Глеб Глинка - Погаснет жизнь, но я останусь: Собрание сочинений

Я пережил всё это снова —
Сложил в овражке, где кусты,
Вязанку хвороста сухого,
Немного сена, бересты.

Поджег — и пламя заметалось.
Глаза колючий ест дымок.
И легкая в ногах усталость,
И запах дегтя от сапог.

Сухие листья сыплет осень.
Блестит спокойная река.
И солнце, и иголки сосен,
И перистые облака.

Всё тихо. Веет лесом старым.
Орешник ржавчиной покрыт.
Костер огромный пышет жаром
И чайник весело кипит.

Сухие опавшие листья
По склону оврага шуршат,
Как шкура огромная лисья —
Осеннего леса наряд.

Поникшие гроздья рябины
И ветра пронзительный свист.
Качнется верхушка осины,
Закружится сорванный лист.

Бродить здесь, дороги не зная,
И выйти к холодной реке,
Следы сапога оставляя
На влажном и мягком песке.

Поднимутся утки станицей —
И треснет удар над водой.
За мертвой распластанной птицей
Дым стелется лентой седой.

Неловко в растянутой сетке
Застрянет пуховый комок,
Закапает густо и редко
Остывшая кровь на сапог.

Далекие смутные звуки,
В ушах после выстрела звон.
И дрогнут намокшие руки,
Вставляя блестящий патрон.

Вода блестящая, как деготь,
Болота ржавого покой.
Стволы ружья приятно трогать
Нетерпеливою рукой.

Кофейный пойнтер средь осоки
Мелькает. Прихватил. Ведет
И стал у кочки близ дороги,
Я приготовился: вперед!

Из-за куста, как ветер быстрый,
Мелькнул серебряный бекас…
Ударил одинокий выстрел,
Вдаль раскатился и погас.

И тихо всё. Собака снова
Идет и ищет. Я смущен.
Вдали синеет бор сосновый.
В руке зажат пустой патрон.

Еще вспоминают о лете
Ряды заколоченных дач.
Как много бывает на свете
И радостей, и неудач.

Добраться бы к речке скорее,
Пройти только этот лесок.
Спадает, подкладкой белея,
Осиновый желтый листок.

Чирки пролетели высоко.
Тяжелая стынет вода.
Три кряквы видны у осоки, —
Ползу осторожно туда.

Прицелился, в землю врастая;
Беспомощно щелкнул курок…
Треск крыльев поднявшейся стаи
И дрожь подкосившихся ног.

Темнеет холодная речка,
Доносится филина стон.
Вся жизнь — как сплошная осечка,
Пустой, отсыревший пистон.

Снег первый, нежный легче пуха
Летит на голые поля.
Иду, и под ногами глухо
Стучит остывшая земля.

Я сам бежал сюда от страстных
Любимых рук, и вот один
Брожу с ружьем в просторах ясных
Средь вечереющих равнин.

Теперь мне не горька утрата.
Жизнь стала проще и ровней.
Я даже не хочу возврата
Так быстро промелькнувших дней.

Скорей туда, простясь с мечтами,
Где листьев шелест, сосен стон,
Где обнаженными ветвями
Качает почерневший клен.

Лес полон шорохов и хруста,
И резок ветер в октябре,
А в сердце холодно и пусто,
Как в лисьей брошенной норе.

Лесная глухая дорога
На много неведомых верст.
Веселая в сердце тревога.
Река и бревенчатый мост.

Что может быть лучше и слаще,
Чем неба осеннего звон
И шепот таинственной чащи –
Береза, и липа, и клен.

За это охотно надолго
Все блага земные отдашь.
Висит за плечами двустволка
И треплется старый ягдташ.

Звериные древние силы
Живут в нас с неведомых пор.
Нам песни охотничьи милы,
Нам дорог природы простор.

Как только позволит работа,
Уходим мы в глушь без дорог.
Нам влажные губы болота
Целуют подошвы сапог.

Ночами тревожными яро
Сражается ветер с костром.
С нас летнюю бронзу загара
Смывает осенним дождем.

Мы с гончими зиму встречаем.
В морозном, застывшем лесу
Собаки преследуют с лаем
По свежему следу лису.

Нам сосен понятно молчанье.
Холодная брезжит заря…
Весной, затаивши дыханье,
Мы слушаем песнь глухаря.

Нам лес открывает объятья.
Для нас зеленеют поля.
Огромное, дикое счастье
Дает своим детям земля.

Скрипнули доски крыльца.
Первый снежок и рассвет.
Узким копытом овца
Ровный печатает след.

Куры разрыли навоз.
Дятел стучится о жердь.
Тонкие ветви берез
В небе раскинули сеть.

За ночь утихла метель.
Не сдобровать русакам!
Гончий поджарый кобель
С лаем бросается к нам.

Ружья забравши, идем
Гумнами, через забор,
Мерзлым колючим жнивьем —
В запорошенный простор.

Дым горьковатый робкого костра.
Вокруг тревожно дышит ночь глухая,
Под локтем ветка хрустнула сухая.
Трещит в огне смолистая кора.

А утром солнце ржавое взошло,
И на стволах ружья блеснули слезы…
Олений мох и голые березы,
Весенний воздух — острый, как стекло.

Во мне дрожит звериная душа,
А в пальцах, слипшихся от свежей крови,
Мохнатые коралловые брови
И бархатные перья черныша…

Тени ложатся, как сети.
Письменный стол у стены.
В пасмурном, утреннем свете
Листья бумаги бледны.

А над бумагой ютится,
Телом колючим шурша,
Старое чучело птицы,
Тетерева – черныша.

Молью изъедены крылья,
Выцвели дуги бровей.
Перья, покрытые пылью,
Стали, как будто, светлей.

Очень давно это было.
В хвойной дремучей глуши
Пела весенняя сила
Тетеревиной души.

В лес уходил я с двустволкой.
Нежил лицо ветерок.
Раз на поляне за елкой
Я черныша подстерег.

Видел он после немного.
Трудное было житье:
Бедность, стихи и тревога.
Вскоре я продал ружье.
Нет ни обиды, ни злобы;
Груды бумаги, как снег.
Стали мы старыми оба –
Тетерев и человек.

Думаешь, жив я, – а если
Здесь в кабинетной тиши,
Чучело в кожаном кресле
Без человечьей души…
Дождик в окошко стучится,
В комнате сизый рассвет,
Мертвая, пыльная птица
И сумасшедший поэт.

Бросить всё, и стать лесным бродягой,
И разбойный выработать нрав.
Брать где хитростью, а где отвагой.
Знать, что сильный в этом мире прав.

Пережить тревогу, страх и голод,
И устать, и постареть слегка.
Пусть под шкуру заберется холод,
Осень и звериная тоска.

А когда совсем ослабнут ноги,
Встретить неожиданно врага:
На глухой неезженной дороге —
Страшного седого лесника.

И глаза зажгутся, словно свечи,
Волчье вздрогнет сердце, дыбом шерсть.
А потом ударит горсть картечи.
Скрипнут зубы. В горле кровь и смерть.