Юрий Шинкаренко - На палубе «Арго», или Поход за властью. Из новейшей истории жаргонного языка подростков
Параллельно освоению картежной науки нашими «аргонавтами» вводились в обиход азартные игры попроще. Например, «жмэн» (от глагола «сжимать»). Юный мошенник зажимал в кулаке купюру и предлагал выцепленному (т.е. введенному кем-то в круг шулеров) игроку назвать порядковые номера цифр, из которых состояло серийное число купюры (например, первая цифра и пятая). Объявлял свои номера. Эти цифры складывались. У кого получался больший результат — тот выигрывал. В качестве «премиальных» ему полагалась «бумажка» такого же достоинства. Надо ли пояснять, что для игры использовалась специально подобранная купюра, так называемая «колхозная капуста», обеспечивающая выигрыш инициатора... Ее особенность заключалась вот в чем: как можно больше ноликов в серийном числе! По теории вероятности простодыра обычно и натыкался на эти нолики. «Пингвиненок» же отлично помнил, где расположены цифры, отличные от нуля.
Подобные уловки плодились в кругу «молодой катки», словно мушки-дрозофилы. Волнами разбегались по школам и дворам. Легко забывались, когда становились известными слишком большому кругу. А на подкрепу этим разминочным «невинностям» уже подступала собственно катальная «премудрость». И набирала силу и значимость лексика, составляющая ее понятийный аппарат. Вначале этой лексикой владели в основном «пингвинята». Позже круг «посвященных» слегка расширился. Одни, завидуя удачливым сверстникам из «Пингвина», но не решаясь с ними связываться, начинали промышлять картами самостоятельно, по крохам впитывая секреты «молодой катки», а с ними — и жаргон... Другие становились на такой путь вынуждено. Проиграв «пингвинятам» запредельные суммы, они сами, в свою очередь, добывали деньги для возврата долга теми же способами, вовлекали в цепную реакцию мошенничества более неопытных ребят. А третьих влекла жутковатая романтика, и такие говорили о «врезках» и «коцках» с тем же жаром, как дети иных времен — о парусах, каравеллах и ultima Fula (поголовное увлечение картами, если помните, можно было наблюдать тогда сплошь и рядом: в автобусах, в кинотеатрах, на парковых скамейках и в толпе митингующих встречались вполне благообразных отроки, увлеченно тасующие колоду в надежде освоить «эфиопскую», например, врезку).
Если «специальная» часть жаргона расползалась по городу невпопыхах, то лексика, связанная со взиманием долга, была активизирована мгновенно и прочно усвоена в с е м и юными екатеринбуржцами. Усердность «учеников» подхлестывалась не розгами. Ценой нерадения здесь становилось здоровье, а порой и жизнь. В те годы почти каждый молодой человек мог припомнить ситуацию, как кто-то из знакомых попал в сети «пингвинят» и был жестоко избит за увиливание от денежных расчетов. Легендами стали и истории о том, как в выколачивание долга с наиболее строптивых ребят «впрягалась» катка из «Космоса». Боги спускались с заоблачного Олимпа!.. Куда без таких легенд в среде, натасканной жрецами-митрофанушками на трепетное поклонение агрессивным божкам от криминала?! Хотя, по-видимому, основа этих легенд была реальной. «Космос» просто не мог не продемонстрировать свое заступничество за младших «соратников», ибо там формировалась его боевая гвардия, ему прислуживающий и выполняющий любую волю костяк, его смена, в конце концов. Впрочем, заступничество было, вероятно, еще и оплачено: жрецы, как и подобает, делали жертвоприношения... в воровской общак. В виде неизменной капусты. А потом смело ссылались на имена авторитетов из «Космоса», и в этом — лишнее подтверждение союзничества двух «каток», молодой и взрослой (сослаться на «авторитетное» имя без о с н о в а н и я считалось среди подростков беспределом; тот, кто бравировал такими знакомствами, не имея на то прав, мог быть сурово наказан, и материально, и денежно).
Впрочем, «Космосом» своих сверстников «пингвинята» стращали очень недолго. Слово «пингвин» и само в одночасье стало жупелом... А вместе с ним в жупел превратилась и немудреная «этика» «пингвинят». Основные ее правила свелись к двум... Первое: «Отказываться играть в карты — в стрем!» (смысл очевиден: для процветания «молодой катки» требовалась клиентура, заполучить ее можно было, лишь навязав отрочеству подобное понимание мальчишеской чести). Второе правило: «Не рассчитаться с картежным долгом — западло!» (Тут подтекст еще очевиднее...). Из пены молодежной субкультуры возникли этакие Сцилла и Харибда, опасные, нет, не для «пингвинят», а для тех подростков, которые «аргонавтами» становились вынуждено. Число таких «аргонавтов поневоле» росло. Освоение жаргона становилось наукой выживания.
Среднестатистичный подросток обязан был накрепко усвоить, что «стрелка», например, — это не просто встреча для разрешения каких-либо вопросов (как правило, финансовых), а о б я з а т е л ь н а я встреча, и что стрелку проколоть (т. е. игнорировать ее) нельзя. Частное жаргонное слово коннотировало в себя магическое отношение к миру.
Нельзя убивать священное животное... Нельзя всуе произносить имя племенного божка (имя «авторитета» — для наших «аргонавтов»)... Нельзя прокалывать стрелку — табу того же ряда... Если табу нарушено, боги с Олимпа жестко покарают дерзких! Впрочем, какой Олимп? Мы же не о Язоне... Нашим «аргонавтам» (вольным или невольным, — теперь уже все сцепилось в пекле агрессивной субкультуры) кара грозила из шулерских рядов. И «аргонавты» знали, против криминала лучше не восставать! А следовательно — и против правил, им поддерживаемых! Именно этот принцип к о н т а г и о з н о й магии (нерушимость связи между объектами и явлениями, побывавшими в соприкосновении, — уголовников, в нашем случае и их «этики») был вплавлен в неказистую на слух стрелку...
Подобными коннотациями оказались наполнены многие сленговые слова и выражения. Если проигравший медлил почему-то расставаться с деньгами, его подстегивали заявлением, что могут «перевести долг на крутое каталье» (т.е. «подарить» эти деньги взрослым шулерам, предоставив им решать судьбу должника), и перед потускневшим взором жертвы тут же возникали видения... да, почти богов! О криминальной «космогонии» мира напоминало и слово «счетчик» (накручивание процентов на просроченный долг). Заимствованное из воровского сленга, оно отражало беспощадную реальность... Иногда — о, чудо? — сленговые идиомы светились, казалось, доброжелательством, дополнительным значением вбирали в себя определенное послабление в отношениях между теми, кто звался лохами, и теми, кто их стриг. Могло показаться, что подобная коннотация имеется во фразе «раскинуть по срокам». Смысл этой фразы состоял в том, что должнику позволялось выплачивать деньги по частям, «по срокам». Это ли не гуманно в отношении какого-нибудь подзалетевшего на картах «фазаненка»? Но на самом деле предложение «раскинуть долг по срокам» таило в себе хитроумную ловушку. Несчастный мог целый год являться на «стрелку», приносить «пингвинятам» по рублю, по пятерке...А когда оставалось выплатить самую малость, он вдруг, представим, заболел (или сломал ногу, или попал в милицию — мало ли что может случиться в течении целого года!). И плакала стрелка! Должник «двинул сроки». Страшненькая идиома... Она подразумевает, что весь долг проигравшего будет «восстановлен», т.е. придется выплачивать всю сумму в прежнем объеме. Заново! И против катки не попрешь! Правила взаимоотношений жестко определены и мастерски закреплены в арго-словах. Вот такой «гуманизм»!Судьба древнегреческих героев определялась волею богов. Судьба наших ребят — волею навязанных правил, представлений, слов. Победившая и надолго восторжествовавшая люмпен-культура ввергла в свои мутные водовороты всех ребят поголовно, заставила их осваивать и применять на практике арго-язык в надежде воздействовать на ход процессов, не природных, как в эру человеческого варварства, а сугубо общественных. Мне не привелось изучать особенности существования этой субкультуры в других регионах так систематически, как в Екатеринбурге. Но даже по кратковременным командировкам, по анализу прессы виделось: и там, в регионах, с уральским малосходных, заправляет субкультура молодежного люмпенства. Пути ее воцарения оказались различны, объединительные стержни (как «катальский» стержень Екатеринбурга) многообразны, но суть не менялась: вытряхнуть из ребячьих карманов все, что звенит, что поскрипывает на сгибах, как капустный лист. А значит, был схожим и обслуживающий эту культуру язык. По крайней мере, схож там, где речь идет не о средствах, а о целях субкультурных устремлений. Вот поэтому и понятно всей стране, что такое бабки, счетчик, стрелки...
«Время настанет, катки не станет», — мечтали в свое время уральские подростки. Так и случилось. Бывшие тинейджерские божки с криминального Олимпа занялись делами покруче, чем тасование покоцанной колоды. А «пингвинята» и подобные им птички, гнездящиеся по всей стране, выросли. Пройдя по всем ступеням теневого бизнеса (от рэкета в отношении первых кооперативов до навязывания своей «крыши» — т.е. защиты — солидным коммерческим банкам), они вникли в категории более универсальные, чем картежное мошенничество... В вопросы экономики, политики, в их хитросплетение. А потом отчаянно рванули наверх, во власть. Не давал покоя юношеский опыт: подкрепленная прошлыми успехами уверенность, что несложные магические ритуалы позволяют безгранично влиять на мир. Деньги, роскошь, экзотические забавы, ощущение собственной значимости — всего этого захотелось не мелкими порциями, от случая к случаю, а сразу во всем объеме. И те счастливчики с нашего «Арго», кто уцелел в междуусобных перестрелках, кто не очутился на тюремных нарах, кто не спился и не сел на иглу, протянули татуированные руки к вожделенному «золотому руну». А оно, обесцененное нынешним безвременьем, валялось прямо под ногами...
