Генри Киссинджер - Нужна ли Америке внешняя политика?
Иранский режим сейчас создает ракеты дальнего радиуса действия, способные наносить удары по Ближнему Востоку и большей части Центральной Европы. Он развивает нелегальный ядерный потенциал, сделанный с помощью технологии двойного назначения с Запада и при некотором содействии со стороны России, несмотря на подписание ею Договора о нераспространении (Китай, как представляется, покончил с оказанием содействия какое-то время назад).
Для американских политических деятелей стоит ключевой вопрос: являются ли эти действия составной частью, присущей природе тегеранского режима, или есть все же возможность поддерживать отношения, основанные на взаимной нейтральности. Этот вопрос стал частью перечня разногласий с европейскими союзниками Америки, ставшего испытанием атлантических отношений.
С одной стороны, идет спор по поводу того, подсудны ли европейские и американские компании, постоянно размещенные в Европе, штрафам, наложенным конгрессом Соединенных Штатов Америки в отношении нарушителей санкций. На некоторых страницах этой книги я уже писал о своей озабоченности по поводу масштабов, которые приняли злоупотребления вокруг санкций. Экстерриториальную сферу применения, особенно против союзников, трудно оправдать, и она требует нового подхода. Основополагающий вопрос тем не менее заключается не в законодательной основе американской стратегии, а в том, будет ли улучшение отношений с Ираном поддержано односторонними уступками, предпринятыми без каких-либо требований взаимности. И не станет ли движение навстречу Тегерану препятствием для установления добрых отношений, что само по себе не ставится под сомнение? Помогут ли односторонние уступки в ответ на жесткую иранскую политику или помешают достижению согласованной цели улучшения отношений?
Суть разногласия состоит в настойчивости европейских союзников по вопросу о том, что они называют «важным диалогом» с Ираном. Союзники утверждают, что их диалог нацелен на изучение перспектив смягчения политики Ирана и всегда будет включать критику нарушений прав человека в Иране и другие правонарушения. Короче, этот диалог, уже тем самым, что он просто ведется, внесет вклад в ослабление напряженности (не говоря о подписании прибыльных сделок по нефти и газу).
До сего времени было мало полезного диалога, крайне важного или вообще хоть какого-то, с Европой, хотя намек иранского президента Мохаммада Хатами, предлагающий «цивилизационный диалог», мог бы со временем стать началом важных перемен. Отсутствовала какая-либо реакция на предложение администрации Клинтона начать официальный диалог. Оно было отклонено иранским режимом, который, кажется, не способен принимать решения об отношениях с Соединенными Штатами и который проявил равнодушие к официальным и смиренным извинениям за прошлое американское поведение.
По существу, предположение о том, что односторонние жесты каким-то образом смягчат иранскую враждебность, отражает практическое применение «политически корректной» психиатрической теории по отношению к политике: лицо, совершившее преступление, рассматривается как жертва, якобы пострадавшая от давления, находящегося вне зоны ее контроля. Но в случае применения к прегрешениям Ирана нет ни одного доказательства в пользу такой версии. Односторонние уступки любого масштаба гораздо больше похожи на укрепление непримиримости, чем ее смягчение. Зачем, в конце концов, меняться, когда сами цели заидеологизированной политики так униженно готовы приспособиться и пойти на компромисс?
Хотя и не вызывает сомнений тот факт, что Хатами старается проводить более умеренный внутренний курс с учетом значительного сопротивления внутри страны, пока все же мало свидетельств в пользу того, что эта умеренность распространяется и на международную арену или что Хатами будет позволено осуществить смену курса, если он захочет попытаться это сделать. Также весьма похоже на то, что он попытается расширить пространство для маневра для внутренних преобразований, демонстрируя идеологическую бдительность на международной арене. На деле Хатами открыто обозначил свою поддержку исламских и палестинских террористических групп в Дамаске и Бейруте.
Дебаты должны пойти дальше теоретических обсуждений. Если должно произойти улучшение отношений с иранским исламским режимом, элементарная вещь – связать это с отказом от экспорта революции при помощи силы и подрывной деятельности, прекратить террор и покончить с вмешательством в ближневосточную мирную дипломатию. Одновременно должен быть достигнут прогресс в связи с попытками Ирана заполучить доступ к ракетам и ядерному оружию.
Если бы у Ирана было серьезное желание идти на улучшение отношений, были бы разработаны серии взаимных параллельных шагов для достижения значительного улучшения, при условии что правители в Иране готовы принять нормальные отношения. Механизм такого подхода было бы совсем нетрудно создать. Новая американская администрация могла бы назначить доверенного представителя – или «неофициального» доверенного представителя – для изучения, на первых порах секретного, возможностей достижения соглашения по ряду взаимных мер, ведущих к поэтапному улучшению отношений. Соединенные Штаты вполне могли бы пойти на то, чтобы предпринять после первоначального диалога несколько символических первых шагов, при условии что за ними последуют иранские действия в заданный интервал времени, однозначно согласованный с этими начальными действиями.
Если союзники Америки считают, что они не изучили надлежащим образом все дипломатические варианты, Соединенным Штатам следует приготовиться к тому, чтобы предпринять серьезные усилия по проведению совместной дипломатии. И, хотя бы чисто теоретически, должна быть общность интересов. Европейские страны станут первыми жертвами распространяющегося исламского фундаментализма и иранских ракет среднего радиуса действия. Став ядерной державой, Иран окажется в перспективе гораздо бо́льшей угрозой для Европы (и России), чем для Соединенных Штатов. А если Залив взорвется, европейские страны будут первыми, кто потребует доступ к американским поставкам энергоресурсов во избежание экономической катастрофы.
Внешняя политика всегда сводится к проблеме выбора. Эффективная политика борьбы с терроризмом и распространением для Запада требует желания принять жертвы во имя более значительной долгосрочной цели. Случается, что коммерческие интересы должны быть готовы уступить более широким интересам безопасности. Лидерство со стороны Америки важно для того, чтобы достичь этого компромисса в отношении Ирана. В то же самое время, если альянс погонится за выгодами только для одной стороны, общественность это не поддержит.
Следовало бы предпринять серьезное усилие для достижения трансатлантического консенсуса, который связывает дипломатию с разумным прессингом и согласованными дипломатическими инициативами в отношении Ирана. Только проводя твердую, последовательную и примиренческую политику, можно ускорить приближение дня, когда Иран будет готов предпринять конкретные политические действия, представляющие единственно надежную основу для долгосрочных отношений сотрудничества.
Куда идет Африка?
Африка давит на совесть Америки. Значительная часть населения США является выходцами оттуда. Их предки были привезены на эти берега при обстоятельствах, которые остаются пятном в истории нашей страны, и были вынуждены жить до и после рабства в условиях, которыми не может гордиться ни один американец. Но Соединенные Штаты только усугубят эти унижения, если африканская политика будет преподноситься прежде всего как некая подачка за прошлое, поскольку современные проблемы континента являются вызовом миру, который жаждет построить глобальный порядок.
Бедность везде и повсюду. У Африки самый низкий экономический прирост из всех континентов, и она далеко отстает в деле модернизации. Гражданские войны на грани геноцида разрывают на части целые регионы. Коррупция буйно процветает. В результате царящего хаоса африканские страны стали прибежищем для террористических групп, отмывания денег и преступных синдикатов. Эпидемии в Африке уничтожают огромнейшую часть населения. В мире 70 процентов взрослых и 80 процентов детей, больных СПИДом, проживают в Африке. Нельзя говорить о взаимозависимом мире, основанном на мире и справедливости, оставляя проблемы африканского континента без внимания.
В то же самое время не так уж много приходится на Африку американских интересов в сфере безопасности. С окончанием холодной войны ни одна враждебная внешняя страна не в состоянии доминировать в Африке и ни одна африканская страна не имеет военно-экономического потенциала для этого. Стандартный аргумент времен холодной войны – о том, что ресурсы Африки не должны попасть в руки противников, – неприменим в обозримом будущем. А при отсутствии стратегического противника, угрожающего континенту, или недружественной африканской страны, стремящейся к гегемонии, отсутствует и стратегическая мотивация для новой африканской политики. Более того, американские инвестиции намного ниже инвестиций из других континентов, а торговая зависимость на минимальном уровне.
