Наталия Николина - Массовая литература сегодня
Ожидание любви и разочарование превращают южный контекст в искусственную декорацию. Интонации и штампы жестокого романса наполняются легкой иронией:
Там, в кипарисовой аллее,
Закат украсил летний зной.
Вы о любви, слова жалея,
Молчите пристально со мной.
И прилетают альбатросы
Молчанье наше нарушать.
Сидеть в тени за чашкой кофе
Хоть вечность с вами я хочу.
У вас такой прекрасный профиль,
А про анфас я промолчу.
Иронию поддерживает поэтический штамп, оттеняющий образ неразделенной любви:
Зачем, зачем привычного покоя
В закатный час меня лишили вы?
2. Сильные контекстные партнеры – слова и словосочетания с семами «экзотическое», «далекое» (банановая страна, райские птицы, пальмы, мулатка) создают впечатление «не нашего» юга. Оппозиция светлый север – жаркий юг усиливает притяжение противоположностей: Мы с тобой– два разных полюса. Достоверность изображаемого не всегда абсолютна:
Там, где пальмы в небо стрелами,
Птицы райские звенят,
Там девчонка загорелая
Ты с ума свела меня.
Мы с тобой – два разных полюса —
Светлый север, жаркий юг.
О любви я сразу понял все,
Лишь тебя увидел вдруг.
Моя мулатка, мулатка-шоколадка,
Ребенок милый солнца и волны.
Но почему мне так в твоих объятьях сладко,
В лучах банановой страны?
Не вполне ясно: мулатка — это «потомок от смешанного брака представителя европейской расы и негра» (исп. mulato) или же «дочерна загоревшая девушка белой расы» (девчонка загорелая).
3. Сильные контекстные партнеры ключевых смыслов – номинации деталей романтического ужина: хрустальный бокал, бокалы, вино, свечи, зеркала:
Плесните колдовства
В хрустальный мрак бокала.
В расплавленных свечах
Мерцают зеркала;
А в бокалах золотились брызги
Крепкого вечернего вина.
4. Сильные контекстные партнеры – номинации, романтизирующие «галантное» историческое прошлое: вельможи, кавалеры, дамы, кринолин, канделябры, свечи… Вместе с тем в тексте, который приводится ниже в сокращении, встречаются элементы, нарушающие цельность романтической картины. Это проявляется в неточности лексической сочетаемости: всевозможные вельможи (вельможа — в старое время: ‘знатный и богатый сановник, т. е. крупный сановник, занимающий высокое положение’; всевозможный — ‘самый разнообразный’). Сановничество не предполагало большого разнообразия.
Кавалеры, вздыхающие о женщинах (не о дамах), скорее, думают о плотском, а не о возвышенном, романтическом.
Слово корсет (‘широкий упругий пояс, охватывающий торс под платьем, стягивающий талию’) относится к группе имен, обозначающих предметы нижнего белья, и не может быть признано полноправным членом ряда номинаций, воссоздающих картину романтизированного прошлого.
Агрессия вещного мира входит в противоречие с романтическим пафосом. Неточность лексического отбора и лексической сочетаемости нарушает образную целостность. Это свидетельствует о неотшлифованности плана выражения:
Всевозможные вельможи
Замирали в менуэтах.
Кринолины дам роскошно
В такт качали силуэты,
И как сабли в тонких ножнах,
Они прятались в корсетах.
В канделябрах меркли свечи,
Пели звуки клавесина…
Засыпая, кавалеры
Там о женщинах вздыхали…
5. Сильные контекстные партнеры – номинации персонажей волшебных сказок. Например: фея, эльф (стихотворение «Фея»), Романтическая интонация охватывает описание чувств эльфа к грациозной фее:
Фея знала свое дело
И, летая в небесах,
Днем и ночью то и дело
Совершала чудеса.
Эльф надменно-несерьезный
Как-то мимо пролетал.
Танец феи грациозный,
Пролетая, увидал.
Увидал цвет глаз кофейный,
Взмах прелестнейшей из рук,
И узнать – кто эта фея,
Поручил он паре слуг.
Слуги были корифеи —
Два прелестнейших пажа.
Полетели вслед за феей,
В поднебесии кружа.
Фея лилии коснулась,
Что-то нежное шепнув,
Тут же лилия проснулась,
Зелень листьев распахнув.
– Ах, вы фея пробужденья! —
Слуги впали в реверанс, —
В не любивших от рожденья,
Пробудили чувства в нас.
Эльф-красавец очарован,
Наш любимый господин.
Вы скажите только слово,
Он без вас умрет один.
– Он хорош, – сказала фея, —
Я не стану отрицать,
Я люблю копить трофеи —
Покоренные сердца.
Фея сделала движенье,
Разбудила мотылька.
– Да, я фея пробужденья,
Но сама я сплю пока.
Поддерживают волшебный романтический сюжет образы полета (летая в небесах, в поднебесии кружа, пролетал, полетели, взмах, мотылек), изысканности и красоты (танец феи грациозный, цвет глаз кофейный, взмах прелестнейшей из рук, лилия проснулась, фея пробужденья), нежности (что-то нежное шепнув, пробудили чувства в нас, очарован).
Намеренное приземление высокого способствует созданию аналогии небесного и земного: то и дело совершала чудеса, слуги, поручил, копить трофеи.
Можно заметить отдельные неточности в выборе слов и случаи неубедительной образной конкретизации:
Пара слуг (слово пара в значении ‘два однородных предмета’ употребляется только с неодушевленными счетными существительными: пара чулок, пара ботинок)',
Слуги были корифеи — неуместно употребление слова корифей (‘выдающийся деятель на каком-либо поприще’: корифей науки)-,
Слуги впали в реверанс. Реверанс — ‘почтительный поклон с приседанием’: сделать, встать, присесть — глаголы, сочетающиеся с данным существительным. Поскольку глагол впасть обладает отрицательной коннотацией (‘прийти в какое-нибудь неприятное, тяжелое состояние’), оценочные словарные смыслы не исчезают при сдвиге значения.
Отмеченные средства препятствуют целостности восприятия изящного.
Вербальный контекст поддерживает общность ментальноценностных предпочтений автора и адресата. Покажем это на примере использования одной группы номинаций вещного мира.
Одежда как эстетически ценностный объект. Л. Рубальская, будучи носителем советской культуры, хорошо понимает ценностные предпочтения женщины, живущей в условиях дефицита товаров первой необходимости. Для советской женщины особым ценностным объектом была красивая одежда. Например, свадебное платье можно было купить или заказать в салоне для новобрачных, но лишь при наличии специального удостоверения, выданного загсом. Большим дефицитом была импортная одежда – в основном из Польши, Восточной Германии, Югославии. Кроме того, скромная зарплата не позволяла женщине приобретать даже доступную для потребителей повседневную одежду. Все это обусловило устойчивое отношение к одежде как эстетически ценностному объекту.
Специализированный ценностный объект – свадебное платье. Оно украшает невесту, делает ее незабываемо прекрасной:
Быть ли мне твоей невестой
В платье свадебном
Или плакать, вспоминая о тебе.
Свадебный наряд – мечта, которая далеко не всегда сбывается:
Белый свадебный наряд
Я в мечтах примерила.
Откровенно говоря,
Я тебе поверила.
В данном случае белый — цвет мечты, а обозначение вещи – органический элемент романтического контекста.
Если словосочетание свадебное платье может употребляться и без признакового конкретизатора, так как соответствующие детали можно домыслить, слово платье получает общий конкретизатор или детализатор: Я надела красивое платье — ‘нарядное, подчеркивающее стройность фигуры, делающее женщину привлекательной’. Ср.:
