Глеб Глинка - Погаснет жизнь, но я останусь: Собрание сочинений

Задумчиво идти Тверской,
Когда дождливая погода,
И чувствовать, что вся природа
Объята мертвенной тоской.

Чужие праздники встречать
Мучительно и невозможно.
Почувствовать, как это ложно,
И ничего не отвечать,

Когда нахальные глаза
В тебя вперяются с вопросом.
И, закуривши папиросу,
Идти задумчиво назад.

Посторониться от авто,
Смотря на рваные калоши, —
А проезжающая лошадь
Тебе забрызгает пальто.

Вспыхнул в прозрачной аллее
Листьев костер золотой.
Воздух, от счастья пьянея,
Страстно дрожал над землей.

Соединила нас шалость.
Нежные губы, слова…
Нам незнакомой казалась
Наша родная Москва.

Но не поют больше птицы,
Парк все сокровища сжег,
И на густые ресницы
Падает снежный пушок.

Нежность осталась всё та же.
Так же целуемся мы.
Дружба становится даже
Крепче от лютой зимы.

Только боюсь я, настанет
Скоро весна — и тогда
Всё, что замерзло, растает
И утечет навсегда.

Ее немного детский страх,
Еще стыдливые движенья
И ласковое выраженье
В слегка испуганных глазах

Так страстно искривленный рот,
Худые маленькие руки
И несказанной нежной муки
Стремительный круговорот.

Огромных звезд разбитое стекло
Рассыпано на черный бархат нежный,
А нам так холодно и так светло
Средь каменных домов, в забвеньи снежном.

Свет мертвых электрических огней
Нам освещает улицы и души.
Нам время ветром незаметных дней
Сердца и слезы постепенно сушит.

И, может быть, мы даже не хотим
Другого жития, иных волнений.
Мы здешние, земные вещи чтим —
Всю тяжесть человеческих строений.

Ручей щебечет, словно птица,
А гомон птиц – как звон ручья.
Пусть нынче солнце мне приснится,
Чтоб ночью улыбался я.

И день прошел, приветлив, светел.
Был мартовский весенний свет.
Ко мне в тот незабвенный вечер
Пришло письмо — ее ответ.

Я вышел. Над крыльцом повисли
Раздетых веток кружева.
Перемешались чувства, мысли.
Слегка кружилась голова.

Прохладный ветер гладил строчки,
Читал со мной все «ах», и «но»,
И многоточия, и точки —
О том, чего не суждено.

Грустили тонкие березы.
В овраг лез снег, сырой как соль.
Я убеждал себя сквозь слезы,
Что это временная боль,

Что так, пожалуй, даже проще:
Пройдет любовь, растает снег…
Темнело, и к далекой роще
Летели галки на ночлег.

Я вспоминал ее ресницы,
Глаза и смех как звон ручья…
Мне ночью будет солнце сниться,
И буду улыбаться я.

В окне висят клочки вечерней ваты.
Жизнь теплая, как старый грязный мех.
И всюду сумрак страшный и лохматый
Едва ползет из мебельных прорех.

Тяжелый залах пьяного тумана,
На сердце скользкая лежит тоска,
А пальцы рук по бархату дивана
Шевелятся, как пальцы паука.

От городских своих страданий
Беги в поля: увидишь ты,
Как ветер там весною ранней
Качает голые кусты,

Как мертвый снег залег под кручей,
Как дышит первая трава,
Как развернулись сизой тучей
Лесов далеких острова,

Как над раздетым влажным телом
Земли, лежащей пред тобой,
В порыве дерзостном и смелом
Струится воздух голубой.

И там, один в безбрежном поле,
Овеян страстною весной,
В избытке радости и боли
Ты припадешь к груди земной.

Весна дышала ярким свежим ветром.
Хотелось жить, смеяться без конца,
Казался месяц маленьким и светлым
Кусочком обручального кольца.

В зеркале лужи широкой
Мокрый качается куст.
Дышит прохладою легкой
Ветра упругого хруст.

Лед на дороге с навозом.
Дегтем чернеет земля.
Голые ветви березы.
Дальше синеют поля.

А за болотом, где тучей
Сизый сгустился туман,
Силой весенней, дремучей
Леса шумит океан.

Ночь тихая, и всё молчит
В аллее сумрачного сада,
И только легкая прохлада
В темнеющих кустах сквозит.

Тоскует нищая душа,
Опустошенная стихами,
И меж опавшими кустами
Сердца бумажные шуршат.

Осколки радости и муки –
В ресницах крупная роса.
Безвольно брошенные руки
В снопы прохладного овса.

Игрушечная и смешная
Любовь – ребяческая шалость,
Иль только сон, мечта, не знаю:
Всё спуталось, перемешалось.

Темнеет поле. Лес в тумане.
Немного глупых, детских слез.
В смятенном сердце, как в кармане,
Застрял чешуйчатый овес.

Густые облака, как лужи крови,
Пролиты нынче в темных небесах,
И сумрак неводом тумана ловит
Снопы сырые мертвого овса.

Моя избушка крайняя в деревне.
Мне кажется, я здесь живу давно,
И мир неведомый, старинный, древний
Ко мне вползает в ветхое окно.

Медвежья шкура на кровати жесткой
И закоптелый образ на стене,
Здесь пахнет медом, яблоком и воском,
Всё тихо, точно в сказке иль во сне.

К избушке подступает бор сосновый,
Осенний воздух влажен и смолист.
И весь я тут, крепка моя основа
Из цельных бревен и простых молитв.

Так дико завывает осень,
И, накрененные слегка,
Стволы качающихся сосен
Гнетет нездешняя тоска.

И кажется, что в целом свете
Есть только потемневший лес
Да резкий и свистящий ветер
На застывающей земле.

А промерзающее сердце,
Позабывая жизни плен,
Мятется в ошалелом ветре
На умирающей земле.

Эти лесные громады,
Эти глухие края —
Здесь заплуталась когда-то
Робкая юность моя.

Корни раскинули жадно
Мохом поросшие пни.
Здесь и темно, и прохладно
В самые жаркие дни.

Здесь глухариные зори.
Клочья тумана седы.
Здесь на сыром косогоре
Стынут медвежьи следы.

Здесь над болотной трясиной,
Листьями окружена,
Сквозь поредевший осинник
Бледная смотрит луна.

Много заросших дорожек…
И обращен на закат
Подслеповатых окошек
Остановившийся взгляд.

В хижине тихо и бедно.
Мир постаревший, родной.
Время совсем незаметно
Где-то летит стороной.

Может быть, не было вовсе
Улиц, трамваев, огней…
Были медведи и лоси,
Были тока глухарей.

Годы трудов и стараний.
Счастья багаж невелик:
Ворох любимых писаний,
Горы прочитанных книг.

Запах полыни и сена
Страстно вдыхаю опять.
Знаю, вернусь непременно
В эти края умирать.