Коллектив авторов - Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона»
«В первые месяцы войны земские и представительные обзоры, а также сообщения в прессе дружно свидетельствовали: сухой закон поддерживает подавляющее большинство россиян. Дети пишут письма царевичу и благодарят его отца. Женщины перестали бояться побоев пьяного мужа и выражают «глубокую благодарность Тому, Кто им сделал такую великую милость». Главы семейств активно участвуют в мирских сходах и больше не позволяют «кулакам» манипулировать ими с помощью алкоголя. Дворяне и фабриканты довольны, что крестьяне и рабочие проявляют больше почтения, исчезли «пьяницы», которые в 1905 году подбивали на забастовки и погромы. На вершине этого нового гармоничного сословного общества возвышался добрый царь-батюшка, который запрещением пожаловал народ «огромной благодатью»»[271].
Картина красочная, но не отражающая в полной мере реальность, сложившуюся в русских селах и городах. Периодические издания представляли то, во что хотели верить, что хотели видеть, а не то, что было на самом деле.
Но, видимо, средства массовой информации настолько активно влияли на сознание граждан, что осторожный и рассудительный (и, в то же время, язвительный сатирик, чье острое перо «вскрывало» российскую пошлость) А.А. Аверченко выпустил специальный «прощальный» сборник под убийственным названием: «Осиновый кол на могилу зеленого змия».
«Российские газеты хранили патриотическое молчание по поводу беспорядков во время мобилизации, печатали многочисленные материалы о пьянстве немецких и австрийских солдат. Некоторые медики даже утверждали, что любовь немцев к пиву «парализовала» их моральные устои, после чего они совершали акты жестокости без угрызения совести. Казалось, что непокорное российское крестьянство мгновенно превратилось в боевую силу, более могучую и профессиональную, чем самые современные легионы кайзера»[272].
Хоронить «зеленого змия» оказалось делом преждевременным[273]. Он и не собирался издыхать. Ему была уготована более длительная, чем предполагали многие, жизнь. Рассудительный и знающий суть проблемы профессор медицины И.Н. Введенский предостерегал от опрометчивых и поспешных оценок: «Алкоголь играл слишком большую роль в нашей жизни, чтобы внезапный переход к трезвости прошел легко и болезненно. С исчезновением водки образовалась в бытовом укладе народа пустота, которую жизнь стремится так или иначе заполнить, и это приспособление к новым условиям принимает формы болезненные и опасные»[274].
Быть может, образовавшуюся пустоту заполняли радикальные идеи, в первую очередь, о свержении той власти, которая вводила ограничения на продажу спиртных напитков. И, быть может, этим же объясняется столь резкий взлет популярности левых партий: большевиков, социалистов-революционеров – тех, кто не побрезговал бы сыграть на низменных чувствах толпы.
Попытка усидеть на двух стульях всегда подводила российские власти. Так и в годы Первой мировой войны: одной рукой запрещали, другой – создавали новые лазейки. В ряде мест власти, стремясь избежать выплеска недовольства и погромов, разрешали открывать винные лавки во время отправки мобилизованных[275]. Результат: летом 1914 года отмечено более сорока погромов во время мобилизационных действий. Одна треть из числа задержанных объясняла свои действия «нехваткой» спиртного, остальные две трети – тем, что хотели бы «разобраться» с германцами сначала у себя на родине, а уж потом ехать на фронт, где и «продолжить начатое дело». Но все задержанные были в нетрезвом состоянии и после протрезвления даже толком не могли вспомнить о ходе событий – погрома или драки.
В «бой» шли все, каждый принимал, как правило, дармовую чарку – для храбрости и повышения агрессивности. Масштабные беспорядки вспыхнули в далеком от столичных центров и линии фронта Барнауле, где многотысячная толпа взяла штурмом винный склад, а затем целый день громила город. На подавление беспорядков были брошены воинские подразделения, в результате погибло 112 человек[276].
Громили всех, чья фамилия вызывала сомнения в «русском» происхождении. Хозяевам же винных заведений доставалось вне зависимости от национальной принадлежности, бить или не бить решали в зависимости от того, дает ли владелец винной лавки спиртное взаймы (деньги уже были пропиты) или нет.
И большое количество жертв среди мирного населения объясняется пьяным «угаром», алкогольным «бесстрашием»: вконец опьяневшие русские мастеровые и крестьяне лезли грудью на солдатские штыки. Их, пьяных, били нагайками и прикладами, топтали конями и поливали – порой на морозе – из пожарных шлангов, но все было тщетно: трезвела толпа очень медленно, а похмельный синдром как внутренняя побудительная сила оказывался сильнее, чем страх перед нагайками. 1915 год ознаменовался пьяными погромами в Москве, связанными с разгромами немецких фирм: «Имущество разбиваемых магазинов и контор уничтожалось без расхищения, но к вечеру и настроение толпы и состав ее значительно изменились, начался грабеж, в котором немалое участие приняли женщины и подростки; во многих случаях ограбленные помещения поджигались». Разгром «водочной фабрики Шустера и винных погребов еще более озверил толпу, которая начала уже врываться в частные квартиры, разыскивая немцев и уничтожая их имущество. Поджоги, грабежи, буйства продолжались всю ночь с 28 на 29 мая, и только утром этого дня был прекращен совместными усилиями полиции и войск, с применением оружия, так как в некоторых местах толпа проявила попытки строить баррикады»[277].
В штурме винных складов тоже участвовали женщины и подростки, и на их долю спиртного оказалось более чем достаточно. Эти социальные слои оказались самыми агрессивными, в пьяном виде они были готовы уничтожить все, стоявшее у них на пути. Но, судя по имеющимся данным, баррикады возводили и вполне дееспособные мужчины, и, будь у них на руках оружие, дело обернулось бы большой кровью. То, что на подавление «пьяных бунтов» бросали уже не только полицию, но и армейские части, говорит о серьезном разрастании конфликта.
Правительство же упорно гнуло прежнюю линию. Сокращение доходов от продажи спиртных напитков решили компенсировать введением новых налогов и увеличением старых, что, естественно, вызвало рост цен и появление дефицита. С прилавков магазинов исчезали многие промышленные товары, росли очереди в продуктовых лавках, ассортимент которых неизменно сокращался. Зато росли показатели «черных рынков», где можно было найти все, в чем была потребность[278].
Последствиями антиалкогольных действий русского правительства можно считать и рост спекуляций зерном, перегонки его на самогон, сокращения хлебных поставок[279]. Хлеб прятали, продавали по явно завышенным ценам, не останавливались перед созданием нелегальных «цехов» и лавок по продаже самогонки. Самодельные спиртные напитки в российской деревне гнали не только из зерна, но и из свеклы, яблок, слив и проч., придумывая для них оригинальные названия: «кумышка», «сонная», «гвоздилка». Технология производства подобных «продуктов» хромала, причем «на две ноги», результат – массовые отравления покупателей, особенно в городах. Предприимчивые производители расширяли рынки сбыта, вывозя в уездные и губернские центры целые караваны самогонки[280]. Увеличение закупок сахара, увлечение самогоноварением даже в городах приняло размах эпидемии. Сахар невозможно было найти даже в самых шикарных ресторанах Петрограда и Москвы: кофе там подавали «постным». Зато в ресторанах рангом пониже, прозванных в народе «рыгаловка» и не имеющих права на торговлю спиртным, водку и низкопробный ко – ньяк подавали в… заварочных чайниках или в небольших кофейниках. Об этом существует огромное количество свидетельств – в мемуарной литературе, переписке и дневниках. Кстати, услугами «рыгаловок» пользовались и довольно весомые государственные фигуры, в частности, Григорий Распутин, который устраивал в подобного рода заведениях настоящие оргии.
По проведенным подсчетам, в 1915 году власти раскрыли почти 6000 случаев незаконного производства алкогольных напитков, а в период только с сентября 1916-го по май 1917 года – уже 9351 случай[281], было прикрыто более 500 сомнительных заведений, скрывавших свою деятельность под разнообразными вывесками. Правда, уже через один-три месяца 2/3 из них возобновили свою деятельность, благодаря взяткам, протекциям, личным знакомствам и т. д. Во вновь открытых пивных лавках цены возрастали (владельцы объясняли это необходимостью покрыть расходы, связанные со взятками), а качество спиртного падало. Экономили на всем, в первую очередь, – на человеческом желудке.
Изгнанный из легальной жизни алкоголь вернулся подпольно и привел с собой другого дьявола – наркотики. Уже 1914 год ознаменовался резким ростом наркомании (в 1915 году последовало постановление российского правительства «О мерах борьбы с опиумокурением»), в ход шел не только мак, но и конопля всех разновидностей, особые сорта мха, древесная кора и прочее. Скачок в потреблении растительных наркотиков повлек за собой всплеск преступности в 1916 году, причем не только в городе, но и в деревне (чего раньше не наблюдалось). Сил полиции просто не хватало, население уже боялось выходить вечером из своих домов. В ряде городов – Красноярске, Владивостоке, Владимире – обыватели создавали собственные охранные дружины, которые несли службу по обеспечению безопасности мирных граждан. Писали даже специальные инструкции, в которых прежде всего отмечалась необходимость пресечения деятельности нелегальных производств спиртного, задержания обозов с самогонкой, идущих из близлежащих деревень, и другое. Первое время подобные меры приносили плоды, но фронт требовал все новых пополнений живой силы, и охранные дружины лишались молодых и здоровых мужчин. Приходившие им на смену не отличались необходимым для подобной работы здоровьем, зачастую поддавались соблазну взяток и на многие вещи смотрели сквозь пальцы.
