Юрген Торвальд - Империя хирургов
Новые сильные кровотечения с левой стороны – губки снова и снова опускаются внутрь глубокой раны. Хорсли ждал, пока из раны уберут всю кровь. Затем он кивнул, что послужило знаком Бэллэнсу и Стедману, чтобы начать с силой растягивать края раны. Он сам вынул губку и перевязал кровеносный сосуд. Еще пара тампонов – внутри раны стала отчетливо видна структура позвоночного столба: впереди лежала сложная сеть остистых отростков, за ней – позвоночные дужки, защитный «футляр» из костной ткани для глубоко спрятанных нервных путей спинного мозга.
Хорсли воспользовался ножницами для резки костей. Послышался треск. Теперь в области четвертого позвонка не хватало остистого отростка. Незамеченным он упал на пол. За ним последовали отростки пятого и шестого позвонков. Лишенная защитных покровов, в глубине раны обнажилась костистая оболочка спинного мозга. Здесь закончилась прелюдия. Теперь должно было начаться решающее действие: предстояло вскрыть позвоночный канал – вскрыть оболочку спинного мозга.
Хорсли взял в руки трепан. Он установил его в месте изгиба пятого позвонка. Долгое вращение ручки трепана, вырывающееся из-под его основания месиво из костной муки и крови! Звенящая тишина! Вместе с инструментом Хорсли поднял маленький, высверленный участок кости. Через отверстие была видна твердая мозговая оболочка, только тонкой прослойкой жировой ткани отделенная от внутренней поверхности позвоночного столба. Под ней и находился спинной мозг. При помощи костных кусачек и скальпеля Хорсли удалил оставшуюся часть задней стенки пятого позвонка. Так же он поступил с четвертым и шестым позвонками. Хорсли срезал жировую прослойку в центре, сместил ее в сторону, наложил лигатуру на поврежденный сосуд, и перед ним оказалась твердая мозговая оболочка, пролегающая от третьего до седьмого позвонка. Это был первый раз, когда человек взглянул на спинной мозг другого – живого – человека!
Я глубоко вздохнул. Такой невероятной казалась быстрота происходящего, с такой невероятной уверенностью действовал Хорсли, будто бы ни дня в течение всего года он не занимался ничем другим.
Я услышал его шепот: «Теперь я рассекаю твердую оболочку. Во всех моих экспериментах над животными спинномозговая жидкость тут же вытекала из разреза и заливала собой все операционное поле, что вызывало опасения. Но оказалось, что разлитие быстро прекращается само по себе, если животное лежит спокойно, и что после надлежащей обработки губкой спинной мозг вполне поддается обследованию. Я, конечно, не знаю, как поведет себя спинномозговая жидкость человека. Но также я не знаю причины, по которой она могла бы повести себя иначе».
Случайно мой взгляд упал на бледное, прозрачное лицо Говерса. В лицах Джексона и Феррье также читалось напряжение.
Мгновение спустя в руке Хорсли снова оказался скальпель. Он провел им по упругой поверхности мозговой оболочки. Из отверстия тут же хлынула спинномозговая жидкость. Она заполнила рану, перелилась через ее края и стала стекать на операционный стол. Внутри меня зарождался настоящий страх. Что если выводы Хорсли, сделанные на основе экспериментов над животными, в этом случае неактуальны? Что если на наших глазах больной «иссякнет» – когда завершающий этап операции казался совсем близким? Я искал взгляда Хорсли. Но его взгляд был прикован к ране. Он ждал…
Спустя доли секунды с удивительной внезапностью поток жидкости стал стихать. Хорсли оказался прав. Стедман держал наготове губку. Он промокнул рану – мы увидели ясные очертания участка спинного мозга – от четвертого до шестого позвонка. Я вспомнил, как услышал диагноз Говерса и как наблюдал за твердой рукой Дженерса, ощупывающей ту область, которую я видел теперь изнутри. Разве не в районе шестого позвонка он обнаружил чувствительное к нажиму место и предположил, что там и должна находиться опухоль?
Но обнажившийся спинной мозг не имел ни болезненной окраски, ни других намеков на тумор. Осторожно Хорсли ощупал спинной мозг пальцем, продезинфецированным карболкой. Но и так он не нашел никакой опухоли, никакого уплотнения – ничего. Еще осторожнее он обхватил спинной мозг изогнутой иглой для аневризм и подвигал его из стороны в сторону. Он ощупал внутреннюю поверхность в надежде найти там, может, незначительных размеров опухоль. Но и там не было ничего выходящего за рамки нормы. Стояла такая тишина, что было слышно даже тихое дыхание. Закрались первые сомнения.
Вдруг Хорсли снова взялся за кусачки для костей. В нижнем и верхнем краях раны виднелись края третьего и седьмого позвонков.
С ними он проделал то же, что и с четвертым, пятым и шестым позвонками. Хорсли не сдавался. Он продолжал поиск опухоли, двигаясь вниз и вверх по спинному мозгу – тщетно. Игла снова заведена под спинной мозг, чтобы не упустить из вида ни малейшего изменения, которое, возможно, указывало бы на образовавшуюся внутри нервной ткани опухоль, – все напрасно. В области третьего и седьмого позвонков также не было признаков новообразования.
У всех перехватило дыхание! Говерс беззвучно двигал почти белыми губами. На крупном лбу Хорсли блестели капельки пота. Он выпрямился. Было слышно, как он большими глотками втягивает воздух. Что он собирается делать? Сдастся ли он, признает ли свое поражение?
Тишину нарушил сдавленный голос Бэллэнса: «Я бы продолжил поиски выше. Корешки нервов находятся значительно выше означенного позвонка. Чувствительность к нажиму в области шестого позвонка…»
Хорсли взглянул на него. Страшный момент! Последует ли он совету ассистента? Он колебался не больше нескольких секунд. Ни слова не говоря, Хорсли вновь взял в руку кусачки для костей. Он вскрыл второй позвонок, видневшийся в верхней части раны. Скальпелем он продолжил отверстие в твердой мозговой оболочке. Друг против друга краснели края разреза.
Произошло долгожданное. В верхнем краю раны, на левой стороне показалось темное, синеватое пятно, в диаметре едва достигающее трех миллиметров. Оно значительно выдавалось над поверхностью спинного мозга. Кто-то глубоко вздохнул, чтобы снять ставшее невыносимым напряжение. Было ли это крохотное образование той пресловутой опухолью, которую искал Хорсли?
Хорсли молниеносно схватил кусачки. Не стало костной оправы и первого позвонка. Отверстие в мозговой оболочке снова удлинилось, края разреза разошлись, обнаружив под собой новый пораженный участок. Красно-синяя опухоль оказалась размером с миндальный орех. Она была зажата в левой части, между мозговой оболочкой и спинным мозгом, под верхним корешком четвертого дорсального нерва и глубоко уходила в вещество спинного мозга. Опухоль! Опухоль Говерса! Она действительно существует!
Сегодня мне сложно сказать, что в ту минуту больше потрясло меня: простое счастье от присутствия там или обретенное сознание того, что организация спинного мозга настолько тонка, что образование размером с миндалину способно сломать человеку жизнь и обречь его на ужасные муки, чему я был свидетелем, стоя у постели Гилби!
Я не стал больше наблюдать за лицом Говерса: когда его диагноз подтвердился, он испытал облегчение и удовлетворение, что и отразилось на нем. Хорсли тем временем пытался установить, успела ли опухоль врасти в ткань спинного мозга и можно ли извлечь ее, избежав повреждения нервной ткани. Я снова почувствовал напряжение.
Но нервозность тут же ослабла. Почти что играючи Хорсли отделил края опухоли, взявшись за нее обеими руками. Еще проще оказалось отделить от ложа ее основание. Теперь об опухоли напоминало только овальное углубление. На всем видимом протяжении спинного мозга и по всей его окружности не было никаких патологий. Хорсли перевязал несколько сосудов, поврежденных при удалении новообразования. Но впадина, оставленная им, не разглаживалась. Значило ли это, что спинной мозг не способен к восстановлению? Было ли давление опухоли слишком продолжительным? Неужели ее удаление только лишь избавит пациента от боли, но не вернет чувствительность нижней части туловища? Эти вопросы повисли в удушливом, пропитанным карболкой воздухе.
Сначала Хорсли соединил края мозговой оболочки, не сшивая их. Он зашил продольный разрез, наложив глубокий шов так, что под оболочкой не осталось полости, ранее занимаемой опухолью. Он стянул края как можно плотнее и затем вставил две дренажных трубки. После он зашил рану и наложил повязку. Два санитара уложили Гилби на кровать в соседней комнате.
Хорсли смотрел им вслед, пока дверь, наконец, не закрылась. Потом он молча взглянул на свои вытянутые на операционном столе руки.
Уже через несколько дней после удаления у Гилби опухоли мне нужно было покинуть Лондон, но я решил остаться, чтобы вместе со всеми увидеть улучшения и его выздоровление или принять его смерть.
Направляясь с Квин-сквер в отель, я прочел еще одно сообщение из Берлина: «Как нам стало известно от хорошо осведомленного источника, обследование, проведенное профессором Вирховым, опровергло слухи о злокачественном новообразовании у наследного принца. Доктор Маккензи возвращается в Англию. На четырнадцатое июня намечено прибытие Его Кайзерского Величества, наследного принца Германии, на отдых в Лондон».
