Коллектив авторов - Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона»
Рынок немедленно отреагировал на рост потребления суррогатов – произошел резкий скачок производства лака и политуры. В 1915 году увеличение по сравнению с 1914-м достигало (в северо-западных регионах России) для первого вида 520 %, для второго – 1575 %, а в центральных российских губерниях соответственно – 2320 % и 2100 %.
Нечистые на руку дельцы использовали любую лазейку, стремясь обойти запреты по производству и продаже спиртного. Так, резко увеличился объем лекарственных препаратов, основу которых составлял спирт. Благо, и Совет министров не запрещал выделение спирта на медицинские нужды. А потому в аптеках скупалось все, что при потреблении вызывало даже легкое опьянение. Особым спросом пользовались лечебные лосьоны и настойки, различные болеутоляющие средства.
В Петрограде, например, только за первый год войны из 150 аптек было продано в переработанном виде 984 тысячи литров чистого спирта, что составило свыше 3 млн бутылок водки на общую сумму 6,5 млн рублей. Оборот некоторых столичных аптек по продаже настоянных на спирту капель и разных видов одеколона достигал 500 и более рублей в день. Очереди в них напоминали очереди в казенных винных лавках в мирное время[263]. Правда, после 1914 года стояние в аптеке могло окончиться трагедией – товара порой было гораздо меньше, чем желающих. Однако все старались урвать свой «кусок»: возникавшие между очередниками перебранки перерастали в драки и поножовщину, иногда с летальными исходами. Подобные случаи фиксировались особенно часто в небольших заштатных городках, в населенных пунктах с преобладанием рабочих[264].
Но даже не получив заветного пузырька какого-либо спиртосодержащего препарата, самые отчаянные головы не унывали, следуя старой русской поговорке «голь на выдумки хитра». Вожделенную жидкость можно было приобрести из-под полы на растущих как грибы толкучках или в «стационарных точках» по производству и реализации суррогатов, коими уже к концу 1915 года были переполнены российские города (особенно их рабочие окраины)[265].
Полиция отмечала, что борьба с подобного рода торговыми точками напоминает борьбу со сказочным существом – многоголовой гидрой: на месте одной, отрубленной, головы появлялось две, три новых, еще более законспирированных, обслуживающих только свой круг «клиентов». Конспирировались и те, кто пользовался услугами нелегальных производств. Операции по пресечению распространения самопала превращались в настоящие детективные истории, в которых полиция вела борьбу с врагом-«невидимкой»: здесь были свои осведомители, «кроты», явки, пароли, шифры и прочая шпионская премудрость.
На выставке по вопросам «организации разумных развлечений для народа», проведенной в 1915 году, в качестве экспонатов был представлен весьма внушительный ассортимент спиртных напитков (более тридцати видов), самодельно изготовляемых из денатурированного спирта, одеколона, политуры и пр. Эти изделия практически свободно продавались на рынке под специальными названиями «ханжа», «дымок», «киндер-сюрприз» и т. п.[266]
Состав их был многообразен, назначение – одно: отключить сознание от насущных проблем, отключить хотя бы на несколько часов, оторваться от реальности, забыть о погибших на фронте близких, родственниках, о нехватке продовольствия и промышленных товаров, о холодных квартирах и перебоях с выдачей заработной платы.
Что бы как-то снять напряжение в слоях населения, неравнодушных к движению на рынке спиртного, и не быть обвиненными в попрании традиций, правительство постоянно шло на малые уступки, которые, как правило, оборачивались большими неприятностями. Так, полиция получила право разрешать покупку спиртного на бытовые события: свадьба, похороны, рождения и крестины. Буквально через месяц-полтора в департамент полиции стали поступать известия о массовых злоупотреблениях. Полицейские чины не гнушались брать взятки, выдавая разрешения под «липовые» прощания с покойником или крещение младенцев (и сами не упускали случая выпить на дармовщинку). «Своих» полицейских обыватели не выдавали, рассчитывая, что они еще «пригодятся»: ведь не последний раз провожают в последний путь усопшего или крестят младенца.
Обеспокоенная состоянием нации интеллигенция со своей стороны делала все, чтобы уменьшить возможность левого производства и неконтролируемого распространения некачественной продукции, чтобы свести на нет всевозможные лазейки для барышников. Жаркие споры шли не только на страницах многочисленных периодических изданий, на университетских кафедрах или в лекционных аудиториях, в собраниях научно-исследовательских обществ или общественных организаций, но и на государственном уровне.
Так, Московская городская дума осенью 1917 года приняла постановление, в котором отмечалось, что «все крепкие напитки и другие спиртосодержащие вещества, оставшиеся от продажи прежнего времени или приобретенные разными способами впоследствии, хранятся у владельцев ресторанов, трактиров, харчевен, столовых, театральных, клубных и вокзальный буфетов, чайных и проч. при помещениях означенных заведений, вследствие чего, с одной стороны, совершенно не поддается учету количество и способ расходования этих веществ, а с другой стороны, удобство доставать напитки из здесь же находящихся складов дает возможность во всякое время брать их оттуда как для подачи посетителям, так и для продажи на вынос» [267].
По сути дела, гласные Думы требовали ввести жесткий контроль над запасами спиртного, его расходом, качеством и ценами, требовали повысить уровень ответственности владельцев развлекательных заведений за нарушение правил. С трибун вновь зазвучали гневные речи, однако ораторы оказались способными лишь сотрясти воздух. Прогрессивная общественность, как всегда, требовала большего, скорого и самого решительного, но дальше грозных речей и предостережений дело не шло.
Тризна или за здравие «зеленого змия»?А, тем временем, с мест в центр, в департамент полиции продолжали поступать тревожные сообщения: В селе Михайловка Рязанской губернии день призыва совпал с местным религиозным праздником и соответствующим народным гулянием (срабатывал принцип «святое, не трожь»). Поводом к вспышке недовольства призывников послужили действия полицейского, который разорвал гармонь одного из ратников.
В ответ в толпе послышались крики «долой полицию!», «бей стражников!», и в полицейских полетели камни и комки грязи. После этого толпа двинулась к бакалейному магазину на центральной площади города и потребовала у хозяина вина, который отпустил сто бутылок. «Вдохновленная» толпа призывников направилась к зданию полицейского управления, где потребовала освобождения ранее задержанных участников беспорядков, а затем – к уездной земской управе. Увидев у дома исправника вооруженных полицейских, ратники вступили с ними в рукопашную схватку. Стражники и городовые спрятались в подвале дома. Озлобленные люди стали выбивать стекла, ломать забор и ветви фруктовых деревьев, некоторые даже пытались поджечь дом. Толпу остановили выстрелы нижних чинов полиции, которыми был убит один из мобилизованных, остальные повернули назад[268]. Следствие, проведенное по результатам бунта, показало, что толпой никто не управлял, волнения вспыхнули и продолжались стихийно. В материалах дела особо подчеркивалось, что большая часть вины лежит на нетрезвых мобилизованных, но толика вины – и на полиции. Хотя действия последней по пресечению волнений были признаны «законными и оправданными».
В следственных бумагах внимание акцентировалось еще на нескольких обстоятельствах – на порядке проведения мобилизации, поддержании порядка, обеспечения безопасности самих мобилизованных, их родных и близких, военных чинов и местной администрации. Предполагалось даже поставить эти вопросы перед Министерством внутренних дел[269].
А периодическая печать стремилась рисовать ситуацию в радужных тонах. Например, журнал «В борьбе за трезвость» весной 1915 года писал: «Россия отрезвела. Отовсюду несутся добрые вести, что народ не только спокойно и мужественно переносит все тяготы военного времени, но что жизнь народная заметно улучшается. Исчезает хулиганство. Голытьба одевается и обувается. Крепнут хозяйства, растут народные сбережения». Но трезвость воцарилась в стране «в силу хотя чрезвычайного, но случайного обстоятельства. Россия перестала пить не по убеждению, к которому бы она пришла путем борьбы и размышлений, а потому, что в продаже не стало спиртных напитков. Зловещая искра пьянства не потухла, и для большинства населения наставшая трезвость – это вынужденный пост, с которым оно мирится, но до определенного времени. Поэтому в новых условиях на смену борьбы против пьянства должна прийти борьба за трезвость»[270].
