Цезарь Короленко - Личностные расстройства
Физические симптомы включают головные боли, непредсказуемые реакции на медикаментозное лечение, изменение в переносимости боли, чрезвычайно быстрое излечение, парезы, слепоту; болезнь у одного «другого», но не у остальных «других», изменение артериального давления, изменения в результатах различных медицинских анализов.
Поведенческие симптомы выражаются в изменениях голоса — интонациях, акценте, модальности, меняется словарный запас. Изменяются навыки: в одном диссоциированном ego-состоянии пациент может рисовать, в другом — петь или что-то писать, могут наблюдаться фобии, приступы насилия. Пациенты могут восприниматься как патологические лгуны.
В определенных диссоциативных состояниях они слышат голоса в форме содержательной беседы или «словесной окрошки»; говорят о том, что «думают чьими-то мыслями» или «живут параллельными мирами»; используют обращения к ним в третьем лице, употребляют местоимения «мы», «она» или «он» вместо «Я»; наносят себе повреждения, иногда не будучи в состоянии вспомнить о своих действиях. Имеют место суицидные попытки, не узнавание хорошо знакомых лиц. Характерны значительные изменения предпочтений к различным пищевым продуктам.
В отношении диссоциативных расстройств существует несколько мифологических представлений, под влиянием которых находятся многие специалисты, включая психиатров. Основные наиболее часто встречаемые мифы:
1. Миф о том, что диссоциативные симптомы всегда свидетельствуют о наличии серьезной патологии, являются признаком «безумия». В действительности, диссоциативные симптомы как таковые могут быть недостаточными для диагностики ДРИ, представляют быстро проходящую естественную реакцию на стресс или травму.
2. Миф о том, что диссоциативные расстройства встречаются чрезвычайно редко. Специальные исследования опровергают это представление. М. Стейнберг и М. Шналл [31] пишут, что «30 миллионов людей (США) или 14 % общего населения переживают возникновение отдельных диссоциативных симптомов». Авторы устанавливают ту особенность, что чем более хронический характер приобретает возникновение диссоциативных симптомов, тем менее остро они воспринимаются, в связи с развитием адаптации к ним. Диссоциации являются болезнью современного общества. Установлено, что ДРИ имеет место у 1 % людей.
3. Миф о том, что появление «множественных личностей» легко устанавливается. На самом деле, диагностика ДРИ, появления альтернативных состояний требует специальных знаний, опыта, информированности об этом расстройстве.
4. Миф о том, что большинство воспоминаний о сексуальном насилии в детстве ложны. Этот миф опирается на концепцию 3. Фрейда об эдипальном комплексе и комплексе Электры, переживания которых связаны с «мышлением по желанию», фантастическими представлениями, сценариями, не основанными на реальных событиях. На самом деле, внимание исследователей в США к проблеме сексуального насилия над детьми было привлечено еще в 1929 году [17]. Автор документировал совершение сексуального насилия над детьми женского пола в 24–37 % случаев. Более современные исследователи подтверждают его данные. Так, Г. Абель (G. Abel) [1] с сотрудниками проводил анонимное исследование сексуальных агрессоров и получил следующие результаты: 232 сексуальных агрессора сообщили о попытках совершения насилия к 55 000 жертв в 38 000 инцидентов, их жертвами оказались 17 000 детей.
5. Миф о том, что женщина или мужчина, подверженные сексуальному насилию в детстве, никогда не забывают об этом. В действительности, сексуальная травматизация часто «забывается» в результате диссоциации и/или репрессии.
6. Миф о том, что ДРИ не является «настоящей» болезнью. Данные изучения ДРИ показывают, что расстройство является болезнью, требующей профессионального лечения.
Анализ жизненной карьеры лиц с ДРИ показывает, что последняя может складываться по-разному. Некоторые из них достигают успеха в различных областях: в литературе, искусстве, технике, науке. В то же время значительная часть ведет антисоциальный образ жизни, совершает правонарушения, злоупотребляет наркотиками, алкоголем, занимается проституцией. Возможно сочетание двух или более противоположных друг другу стилей жизни, в которых каждый участник имеет свое собственное имя. В книге В.
Сайнэсона (V. Sineson) [29] приводятся соответствующие наблюдения. Например, Джейн, читающая успешно лекции в университете и пользующаяся авторитетом среди студентов, в диссоциативном состоянии, под именем Иния, выступает в качестве хозяйки садомазохистского дома свиданий; как Мил совершает мелкие кражи; как Джанет работает программистом и как Аннет является химическим аддиктом. Каждая из этих персонажей имеет свой стиль поведения, одежду и отдельную квартиру (дом).
Содержание травм, приводящих к развитию ДРИ, подробно анализировались К. Нортом и соавт. (C. North) [21]. Было установлено, что это расстройство связано не только с сексуальным насилием в детском, но и во взрослом возрасте. Ф. Патнэм [23] в США исследовал 100 пациенток/пациентов с ДРИ и установил, что 97 из них пережили большую раннюю травму, при этом почти 50 % были свидетелями насильственной гибели близких для них людей.
А. Бентовим (A. Bentovim) [4] предлагает оперировать понятием «травмоорганизующей системы» (TOC). ТОС включает в себя следующие факторы:
1. ТОС в своей основе система активного взаимодействия. Ключевыми «актерами» здесь являются агрессор (А.) — лицо, совершающее/совершившее насилие и травмированная жертва (Ж.).
2. Отсутствует защитник или же лица, потенциально способные защитить, нейтрализованы.
3. А. находится во власти импульсов, стремления к физическому, сексуальному или эмоциональному насилию. Эти стремления связаны с предшествующим опытом совершения насилия.
4. Причина насилия часто атрибутируется к Ж., которая, в соответствии с ее семейными и культуральными ожиданиями, считается ответственной за чувства и интенции А.
5. Любое действие со стороны Ж., возникающее вследствие насилия, или стремление избежать насилие, интерпретируется А. как причина насильственных действий или оправдание дальнейшего насилия.
6. У Ж. и А. присутствует чувство предопределенности нахождения в безвыходной ловушке; они считают, что невозможно вырваться за пределы возникшей модели поведения, которая не имеет другой альтернативы.
7. Любая потенциально защитная фигура оказывается нейтрализованной, в связи с секретностью, минимализацией вреда, причинённого А; осуждением Ж. Процессы умалчивания, диссоциации распространяются на Ж., на А. и тех, кто мог бы потенциально защитить Ж.
8. Мыслительные процессы как Ж., так и А. характеризуются стиранием мыслей, минимализацией переживаний, игнорированием травмирующих событий. Процесс диссоциации, отделения части «Я» от травматического переживания становится стилем, моделью поведения, позволяющим индивидууму продолжить существование в реальном мире.
9. Повторяющийся характер насилия приводит к изменению восприятия реальности участниками ситуации, включая потенциальных защитников и профессионалов, которые оказались включенными в семейную ситуацию.
10. Патологически организованная реальность оказывает постоянное давление в соответствии с установкой: не видеть, не слышать, не говорить, что блокирует способы выхода из травмирующей ситуации. У Ж. могут возникать различные диссоциативные идентификации противоречивого характера: от функционирующего или ранимого бессильного «Я»-состояния, к состоянию всемогущества, идентификации с агрессором.
С. Хокинг (S. Hocking) [19] устанавливал, что в 95 % случаев ДРИ было вызвано тяжелой и повторяющейся сексуальной травматизацией, которая обычно начиналась до пятилетнего возраста. В оставшихся случаях имели место физическое или эмоциональное насилие, ритуальное насилие или пренебрежение [19, с. 7]. Сексуальное насилие включало половые контакты, оральный секс, сексуальные прикосновения или принуждение к наблюдению сексуальных актов, взаимную мастурбацию. Имели место также принуждения к раздеванию перед агрессором, лишение всякой приватности при купании, туалете и др.
Д. Финкельхор (D. Finkelhor) [14], анализируя влияние сексуального насилия в детстве, обнаруживает многоуровневые эффекты травмы. Автор называет последние «травмогенными динамическими ответами», задействующими разные «Я»-состояния. А. Бентовим [5] рассматривает травмогенные ответы в соответствии с его концепцией системного взаимосвязанного процесса с тремя эффектами: 1) «воспроизведения», 2) «избегания» и 3) «возбуждения». Каждый из этих ответов ведет к другому: воспроизведение — к избеганию, или гипервозбуждению; гипервозбуждение — к избеганию, последнее — к воспроизведению по типу круговых реакций. Воспроизведение по своему содержанию является вторжением нежелательных, болезненных и стрессирующих воспоминаний в мысли ребенка, что отражается в темах рисунков, разговоров и игровой деятельности. Развитию ДРИ противодействует наличие прочного «Я» достаточно когезивной идентичности. Формирование нормальной идентичности, здоровое чувство «Я», обусловлены усилиями со стороны родителей, обеспечивающих адекватную заботу, удовлетворяющих потребности, конструктивно реагирующих на эмоциональное состояние ребенка. Если этого усилия не происходит, наступает искажение развития чувства «Я», формируется диффузия идентичности, а в некоторых случаях (при наличии тяжелой психической травмы) развитие ДРИ.
