа 1907 г.): «Буржуазия сталкивает пролетариев своей страны с пролетариями другой, не столь развитой». В реальности левые силы не были единодушны в оценках. Бельгиец Эмиль Вандервельде выступал против протекционизма во имя социалистического идеала, требовавшего достойной жизни для трудящихся всего мира. Напротив, Жорес пытался укрыться за осторожными формулировками: «Не стоит смешивать интернационализм, который сближает нации, с космополитизмом, который обводит их вокруг пальца. […] Здесь следует соблюдать меру: если французские сбережения – что неизбежно и во многом благотворно – способствуют развитию экономического инструментария за пределами страны, тем важнее, чтобы экспансия французских инвестиций происходила мудро и осторожно, оставляя достаточно средств для национальной индустрии и выбрасывая на рынок лишь ограниченный объем средств»[118]. Если во время первой волны глобализации мало кто выступал против экспорта капиталов, сегодня, напротив, мы видим, как делокализация промышленных предприятий стала одной из важнейших проблем, стоящих и перед США, и перед Европой.
В наши дни старые промышленные страны страдают от деиндустриализации и безработицы – в первую очередь это касается тех из них, кто, подобно Франции, сделал ставку на создание крупных международных групп, а не на сохранение сети промышленных предприятий среднего масштаба, как это удалось Германии и Италии. Доля Франции в мировом экспорте с 1999 по 2011 г. снизилась с 5,8 до 3,8 %. По уровню добавленной стоимости промышленных предприятий Франция отстает в Европе не только от Германии, но и от Испании, Италии и Великобритании. В начале 1980-х гг. во французской промышленности насчитывалось 5,5 миллиона рабочих мест; в 2012 г. их осталось всего 3,26 миллиона.
К чему ведет делокализация предприятий, хорошо видно по катастрофе, случившейся в Дакке (Бангладеш), где 24 апреля 2013 г. рухнуло здание, в котором располагались мастерские, работавшие на крупных европейских, американских и японских дистрибьюторов одежды. Более 1100 рабочих, получавших нищенские зарплаты и трудившихся в ужасающих условиях, погибли под руинами сооружения, которое по изначальному проекту не было приспособлено для того, чтобы ему на крышу установили мощные генераторы! Вот к чему ведет миф о «фирмах без заводов»… Кто мог подумать, что триумф неолиберализма в 1990-е гг. приведет к тому, что Международная организация труда и Всемирная торговая организация превратятся в единую институцию!
Характерная черта второй волны глобализации – экспансия транснациональных корпораций, первоначально в основном американских. Точно так же, как у их европейских и японских коллег, большая часть их торгового оборота, доходов и инвестиций приходится на заграницу. Хотя их деятельность тут не является единственным фактором, именно транснациональные корпорации позволили целому ряду стран сделать рывок в развитии, тогда как до 1914 г. это удалось лишь нескольким сельскохозяйственным государствам и экспортерам природных ресурсов (Канаде, Аргентине, Австралии, Южной Африке и Новой Зеландии).
Новые игроки
Хотя экономический рост и не сократил неравенство внутри развивающихся стран, он позволил государствам, которые еще двадцать лет назад числились среди «отсталых», сделать впечатляющий рывок. В них появился свой «средний класс» (значение этого термина еще предстоит определить), который создал для западных предприятий привлекательный рынок. Следуя по пути Японии, такие страны, как Корея или «малые драконы» Юго-Восточной Азии, по валовому внутреннему продукту на душу населения отныне обгоняют старую Европу. Как и первая волна глобализации, ее вторая волна радикально изменила иерархию ведущих экономических игроков мира.
В 2011 г. ВВП Китая (7298 миллиардов долларов[119]) вывел его вперед Японии (5870 миллиардов), и Китай стал второй экономикой мира после США (15 117 миллиардов). На протяжении 2001–2011 гг. его экономика в среднем росла на 10,6 % в год (по сравнению с 1,6 % в США; 7,9 % в Индии, чей ВВП все еще остается на уровне 1812 миллиардов; 4,7 % в России, чей ВВП в 2011 г. составил 1841 миллиард; 3,7 % в Бразилии с ее 2429 миллиардами ВВП). Три последних страны дышат в спину крупнейшим европейским экономикам, которые за последние десять лет росли в год лишь на 1 % и, похоже, обречены на долгую стагнацию (Германия: ВВП в 2011 г. – 3574 миллиарда долларов; Франция – 2782; Великобритания – 2475; Италия – 2199; Испания – 1492). В расчете на душу населения ВВП развивающихся государств, конечно, до сих пор сильно отстает от показателей старых индустриальных стран, и новые игроки не застрахованы от экономического спада. Однако важнее всего общий тренд, который не вызывает сомнений.
Стремительный взлет Китая в мировой экономике отчасти напоминает экспансию Германии на рубеже XIX–XX вв. Энергия КНР уже вовлекает в ее орбиту все страны Азии, для которых она стала важнейшим поставщиком и клиентом. Это касается Японии, Индии и даже России, евроазиатской державы, где импорт из Китая (17 % рынка) опережает импорт из Германии (12 %). В 2012 г. Китай также стал первым торговым партнером Германии, оттеснив Францию на вторую позицию.
Глобализация и распространение кризисов
В наши дни еще в большей степени, чем в прошлом, упразднение всевозможных барьеров и все более тесная интеграция экономик ускоряют распространение кризисов. Растущая экономическая взаимозависимость уже проявилась в циклической динамике первой волны глобализации (относительная депрессия с середины 1870-х гг. до начала 1890-х гг., затем рост вплоть до начала войны, потом кризис 1929 г., случившийся, несмотря на то, что производство везде вновь вышло на уровень 1913 г. или его превысило). Со «второй волной глобализации» эта взаимозависимость лишь растет: нефтяные кризисы 1973–1979 гг. и колебания курсов валют в соответствии с Ямайскими соглашениями (1976 г.) открывают «неолиберальный цикл» (1980–2008 гг.), т. е. около тридцати лет экономического роста, приведших к системным кризисам сентября 2000 г. (когда лопнул интернет-пузырь) и 2008–2009 гг. (кризис ипотечных кредитов). Последствия последнего кризиса могут быть преодолены лишь с помощью плана по стимулированию экономики в мировом масштабе.
Затем во многих странах разразился кризис суверенного долга. Столкнувшись с государствами, которые стремятся их регулировать, финансовые рынки предвкушают реванш: рейтинговые агентства, действуя как их боевой отряд, снижают рейтинги многих стран и даже осмеливаются отобрать у США их ААА[120]! Однако удары спекулянтов обрушиваются прежде всего на самых слабых членов еврозоны. Привлеченные запахом крови, спекулянты поняли, что она превратилась в слабое звено мировой экономики. Нельзя исключать, что, наблюдая за разгромом общей валюты, некоторые финансисты из англосаксонских стран испытали своего рода ехидное Schadenfreude[121]. При этом ясно, что погрязшие в долгах государства вынуждены повышать процентную ставку из-за пороков, исходно заложенных в финансовое устройство еврозоны. Солидарность между странами небезгранична, и Европейский центральный банк старается не слишком выходить за пределы ограничений, заложенных в его уставе. Кризис евро имеет и геополитическую, и финансовую составляющие. Он стремительно ускоряет упадок Европы, которую затягивает в эту черную дыру, и даже играя на руку странам с менее сильной валютой, прежде всего США и Китаю, он все равно представляет угрозу для всей мировой экономики. Дело в том, что Евросоюз с его 27 членами до сих пор (и с большим отрывом) остается крупнейшим рынком мира – 36,1 % мирового импорта в 2011 г. (38,8 % в 2000 г.)[122]. Поэтому глобализация, как никогда ранее, облегчила распространение кризисов. Упразднение всех барьеров и контролирующих инстанций способствует усилению шоковой волны и самоисполняющихся пророчеств и напоминает миску с водой – даже если трясти ее осторожно, вода все равно разольется.
