Эдуард Маркарян - Избранное. Наука о культуре и императивы эпохи
Таким образом, и Маркс и Энгельс были согласны в том, что крепостничество как форма эксплуатации могло существовать и существовало и в древнем мире, что рабство и крепостничество суть две параллельные формы, две равноправные модели развития разлагавшихся первичных обществ. Эта мысль, к сожалению, долгое время находилась в забвении и очень часто заменялась другой, сводящейся к тому, будто возникновение феодализма у древних германцев (или славян) было результатом аккумуляции ими производственно-технических достижений рабовладельческой античности»[143].
Авторы статьи не отрицают большого значения влияния Древнего Рима (или Византии) на окружающие их племена. Более того, они допускают, что влияние Рима, будучи немаловажным в определении темпов развития феодальной Европы, сыграло в конечном итоге решающую роль в том, что именно Европа указала миру путь к капитализму и социализму. Однако, по их мнению, это бесспорно огромное влияние римской античной культуры ни в коей мере не объясняет еще того, почему у германцев или же у славян складывались именно феодальные, а не рабовладельческие отношения. Главным и определяющим, согласно точке зрения Л. С. Васильева и И. А. Стучевского, было своеобразие вступивших на путь классообразования общин германцев или славян, своеобразие условий их развития[144].
«Иногда, – пишут они далее, – вторую, феодальную модель считают неравноправной первой, рабовладельческой, на том основании, будто производительные силы рабовладельческого общества были заведомо более отсталыми, чем общества феодального. Вопрос о производительных силах решается далеко не так просто, как это иногда представляется. Исследователи подчас исходят из того, что век бронзы способен породить лишь рабовладельческое общество, тогда как феодализм не может возникнуть ранее, чем в век железа. Хотя эти абстрактные рассуждения ничем не подкрепляются, многим они кажутся само собой разумеющимися (Семенов Ю. И. Проблема социально-экономического строя Древнего Востока // Народы Азии и Африки. 1965. № 4). Между тем этот априорный вывод весьма далек от истины.
Что нам доподлинно известно о производительных силах, необходимых для возникновения классового общества? Из марксистской политэкономии со всей определенностью явствует, что для этого необходимо появление таких орудий труда, при использовании которых в данных конкретных условиях можно было бы произвести прибавочный продукт, который в конечном счете и является катализатором развития классового общества, вторичной формации. Но ведь уже сама постановка вопроса предопределяет ответ на него. Суть этого ответа сводится к тому, что в разных конкретных условиях эти орудия могут, даже должны быть различными»[145].
В подтверждение этой своей мысли авторы статьи останавливаются на различных исторических примерах, доказывающих, что один и тот же экономический эффект может достигаться при использовании разного типа орудий. В частности, они напоминают о том, что в условиях мягких аллювиальных почв речных долин в сочетании с теплым климатом в ряде районов Азии еще в глубокой древности применение каменных и деревянных орудий (не говоря уже о меди и бронзе) давало такой экономический эффект, который послужил реальной основой для возникновения на Востоке классовых социально-исторических образований. Что касается природных условий Средиземноморья (особенно западного), то они требовали для производства прибавочного труда уже железных орудий; некоторые же народы, жившие в более суровых условиях (например, германцы), даже имея в своем распоряжении довольно совершенные железные орудия труда, долгое время не могли вступить на путь развития классов и государства[146].
Мы специально остановились на статье Л. С. Васильева и И. А. Стучевского, поскольку в ней затрагиваются и довольно отчетливо формулируются вопросы, которые за последние годы оказались в центре внимания марксистской исторической науки. Центральной проблемой, вокруг которой группируются эти вопросы, является проблема оценки методологической эффективности той трактовки учения об общественно-экономических формациях, которая господствовала в нашей литературе в течение примерно трех десятилетий. Как убедительно свидетельствует целый ряд проведенных дискуссий и исследований последних лет, эта трактовка учения о формациях страдает целым рядом существенных недостатков и не может удовлетворить современное историческое знание. «Ахиллесовой пятой» ее является неспособность дать объяснение многообразию путей образования и дальнейшего развития классовых обществ в различных районах земного шара. Основную же причину этого следует видеть в том, что данная трактовка учения о формациях базируется главным образом на обобщении истории Западной Европы, а последовательность основных этапов, которая характерна для данного русла всемирно-исторического процесса, объявляется непреложной «нормой» для становления и дальнейшего развития классового общества вообще. Более того, некоторые исследователи даже считают эту последовательность в том виде, в каком она дана в истории докапиталистических классовых обществ Европы, важнейшим положением марксистской концепции общественного развития.
Отчетливо выражена эта мысль, в частности, одним из участников дискуссии об «азиатском способе производства» в Институте народов Азии В. А. Ромодиным, который считает, что отказ от схемы «сначала рабовладельческий способ производства, потом – феодальный» равносилен отказу от одного из основных положений марксистской теории поступательного развития формаций[147].
Нам думается, что в данном случае идея поступательного стадиального развития человечества истолковывается совершенно неверно. Она вовсе не означает того, что возникновению феодальной формации обязательно должна предшествовать рабовладельческая формация. Как раз наоборот, факты свидетельствуют о том, что в ряде случаев феодальная формация возникла независимо от рабовладельческой. Марксистское понимание поступательного развития человечества для рассматриваемого периода означает признание общей тенденции перехода от первобытно-общинного бесклассового общества к классовому, т. е. того, что Маркс называл переходом от «первичной» ко «вторичной» формации. Данная тенденция в зависимости от конкретных географических и исторических условий в различных районах земного шара пробивала себе путь по-разному, и это вполне естественно, ибо единство исторического процесса вовсе не исключает его многоплановость. Одна из основных задач марксистской теории общественного развития состоит именно в том, чтобы суметь правильно типизировать благодаря понятию «формация» эти различные русла развития всемирно-исторического процесса. Между тем до сих пор эта задача часто подменялась навязыванием схемы, сконструированной главным образом на основе обобщения пройденных этапов (историей Европы).
Некоторые советские социологи и историки опасаются, что современные искания в марксистской исторической науке означают попытку пересмотра самого учения об общественно-экономических формациях. Нам думается, что эти опасения излишни. Наоборот, эти искания в целом выражают стремление привести в соответствие схему формаций с исходными принципами, выражающими данное учение, и тем самым сделать ее методологически более эффективной. Ведь, как уже неоднократно отмечалось выше, важнейшая функция понятия «формация» состоит в воспроизведении основных общих типов социальных отношений и культуры, характерных для истории человечества. Лишь при наличии подобных общих типов общественной организации (а не отдельных ее элементов) правомерно говорить о социально-экономической формации. Вся ценность понятия «формация» в том и состоит, что оно дает возможность выделять исторические состояния общественной жизни в виде определенных системных единств, характеризующихся общим типом социальных отношений и культуры. И хотя эти типы предполагают определенную последовательность своей смены, к формулировке этой последовательности следует подходить с большой осторожностью. Например, хотя соотношение рабовладельческой и феодальной формаций для истории европейского региона выступает как соотношение последовательно сменяющихся этапов развития, в другом случае, при сравнении «параллельно» идущих в различных регионах процессов, скажем, при образовании и развитии классовых обществ у древних римлян, с одной стороны, и славян – с другой, их соотношение выступает как соотношение «равноправных» по своей общей исторической роли формаций.
Учет того обстоятельства, что понятие «формация» направлено не только на воспроизведение поступательно сменяющих друг друга социально-исторических систем, но может также выражать, хотя и качественно различные, но тем не менее «параллельно» идущие и «равноценные» по своей исторической роли процессы, имеет, на наш взгляд, чрезвычайно важное значение. Дело в том, что подобная теоретическая перспектива позволяет узаконить целый ряд положений, бесспорность которых хотя и признавалась на словах, но далеко не всегда учитывалась при использовании учения о формациях. Эти положения касаются проблемы непосредственной зависимости исторических закономерностей от условий их действия. Многообразие условий, в которых функционировали и развивались социально-исторические системы в различных районах земного шара, не могло не предопределить собой многоплановый характер истории человечества, который особенно сильно сказался на ранних его этапах.
