Аркадий Казанский - Данте. Демистификация. Долгая дорога домой. Том II
В 1755 году Нартов завершил работу над рукописью «Театрум махинариум, или Ясное зрелище махин» – своеобразной энциклопедией станкостроения, медальерного и токарного искусства 1-й половины XVIII века. Эта книга имеет огромное значение для истории науки и техники. Эту книгу Нартов хотел «объявить в народ», то есть напечатать книгу и сделать доступным всем токарям, механикам и конструкторам. Книга, над которой Нартов работал с 1737 года, содержала тщательное описание 34 оригинальных токарных, токарно-копировальных, токарно-винторезных станков. Нартов давал подробные чертежи станков, составлял пояснения, разрабатывал кинематические схемы, описывал применявшиеся инструменты и выполненные изделия.
Нартов разработал теоретическое введение, касающееся таких принципиальных вопросов, необходимость сочетания теории и практики, необходимость предварительного построения моделей станков до их изготовления в натуре, учет сил трения и т. п. «Театрум Махинарум» был закончен Нартовым незадолго до смерти. Его сын собрал все листы рукописи, переплел и приготовил ее для поднесения Екатерине II. Рукопись была передана в придворную библиотеку и там пролежала в безвестности почти двести лет.
Станки из придворной токарной мастерской Петра I: три боковых токарно-копировальных станка, два медальерных и станок для нарезания зубчатых колес, созданные в период с 1712 по 1729 годах Францем Зингером, А. К. Нартовым и другими мастерами «Токарни», экспонируются в Эрмитаже.
Всесильным канцлером Российской империи в это время был граф Гаврила Головкин, а Монетным двором и канцелярией заведовал его сын, Михаил. Идеальная расстановка сил для крупнейшего злоупотребления. С ней не сравнится даже проект графа Петра Ивановича Шувалова.
Из академической статьи:
Граф Пётр Иванович Шувалов (1710 (1710) год-4 января 1762 года) – глава русского правительства на исходе царствования Елизаветы Петровны, генерал-фельдмаршал, конференц-министр, камергер, сенатор, реформатор и изобретатель.
Второй сын Ивана Максимовича Старшего, выборгского коменданта. Старший брат, Александр Иванович Шувалов, генерал-фельдмаршал, в течение многих лет возглавлял тайную канцелярию.
Служил пажом при дворе в последние годы царствования Петра I; потом камер-юнкером при цесаревне Елизавете Петровне, принял деятельное участие в перевороте 1741 года, в том же году производится в камергеры, гвардейские подпоручики и генерал-майоры. В следующем году получает ордена Св. Анны и Св. Александра Невского, чин поручика гвардии; в 1744 году производится в генерал-лейтенанты, становится сенатором. В 1746 году возводится в графское достоинство Российской империи, в 1748 году делается генерал-адъютантом. Стремительному возвышению Шувалова много способствует его жена, Мавра Егоровна, урождённая Шепелева, ближайшая с юных лет подруга Елизаветы и глава её «теневого кабинета».
Влияние Шувалова становится почти безраздельным с 1749 года, когда шуваловской партии удаётся провести в фавориты Елизаветы его двоюродного брата, Ивана Ивановича Шувалова. С этого времени граф является одним из главнейших сановников империи, ни одно государственное дело не может быть решено без его участия, всесильный прежде канцлер Бестужев все чаще вынужден уступать Шуваловым в борьбе за власть. Поток милостей, подарков, наград, выгодных заказов из казны не иссякает для графа до самой смерти Елизаветы.
После её смерти, хотя, по-видимости, все остаётся по-прежнему и Пётр Шувалов даже становится генерал-фельдмаршалом при Петре III, реальное его влияние резко падает. В последние годы ему приходится перенести и ряд тяжёлых личных потерь: почти в одно время он теряет жену, которой был так много по жизни обязан, и старшего сына. Вторая жена, Анна Ивановна Одоевская, также умирает, не прожив с ним и года в 1761 году при родах.
Годы пребывания у власти наполнены для Шувалова кипучей реформаторской деятельностью. По описанию современников, дом его напоминает огромную канцелярию, а не дворец вельможи. От своих подчинённых граф также неустанно требует новых идей, проектов, улучшений, предложений реформ. Он окружает себя такими же талантливыми и энергичными дилетантами, каким является и сам. Не обременённый образованием, но наделённый от природы колоссальными работоспособностью, честолюбием, энергией и упорством, Шувалов в любом деле, с которым ему приходится сталкиваться, пытается произвести кардинальные преобразования. Последствия его реформ неоднозначны, некоторые из них нанесли, скорее, вред и ввели казну в убыток. Известна и ядовитая, небезосновательная оценка «принципиев», которыми руководствовался граф в своей преобразовательной деятельности, Екатериной II, полагавшей, что они были «хотя и не весьма для общества полезными, но достаточно прибыльными для самого его» (то есть Шувалова).
Тем не менее, если имя Шувалова сохранилось в истории России, то не благодаря тому, что его жена состояла в наперсницах, а двоюродный брат в фаворитах у самодержицы, но благодаря предложенным и проведённым им новшествам, таким, как уничтожение внутренних таможенных пошлин, учреждение первых российских банков, благодаря проекту Военной академии, преобразованию российской артиллерии в бытность Шувалова на посту генерал-фельдцейхмейстера и многим другим реформам и нововведениям, так или иначе связанным с его именем.
Также с именем Шувалова связано основание многих промышленных и горных предприятий, такие как Воткинский железоделательный завод (построен в 1757—1759 годах) и Ижевский железоделательный завод (построен в 1760—1763 годах) и др.
Здесь не упомянут ещё один проект графа Шувалова – проект о переделывании легковесных медных денег ещё в легковеснейшие, по которому из пуда меди предлагалось чеканить не 16 рублей мелкими деньгами, а 32 рубля. Об этом пишет в своих записках князь Яков Петрович Шаховской, который и помешал его осуществлению, точнее, только затормозил его. Переделывание легковесных медных денег ещё в легковеснейшие было осуществлено после смерти Елизаветы Петровны, в 1762 году при Екатерине II, а в 1796 году, уже при Павле I, произошло «обратное переделывание медных денег».
E io a lui: «Chi son li due tapini
che fumman come man bagnate «l verno,
giacendo stretti a» tuoi destri confini?» [93]
«Qui li trovai – e poi volta non dierno —»,
rispuose, «quando piovvi in questo greppo,
e non credo che dieno in sempiterno. [96]
L'una è la falsa ch'accusò Gioseppo;
l'altr“è „l falso Sinon greco di Troia:
per febbre aguta gittan tanto leppo». [99]
И я: «Кто эти двое, в клубе дыма,
Как на морозе мокрая рука,
Что справа распростерты недвижимо?» [93]
Он отвечал: «Я их, к щеке щека,
Так и застал, когда был втянут Адом;
Лежать им, видно, вечные века. [96]
Вот лгавшая на Иосифа; а рядом
Троянский грек и лжец Синон; их жжет
Горячка, потому и преют чадом». [99]
Данте интересуется у Адамо о двух тенях, от которых идёт пар, как на морозе от мокрой руки.
Адамо отвечает, что это древние персонажи. Одна из них, лгавшая на Иосифа – упоминаемая в Библии жена Потифара, царедворца фараонова. Тщетно пытавшись обольстить прекрасного Иосифа, служившего у них в доме, она оклеветала его перед мужем, и тот заключил его в тюрьму. Другой – Синон – греческий юноша, лживым рассказом убедивший ввести в Трою деревянного коня. Пар от них идёт, так как их жжёт горячка. Здесь также приводятся в противопоставлении две болезни – водянка и горячка.
E l'un di lor, che si recò a noia
forse d'esser nomato sì oscuro,
col pugno li percosse l'epa croia. [102]
Quella sonò come fosse un tamburo;
e mastro Adamo li percosse il volto
col braccio suo, che non parve men duro, [105]
dicendo a lui: «Ancor che mi sia tolto
lo muover per le membra che son gravi,
ho io il braccio a tal mestiere sciolto». [108]
Сосед, решив, что не такой почет
Заслуживает знатная особа,
Ткнул кулаком в его тугой живот. [102]
Как барабан, откликнулась утроба;
Но мастер по лицу его огрел
Рукой, насколько позволяла злоба, [105]
Сказав ему: «Хоть я отяжелел
И мне в движенье тело непокорно,
Рука еще годна для этих дел». [108]
Сосед – Синон, знатная особа – жена Потифара. Синон бьёт кулаком в тугой живот Адамо, на что тот отвечает увесистой оплеухой, говоря, что хотя он и не может из-за водянки двинуться телом, но рука у него так же тяжела, как и при жизни. Мастер – Адамо, при всей своей вздутости, не утратил крепких жилистых рук кузнеца.
Ond'ei rispuose: «Quando tu andavi
al fuoco, non l'avei tu così presto;
ma sì e più l'avei quando coniavi». [111]
E l'idropico: «Tu di» ver di questo:
ma tu non fosti sì ver testimonio
là «ve del ver fosti a Troia richesto». [114]
«S'io dissi falso, e tu falsasti il conio»,
disse Sinon; «e son qui per un fallo,
e tu per più ch'alcun altro demonio!» [117]
«Ricorditi, spergiuro, del cavallo»,
rispuose quel ch'avea infiata l'epa;
«e sieti reo che tutto il mondo sallo!» [120]
«E te sia rea la sete onde ti crepa»,
disse «l Greco, «la lingua, e l'acqua marcia
che «l ventre innanzi a li occhi sì t'assiepa!» [123]
Allora il monetier: «Così si squarcia
la bocca tua per tuo mal come suole;
ché s'i» ho sete e omor mi rinfarcia, [126]
tu hai l'arsura e «l capo che ti duole,
e per leccar lo specchio di Narcisso,
non vorresti a «nvitar molte parole». [129]
«Шагая в пламя, – молвил тот задорно, —
Ты был не так-то на руку ретив,
А деньги бить она была проворна». [111]
И толстопузый: «В этом ты правдив,
Куда правдивей, чем когда троянам
Давал ответ, душою покривив». [114]
И грек: «Я словом лгал, а ты – чеканом!
Всего один проступок у меня,
А ты всех бесов превзошел обманом!» [117]
«Клятвопреступник, вспомни про коня, —
Ответил вздутый, – и казнись позором,
Всем памятным до нынешнего дня!» [120]
«А ты казнись, – сказал Синон, – напором
Гнилой водицы, жаждой иссушен
И животом заставясь, как забором!» [123]
Тогда монетчик: «Искони времен
Твою гортань от скверны раздирало;
Я жажду, да, и соком наводнен, [126]
А ты горишь, мозг болью изглодало,
И ты бы кинулся на первый зов
Лизнуть разок Нарциссово зерцало». [129]
Синон указывает Адамо, что когда он входил в кузницу – Монетный двор, он был не так-то на руку ретив – потому что руки у него были связаны, а вот фальшивые монеты с развязанными руками бил свободно.
