Юрген Торвальд - Империя хирургов
«Вы хотели абсолютной правды, капитан?» – спросил он.
Губы Гилби пошевелились. «Да, – с трудом выдавил он. – Абсолютной правды».
«Мой младший коллега доктор Говерс, – сказал Дженнер, – пришел к заключению, что в вашем позвоночнике образовалась опухоль, которая, увеличиваясь и усиливая давление на спинной мозг, вызвала все наблюдаемые у Вас симптомы. Я полагаю, что диагноз верен».
Гилби открыл глаза. «Это смертный приговор, – пробормотал он. – Благодарю вас».
«Мой коллега другого мнения, – парировал Дженнер. – Он считает, что новейшие хирургические изыскания позволят хирургу вскрыть позвонок и удалить опухоль. По нашим сведениям, подобные операции еще никогда не проводились. Эта может стать первой в своем роде. Никто не может предсказать, чем она для Вас закончится. Она может принести облегчение и исцеление, но может принести и смерть. Я не могу сделать точного прогноза. Я лишь могу представить, как поступил бы на Вашем месте».
«И как бы Вы поступили?» – процедил Гилби. На секунду воцарилась тишина. Было слышно дыхание и тихое поскрипывание ботинок Дженнера. Он произнес: «Я бы отважился на это…»
Гилби повернул голову и посмотрел на Дженнера и Говерса. Прошло несколько секунд, после чего он сказал: «Я всегда делал высокие ставки… Позовите этого хирурга. Но только позовите сейчас же».
Полчаса спустя Говерс и я отправились на поиски Хорсли.
Тогда Хорсли жил и держал практику на Парк Стрит Гровенор Сквер, 80. Мы уже ехали по Парк-сквер, когда Говерс вдруг приказал остановить экипаж. Навстречу нам на велосипеде – с высокой посадкой, какие только начали появляться на улицах, – мчался молодой человек. По меркам того времени юноша ехал очень быстро, и я ни секунды не сомневался, что это и был Хорсли. Какому еще лондонскому врачу с определенным статусом пришло бы в голову сесть на такой велосипед! Когда Говерс склонился из экипажа и с присущим сухим достоинством знаком подозвал быстро приближающегося человека, я начал думать, что ошибся.
В следующую минуту велосипедист затормозил у нашей коляски – на его раскрасневшемся лице пылали здоровье и молодость. Он был высок, широкоплеч и строен; лицо его было несимметричным, но в то же время необычным и завораживающим, зубы – ослепительно белыми; взгляд его лучистых серо-голубых глаз гипнотизировал; копна непослушных светлых волос покрывала лоб.
И все-таки это был Хорсли.
«О, доктор Говерс», – прокричал он, не обращая внимания на прохладную торжественность Говерса. В его лице светилось еще что-то, говорящее о его непреклонной гордости и небрежении по отношению к титулам и званиям, из-за чего впоследствии он нажил много врагов. Он сильно, до боли сжал мою руку. «Я еду с консультации. Один интересный случай джексоновских приступов. У Вас такое лицо, будто бы Вы хотите сообщить мне что-то очень важное».
«Да, действительно, – сухо подтвердил Говерс, снова откидываясь на спинку экипажа, – но это едва ли подходящие место для этого разговора».
«Но почему бы и нет…» Хорсли сунул обе руки в карманы своей куртки и подался плечами назад. «На этой улице нет ни души!»
«Как пожелаете, – сказал Говерс несколько удивленно. – Профессор Джексон полагает, что вы заинтересуетесь опухолью спинного мозга и при точном диагнозе можете решиться на операцию».
Выражение его лица совершенно переменилось, как бывало с ним в подобные минуты. Им овладела, что я довольно часто замечал позднее, врожденная, почти что демоническая страсть к риску. Природа заставляла его браться за то, что отпугивало прочих людей. Этот демон поселялся в нем всегда, когда в его руке был скальпель. И эта особенность многих настроила против него, ведь менее напористых и безрассудных хирургов он в открытую называл «трусами» и «халтурщиками».
«А Вам известно что-то о подобном случае?» – поинтересовался он.
«Да, – ответил Говерс. – Сэр Уильям подтвердил поставленной мной диагноз. Пациент дал согласие на операцию. Джексон предположил, что в экспериментах над мертвыми животными Вы уже сталкивались с этой проблемой…?»
«Разумеется, – подтвердил Хорсли. – Когда я могу увидеть пациента?»
«Сейчас, – сказал Говерс. – Мой пациент находится в столь ужасном состоянии, что хочет, чтобы операция состоялась как можно скорее».
Хорсли подумал несколько секунд. «Через час я должен быть на консультации и затем оперировать в Саусгемптоне. Послезавтра утром я вернусь. Через два дня. Девятого июня в час дня я смогу осмотреть Вашего пациента».
Говерс достал одну из записных книжек из нагрудного кармана, вытянул из кармана куртки остро заточенный карандаш и, устроив его между бледными тонкими пальцами, сделал пометку. «Предположим, Вы согласитесь провести операцию, – сказал он. – Сколько времени Вам потребуется на приготовления?»
«Приготовления? Если я буду оперировать, я буду оперировать в тот же день… Не могли бы Вы сообщить мне адрес Вашего пациента? Встретимся там!»
Говерс продиктовал адрес Гилби.
«Спасибо, – поблагодарил Хорсли. – Послезавтра в час дня! А сейчас прошу меня извинить! Боюсь, мой поезд не станет ждать».
Хорсли, почти как акробат, взобрался на велосипед и покатил дальше по дороге.
«Думаю, – предположил Говерс, – Вам хотелось бы присутствовать на операции, если таковая состоится!»
«Несомненно, – подтвердил я, неуклонно глядя на Говерса, резко развернувшегося ко мне, – мне хотелось бы быть там».
Одна ночь, один день, и еще одна ночь, и медленно тянущееся утро под приглушенным светом ламп и в струе размеренной жизни лондонского Гранд Отеля! Я не знал, вовремя ли вернулся Хорсли, явился ли он в назначенные место и время на консультацию, планирует ли провести операцию! Вместо этого в прессе появились сообщения, напомнившие мне о забытом было инциденте с наследным принцем. На страницах газет сообщалось: «Сегодня доктор Маккензи вновь осмотрел гортань Его Кайзерского Величества наследного принца Германии. Как нам стало известно от хорошо осведомленного источника, за помощью обратились также к профессору Вирхову, знаменитому берлинскому цитологу и патологу».
Я невольно вспомнил об уверенном предсказании Джексона. Тот факт, что случаем занялся Вирхов, говорил лишь о том, что, действительно, имеет место опухоль, доброкачественный или злокачественный характер которой ему предстояло установить.
Но новости из Берлина все же отступили на второй план перед ожиданием решения о судьбе Гилби.
Не получив к двум часам дня девятого июня никаких вестей о Хорсли и развитии событий, я отправил к Говерсу посыльного. Он тоже вернулся с пустыми руками. Говерса не было дома. Я уже задумал отправить его прямо в дом Гилби, когда в дверь постучали и на пороге появился незнакомый молодой человек. Он принес записку от Джексона, сообщавшего, что Хорсли будет оперировать. Операция была назначена на половину четвертого.
Хорсли сдержал свое слово. Время подходило в трем часам. Я нанял первый попавшийся у отеля экипаж и уже в двадцать минут четвертого, миновав по дороге несколько заторов, был на Квин-сквер. Без особого труда мне удалось найти операционную, которой Хорсли служила маленькая, уединенная, несколько душная больничная кухня.
Когда я вошел, Гилби уже лежал на операционном столе – на боку, наполовину наклоненный вперед. Кроме Хорсли присутствовали Говерс, Кидд, Джексон и Дэвид Феррье. Также там были три ассистента, которых мне бегло представили как доктора Уайта, доктора Стедмана и доктора Чарльза Бэллэнса. Уайт уже дал пациенту эфирный наркоз. Навязчивый запах эфира и карболки повис в горячем воздухе. Хорсли закатал рукава рубашки, обнажив мускулистые руки, надел фартук и потянулся к емкости с карболовым раствором, где лежали инструменты.
Скальпель прошел через кожу и клеточную ткань: длинный разрез тянулся от третьего к седьмому позвонку. Как во многих случаях до и после этого, когда я был свидетелем прорыва за грань неизведанного, дыхание мое так же на секунду перехватило, сердце стало биться чаще. Моему взгляду снова открылось нечто «никем до того не виденное», нечто, казавшееся «недостижимым». Боковая поверхность позвоночного столба, один остистый отросток за другим – в разрезе показались волокнистая мускулатура спины, лишь незначительно кровоточащая. Первый шаг был сделан. Пути назад не было.
Все складывалось удачно – кровотечений почти не было. Хорсли еще ниже склонился над разрезом. Он приступил к отделению остистых отростков, чтобы в результате достичь позвоночного канала. Он рассекал одно сухожилие за другим. Началось кровотечение. Последний отросток был отделен. Хорсли продолжал: он попытался отодвинуть участки мышц и освободить позвоночные дужки от поперечных отростков. Сначала он проделал это с правой стороны. Кровотечение усиливалось. Бэллэнс и Стедман промакивали рану гемостатическими губками, пока Хорсли занимался высвобождением от мышц левой стороны позвоночника. Он действовал спокойно и уверенно, будто бы не видел брызжущей из сосудов крови.
