Иван Полуянов - Деревенские святцы
22 мая — Никола-с-теплом, Никола Вешний.
Цветут черника, незабудка, белым-бела черемуха, стало быть, сажай картошку.
«Пришел бы Никола, а тепло будет» — новый достигнут рубеж весны. «Не хвались на Юрьев день посевом — хвались на Николин день травой». Тепло-то тепло, только по ночам зябко: «От Николы осталось двенадцать утренников, коли не весной, так после Семен-дня (14 сентября)».
Зелен, благодатен май, но больше мужику по душе, когда посевы мочит: «На Николу дождь — будет жито и рожь».
Страда полевая, плуг дает земле дыхание. Дивны запахи свежевспаханных полос, сливаются с ароматом черемух и запышневшей травы, обнаженных песчаных берегов, где на камнях сохнет тина.
До нового урожая — месяцы тяжкого труда: «С Николы вешнего крепись, хоть разопнись, а с Николы зимнего — живи, не тужи!»
Голодный, травной — весной Никола, сытый, холодный, — естественно, Никола зимой. Два отсчета времени. Настолько великие, что иностранцы, в прошлом посещавшие Русь по делам дипломатии, торговли, уезжали с уверенностью: здесь ставят Николая, епископа Мир Ликийских, превыше кого бы то ни было. Народная молва гласила: «Проси Николу — он Спасу скажет».
Из обычаев, сомкнутых с этой датой, напомним исполняемый неукоснительно: оделять милостыней странников, убогих, нищую братию. «Не накорми в Николин день голодного — сам наголодаешься». Хотя на вешнего, голодного Николу не до разносолу, поделись последним: «Прохожий — человек Божий».
На суше и на море хранит Никола, пастырь светлейший. Он невинно осужденных от тюрьмы и казни спасает, люду честному защита и опора.
Мне в Шенкурске об иконе кисти богомаза-самоучки рассказывали: на ней святитель в епископских ризах пособлял мужику поставить опрокинувшуюся на грязной дороге телегу. Было, было и такое: «Никола мужику воз поднимает».
Никола Вешний — знаменательная веха в Поморье. Зверобои заканчивали «весновальный промысел». Например, в 1910 году архангельскими охотниками было добыто 22 986 нерп, морских зайцев, гренландских тюленей, лысунов и т. д. Выручили зверобои 93 722 рубля. Впрочем, с хозяевами, снабжавшими их боеприпасами, продовольствием, одеждою.
23 мая — Симон Зилот.
«На Симона Зилота мать сыра земля именинница».
«Кормилица», «родимая», «Божья ладонь» — все сокровенные помыслы крестьянина были о ниве-пажити. «Кого мать сыра земля полюбит, тот голоден не будет». Однако «за труд и пот земля прирождает». «Не столько роса с неба, сколько пот с лица», пашню к плодородию готовит.
Грех робить? А без хлеба бедовать? «Кто досевает пшеницу на Симона Зилота, у того она выйдет как золото» — закрепился в устных численниках перелом умонастроений.
Травознаи, крадучись, ходили по лесам, пожням, болотам. Им наказ: «собирай коренья на зелья».
Симон Зилот содействовал искателям сокровищ, «кладовщикам». Добро прятали в войны и нашествия, от соблазна подальше, сбирая средства на крупные траты, про черный день и на старость. Бедняк норовил зарыть медные пятаки, веря, что денежка и на том свете пригодится. Может, с Зилотом связывалось поверье, мол, весной «просушиваются клады» и горят над ними блуждающие огоньки? Народная мудрость не поощряла охотников разжиться в одночасье за чужой счет: «Клад добудешь, да домой не будешь!» «На что клад, коль в семье лад?» «Толк да лад, тут и клад». Словом, от добра добра не ищут.
24 мая — Мефодий и Кирилл — учителя Словенские, Мокий.
В устных календарях — день мокрый.
«В день Мокия мокро — все лето таково».
«Коли туманно, багряный восход солнца, днем дождь — к мокрому, грозному лету».
Что бы ни предрекали приметы, пусть помочит не сегодня, так завтра: «Дождь в мае хлеба подымает», «Весенний дождь лишним не бывает».
Выбежать на улицу, босиком проскакать по луже — ничего больше мальчишкам для счастья не надо.
Дождик, дождик, лей
На меня и на людей!
Уж ты дождем-дождем
Поливай ковшом…
Азбука-кириллица служит нам вот уже более тысячи лет. На ее основе построена письменность многих народов.
В последние годы день памяти двух братьев выливается в праздник культуры, дружбы и единения славянства.
25 мая — Епифан в красном кафтане.
Схлынули талые воды. Подсыхают лужи, обрамляясь сочной пушистой зеленью. Где ручьи бурлили, потоком разливается трава.
Погрозили «черемуховые холода» и попятились перед «рябиновым теплом».
Ночью грохотала гроза, в дребезжащие от нахлестов дождя и ветра стекла окон заглядывали молнии, гром сотрясал избу и лило, хлестало с желоба…
Небо на восходе побагровело от края и до края, солнце взошло неправдоподобно огромное, тоже багровое…
Ну, быть впереди суше и зною!
«Коли на Епифана утро в красном кафтане — к пожарному лету».
26 мая — Лукерья.
В этот день в Вологде совершается память преподобных Макария и Тарасия Глушицких.
В устных календарях — комарница.
Жарко и влажно. Вечером из избы не выйти: мошкара, комарье…
Ну, «за комаром не с топором, за мухой не с обухом»!
Сев зерновых, посадка картофеля, починка поврежденных в водополь мостов и переправ, работы в саду — недосуг отвлекаться.
Тягостно скоту с непривычки. Обороняются кони, хлещут хвостами и вдруг примутся кататься по земле.
Готово у мужика усмешливое словцо: «И комар лошадь свалит».
27 мая — Сидоры.
В устных календарях — сиверы.
Предупреждали деревенские святцы:
«На Сидора сиверко — лето холодное».
Ободряли:
«Пройдут Сидоры, отойдут и сиверы, и ты, стриж, домой летишь».
Желательно прекращение холодов, в которые на пашню выезжали с рукавицами про запас. А ветры с Поморья, «сиверы», вероятны, напустят еще стынь утренников.
Как ни странно, запоздалые весны скорее кончаются. Правило не без исключения, но оправдывается сплошь и рядом.
В березах, как на флейте наигрывает, заливается желто-золотая иволга, реют под облаками стрижи, алая, будто в малиновом соку выкупалась, чечевица примостилась на ольхе и насвистывает: «Что ты видел? Что ты видел?»
Как не увидеть, что наступила «ключимая весна», в глазах рябит от высыпавших везде и всюду одуванчиков.
Заполярью никакой Сидор не страшен, если у песцов в норах детеныши, оленуха-важенка, сбросив рога, пасет новорожденных своих «пыжиков»…
28 мая — Пахом.
В устных календарях — бокогрей, зеленый шум.
Тени прозрачно-зеленые, с ив несет пух.
«На Похожа тепло — все лето теплое».
«Пришел Пахом — запахло теплом».
Зачем скромничать? С головой в теплынь окунаешься, безумолчен зеленый прибой лесов, рощ, и коростели кричат на лугах вперегонки, и дни раздвинулись: ложимся — светло, встаем — светло.
29 мая — Федор.
В этот день совершается память святых угодников Вологодских преподобных Кассиана и Лаврентия Комельских.
В устных календарях — житник.
Самый северный злак, жито-ячмень, положено сеять на свежем навозе, в новолуние, избегая работать при западном и юго-западном ветрах. Шел ячмень на крупы, муку, из которой выпекался воспетый колядками хлеб-ярушничек. «Жито» и «жить» — слова одного корня, спокон веков ячменю на хлебных нивах широка полоса.
31 мая — Федот и мучениц семь дев.
В устных календарях — овсяник.
Приличествовали дате приложения не только об овсе: «Семь дев сеют лен». «Сеют лен у семи Олен».
Ах, про Олен в святцах ни звука? Не шибко ладно, зато складно!
Сады в цвету. Лес набирает листву, узорится мягкой хвоей.
У весны, согласно месяцесловам, три долга, три завета: тьму зимнюю одолеть — март с нею справляется; снег согнать, землю пробудить — апрель поля парит, живой водой отпаивает; зелень привести достается маю — он «лес наряжает, лето в гости ожидает».
Обнове рощ радуется крылатая молва: «Придет Федот, дубовый лист развернет». «Коли на дубу макушка с опушкой, будешь мерять овес кадушкой» — воодушевляли пахарей устные численники. «На дубу лист в пятак — яровому быть так».
Выше, гуще озимь, сочна и шелковиста. Гроздья ягод завязывает смородина. Обозначились всходами поля ранних яровых. «Федот — земля взялась за род» — подбивался итог травня-цветня.
Север, Русь деревенская!
Пашня — с мужиками, бабами бок о бок архангел-благовестник Гавриил за сохой, Пречистая Богоматерь с лукошком-сетевом. По косогору, раззолоченному купальницей, Юрий вешний дозорит стадо в травах, в душистых метелях отцветающих черемух. Огород — старец Иов пособляет огурцы выносить на гряды. Под окошком избы Микола Угодник в рубище, в берестяных лапоточках стучится за милостыней…
А лес, хвойный сумрак, там леший ухает под пучеокого филина; в избушке на курьих ножках Баба Яга печь топит, дожидаючись, не появится ли мальчонка-баловник, без спросу убежавший от бабушки с дедушкой; у речной излуки русалки волосья чешут, смехом заходятся бесстыдницы, все-то голышом…
