Владимир Келер - Друг на все времена
О многом говорилось в предыдущей главе. Но в то же время и об одном: что знание (в данном случае – своей специальности) только тогда используется по-настоящему, когда в этом участвует сознание (сознание энтузиаста, поэта дела).
Заметим сразу, что речь идет не о сознании в научном смысле. То есть не о том сознании, которое имеется в виду в выражениях: «материя первична, сознание вторично», «материя – объективная реальность, а сознание – субъективная реальность» и т. п.
Для нашей темы важно слово «сознание» в более житейском обиходном смысле. В смысле «сознательность». То есть в том, что имеют в виду, когда говорят: «Он сознательный человек – ему интересы общества дороже личных»! Или если привести опять же трудовой пример: «У нас в цехе народ сознательный – контролерам можно не проверять работу рабочих».
Словом, будем пользоваться моральным смыслом.
Сознание – это доброе отношение к людям, к делу.
Договорившись о таком понимании слова, мы можем легко провести разницу между знанием и сознанием.
Знание лежит в основе образования, сознание – в основе поступков и ума.
И хотя каждое из этих двух достижений облегчает приобретение другого – образованному легче стать умным, чем необразованному, а умному человеку легче получить образование, чем человеку глупому,– но в общем-то это вещи разные.
«Не смешивайте, пожалуйста, образование с умом»,– говорят часто.
О разнице между знанием и сознанием можно сказать еще и так: знание больше мне, сознание больше людям.
Ну кому, в самом деле, кроме меня, нужны мои аттестаты и дипломы, если я один наслаждаюсь полученными знаниями? Мои драгоценные бумажки приобретают ценность и для других лишь тогда, когда эти другие видят и для себя прок от моих знаний.
Психологи наделяют ум массой всяких свойств[43]. Тут и пытливость, и глубина, и логичность, и доказательность (то есть умение обосновать свой вывод, свое решение), и гибкость и подвижность ума, и многое другое. Но все служит единой цели: побольше «выудить» из знаний одного для пользы многих.
Что же ценнее: знание или сознание?
На мой взгляд, сознание ценнее.
Приведу пример. Он, правда, из области гипотез.
Вспомним: человечество шло вперед благодаря не столько своим знаниям, сколько сознанию, развивавшемуся вместе со знаниями.
Один английский египтолог, то есть специалист по истории Древнего Египта, сделал интереснейший доклад. Доклад назывался: «Зачем фараоны строили пирамиды?»
Вот его суть.
Всегда и все считали, что фараоны строили пирамиды, чтобы увековечить себя. Однако и раньше и сейчас червь сомнения точил иных ученых: привычное объяснение плохо уживалось с логикой.
Ведь пирамиды строились десятилетиями, а в их строительстве участвовали десятки тысяч человек. Что руководило фараонами?
Честолюбие?
Неужели же у молодых – или в зрелом возрасте – египетских царей не было иных способов утолить свое детолюбие, чем погрузиться на всю жизнь в заботы о собственных комфортабельных похоронах?
Положим, «похоронное честолюбие» овладевало стариками.
Но и тут есть неувязка! Какой фараон в преклонном возрасте мог рассчитывать всерьез дождаться окончания строительства?
Словом, привычное объяснение исходило из того, что египтяне эпохи пирамид были довольно бестолковы. Но ведь это никак не вяжется с многовековой и высокой культурой Древнего Египта, с его достижениями в области астрономии, математики, сельского хозяйства, медицины, строительного дела...
Где же правда? Зачем фараоны строили пирамиды, если строили их сознательно?
Докладчик выдвинул свою гипотезу. Ссылаясь на достижения египтологии последних лет, он доказывал, что время строительства пирамид (в 3 тыс. до н. э.) было мирным временем.
Войн не было, большинство солдат было распущено по домам. Полевые работы в долине Нила связывались с его разливом и продолжались лишь небольшую часть года.
И вот кое-кто из умных фараонов (или их советников) придумал для них занятие. В периоды межсезонья мужчин стали собирать на стройки гигантских гробниц.
Гробницы сами по себе, конечно, были достаточно бесполезны. Но строительство их принесло свою пользу: оно сохранило египетскую культуру, спасло ее от той разлагающей праздности, которая много веков спустя погубила Древний Рим.
Может быть, гипотеза не подтвердится. Может быть, напротив, будет признана большим открытием. Все равно она для нас интересна. Она убеждает: если так и не было, то та´к могло бы быть.
Когда есть знания, но больше ничего, они могут служить и против людей. Когда есть сознание – наше, социалистическое,– оно работает на людей.
Продолжая наш разговор о понятии «сознание», мы скажем: сознание можно понимать и как благородный настрой души, как то основное, без чего вообще не бывает настоящей общественно полезной деятельности. Знание, конечно, сила, но сама по себе слепая сила. Ее можно повернуть как угодно, и лишь в хороших руках она ценна. Знание – добрая сила, лишь когда ею пользуются сознательно.
У Ньютона однажды упала свеча на ценные вычисления, продукт двадцатилетнего труда, и они сгорели. Он очень долго переживал утрату, был вне себя. Но потом все повторил, восстановил работу. Сделал ли бы это человек, способный только вычислять, но не обладающий невероятным внутренним мужеством, иначе говоря, сознанием важности своей работы и того, что никто, кроме него, автора, этой работы не восстановит?
Едва ли.
Или вот пример: Николай Алексеевич Островский. Прикованный тяжелой болезнью к кровати, постепенно слепнувший, он написал свою первую повесть Она пропала при пересылке. Островский написал ее вторично, все от начала до конца, не имея копии первого варианта (ее не было вообще). Второй вариант увидел свет и принес писателю известность. Разве и этот случай – не свидетельство великой силы сознания?
Приведу пример развития сознательности из повседневной жизни, из наших будней.
Одного рабочего, слесаря шестого разряда и ученика вечерней школы, спросили на выпускном экзамене:
– Что вы теперь намерены делать? Поступите в институт? Перейдете на более «чистую» работу в контору?
– Ни то и ни другое,– спокойно ответил рабочий. – Останусь в цехе на том же месте, с тем же шестым разрядом.
– Какая же вам польза от аттестата?
– Будто не знаете! Буду себя лучше чувствовать на старом месте. Умнеют разве одни только люди? Умнеют и верстаки...
Парень ответил точно, и понять его нетрудно. Пусть даже на верстаке ничего существенного не изменилось (что, впрочем, маловероятно за заметный срок); но верстак ведь часть завода, а уж завод-то не может непрерывно не повышать свою научную и техническую культуру, не увлекаться общим потоком жизни всей страны. Течение, как на реке, подхватывает вперед все, даже притулившееся к берегу: отдельные устаревшие станки и верстаки, редких чудаков, не признающих современной техники. То на верстак начинают поступать детали новой, сложной конструкции, то стал известен небывалый способ обработки. То, наконец, кто-то вызвал консерватора на соревнование, а ударять в грязь лицом не хочется и консерватору...
Стремление рабочего понятно и похвально. Похвально, когда человек развивает свое сознание сознательно, когда он кропотливо и с умом старается усовершенствовать свой ум.
Где лежит край света?
Может быть, и вправду мир совсем не так обширен и беспределен, как мы думали? Нет. Все-таки нет. Как раз наборот – в наши дни мир расширился... Пусть нам кажется, что расстояния сократились. Зато впечатления умножились. Все равно, что жизнь удлинилась...
Н. Н. Михайлов[44]Тема географического вечера восьмиклассников одной из школ Ленинградской области звучала поэтически: «Путешествие на край света».
С выдумкой был оформлен зал. Огромная, во всю стену, контурная карта СССР служила главным фоном. С потолка спускалась большая модель компаса. Были и другие модели: самолета ТУ-104, подводной лодки, теплохода, электровоза. Повсюду красовались, сделанные всем классом, рисунки-сопок, восхода и захода солнца, вулкана, часов. Привлекала остроумно составленная викторина «Вокруг света».
Слушались доклады о Владивостоке и о Камчатке, о Сахалине и о Курильских островах, о славном путешествии В. К. Арсеньева и о его книгах...
Не все шло гладко в выступлениях ребят, особенно вначале. И запинки были, и скованность иных докладов: чересчур уж «писаного» придерживались, боялись говорить свое. Но в целом вечер получился, потому что доклады были интересными, показали жизнь удивительного края.
Потом гости разошлись. Их было немало: ученики из других классов, некоторые даже из других школ, соседних по району. Остались устроители, девочки и мальчики из 8-го «А», а с ними учителя, родственники. Расселись кто куда и принялись делиться впечатлениями.
