Сборник статей - Софиология
389
«Вся философская деятельность Вл. С. Соловьева, начавшаяся со строго логической, мастерской критики „отвлеченных начал“, состояла в добросовестном усилии „прийти в разум истины“ и показать положительное, конкретное всеединство этой истины, которая не исключает из себя ничего, кроме отвлеченного утверждения отдельных частных начал и эгоистического самоутверждения единичной воли» (Трубецкой С.Н. Сочинения. М., 1907. Т. 1. С. 349).
390
Победоносцев К.П. Письма к Александру III. М., 1926. Т. 2. С. 253. Августейший корреспондент был еще более категоричен, назвав Соловьева «чистейшим психопатом» (К.П. Победоносцев и его корреспонденты. М., 1923. Т. 1. Вып. 3. С. 938). Гневные выражения в адрес Соловьева допускал и ранее восторженно относившийся к нему К.Н. Леонтьев, призывавший изгнать его как «негодяя» и «сатану» из России за его «подмену» религиозной духовности прогрессом светской цивилизации (Александров А. Памяти К.Н. Леонтьева. Письма К.Н. Леонтьева к Анатолию Александрову Сергиев Посад, 1915. С. 124–127).
391
ЭрнВ.Ф. Гносеология Соловьева // О Владимире Соловьеве. М., 1911. С. 201.
392
Кантор В.К. Санкт-Петербург: Российская империя против российского хаоса. С. 397.
393
См. его письмо В.В. Розанову от 28.10.1892 (Соловьев В.С. О христианском единстве. М., 1994. С. 325).
394
См.: Рено А. Эра индивида. К истории субъективности. Перевод с французского С.Б. Рындина. СПб., 2001.
395
Соловьев В.С. Философские начала цельного знания // Соч. в 2 томах. М., 1988. Т. 2. С. 171–173.
«.Если подвести самый общий итог учения Вл. Соловьева о Софии, то необходимо сказать, что оно было у него только конкретным и интимно-сердечным выражением его центрального учения о всеединстве, включая глубочайшее патриотическое чувство о первенстве России в системе общечеловеческого прогресса» (Лосев А.Ф. Философско-поэтический символ Софии у Вл. Соловьева. С. 255).
396
См., например: Богданов А.А. Новое средневековье. О «проблемах идеализма» //
Н.А. Бердяев: pro et contra. Антология. Книга 1. СПб., 1994. С. 120–145; Яковенко Б.В,
Философское донкихотство // Там же. С. 226–237.
397
«Антиномии – это конститутивные элементы религии, если мыслить о ней рассудочно. Тезис и антитезис, как основа и уток, сплетают самую ткань религиозного переживания. Где нет антиномии, там нет и веры.» (Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. Опыт православной теодицеи в двенадцати письмах // Сочинения. М., 1990. Т. 1, часть 1. С. 163).
398
Там же. С. 147.
399
Ахутин А.В. София и черт (Кант перед лицом русской религиозной метафизики) // Вопросы философии. 1990. № 1. С. 64.
400
«.Та общность, которая имеется в символе, implicite уже содержит в себе все символизируемое, хотя бы оно и было бесконечно» (Лосев А.Ф. Логика символа // Лосев А.Ф. Философия, мифология, культура. М., 1991. С. 272).
401
«Конкретность же, главный отличительный принцип метафизики Флоренского, значит не что иное, как символичность, то есть составленность всей реальности из символов. Реальность всецело и насквозь символична, и мир – собрание двуединых, ноуменально-феноменальных явлений-символов. Символ совмещает в себе природное и духовное, и символизм отбрасывает членение реальности на царство чувственных вещей и царство духа, обособленные друг от друга. Реальность едина, она повсюду, в любом своем элементе и чувственна, и духовна. Отсюда иным предстанет и строение знания. Оно становится более единообразным: в любой сфере познание означает раскрытие символической природы тех или иных явлений, узрение ноумена в феномене, так что принципиальные различия между родами знания исчезают» (Хоружий С.С. Философский символизм П.А. Флоренского // П.А. Флоренский: pro et contra. Личность и творчество Павла Флоренского в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология. Издание второе, исправленное и дополненное. СПб., 2001. С. 525–526).
402
Именно такое отчаяние усмотрел во взглядах Флоренского Б.В. Яковенко: «Отчаяние тут – не поверхностная субъективная окраска объективного построения или опыта, а основной систематический фактор, руководящий всей этой „работой“ и являющий собою центральное ядро всей этой „исповеди“» (Яковенко Б.В. Философия отчаяния // П.А. Флоренский: pro et contra. С. 255).
403
Флоренский П.А. Записка о христианстве и культуре // Сочинения в 4 томах. М., 1996. Т. 2. С. 555.
404
В упомянутой статье С.С. Хоружий замечает, что «конкретная метафизика» Флоренского – «учение совершенно особого рода» по сравнению с его софиологией в «Столпе и утверждении истины»; эти учения роднит только близость к платонизму Думаю, такое противопоставление искусственно. Напротив, «конкретная метафизика», на мой взгляд, является прямым продолжением софиологии.
405
См.: Флоренский П.А. (Автореферат.) С. 38.
406
Там же. С. 39.
407
«Ангелом твари и Началом путей Божиих является св. София. Она есть любовь Любви» (Булгаков С.Н. Свет невечерний. Созерцания и умозрения. М., 1994. С. 186). «Вероятно, размышляя о Софии, Булгаков не столько ищет исчерпывающий термин, сколько строит некий образ; отсюда и метафоричность, дистанцирующая существо предмета от его определения» (Свиридов Иоанн, прот. София с точки зрения христианской гносеологии // У стен нового Иерусалима. М.; Париж, 2000. С. 223).
408
Булгаков С.Н. Центральная проблема софиологии // Булгаков С.Н. Тихие думы. М., 1996. С. 270.
409
Там же.
410
Там же. С. 271.
411
Там же. С. 272.
412
См.: Булгаков С.Н. Свет невечерний. С. 321.
413
Булгаков С.Н. Без плана. Несколько замечаний по поводу статьи Г.И. Чулкова о
поэзии Вл. Соловьева // Булгаков С.Н. Тихие думы. М., 1996. С. 229.
414
Там же. С. 222–223.
415
Слово Булгакова; см. его «Софиологию смерти» (Булгаков С.Н. Тихие думы.
С. 305).
416
Булгаков С.Н. Без плана. Цит. соч. С. 222.
417
Булгаков С.Н. Трагедия философии. Цит. соч. С. 387, 388.
418
Булгаков С. Н. Догматическое обоснование культуры // Булгаков С.Н. Сочинения в
2 т. М., 1993. Т. 2. С. 638.
419
Булгаков С.Н. Невеста Агнца. Париж, 1945. С.168.
420
«Возможно, он <Булгаков> даже слишком категоричен тут, утверждая полную неизбежность неудачи, крушения истории в эмпирическом плане и настаивая на предрешенности именно катастрофического, а не „благополучного“ конца истории. Но диво ли это? О. Сергий всегда был необычайно чуток к своему времени, и эсхатологическая тема возникала у него поистине в эсхатологические времена: „Свет невечерний“ писался во время Первой мировой войны, а „Невеста Агнца“ – во время Второй.» (Хоружий С.С. София-Космос-Материя: устои философской мысли отца Сергия Булгакова // Вопросы философии. 1989. № 12. С. 86).
421
Разумеется, русская софиология не сводится к ним, и для полноты следовало бы проанализировать также идеи С.Н. Трубецкого, Л.П. Карсавина, С.М. Соловьева, русских символистов первой половины XX века. Но я не пишу историко-философский очерк.
422
Кудряшова Т.Б. Современная теория познания в софиологическом контексте // Соловьевские исследования. Периодический сборник научных трудов. Иваново, 2007. Выпуск 14. С. 65.
423
Там же. С. 66.
424
Там же. С. 67–68.
425
Там же. С. 69.
426
Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. Введение в феноменологическую философию // Гуссерль Э. Философия как строгая наука. Новочеркасск, 1994. С. 58.
427
Например, в России на рубеже XX и XXI веков возник феномен «проправославного консенсуса», суть которого в том, что подавляющее большинство населения рассматривает православие как дополнительный символ новой русской идентичности, проще говоря, люди понимают свою православность как признак «своих», отличающий от «чужих», что безусловно противоречит самому духу христианства. См.: КаариайненК., ФурманД.Е. Верующие, атеисты и прочие (эволюция российской религиозности) // Вопросы философии. 1997. № 6; их же: Религиозность в России на рубеже XX–XXI столетий // Общественные науки и современность. 2007. № 1. С. 103–119, № 2.
