Константин Гордиенко - Чужую ниву жала (Буймир - 1)
Перед рассветом христославы ходили по хатам, распевали вирши, наполнили хату праздничным гомоном:
...А дощик каже:
Як я упаду тричи у маю,
Та й уроджу жито-пшеницю,
Сам красен!
Пiд ним коничок весь у злотi
Аж пляше!
Тоска взяла девушку. Отец с матерью ушли в церковь. Орина вышла на порог. Белые просторы раскинулись перед ее глазами. Улицы такие праздничные, хаты занесены снегом. Тревожные девичьи дни... На Екатерину она срезала до захода солнца вишневый побег, сняла горшочек, что висел на плетне, посадила: если на рождество зацветет, выйдет девушка замуж. Набухли почки, наполнили сердце надеждой, да скоро завяли, засохли. Орина мысленно шептала, молила бога: "Не дай, господи, в девках засидеться или за немилого выйти".
Миновали веселые годы, пришли скучные дни, тоска теснит грудь, наступала тревожная девичья пора. Девушки молили, чтобы "святая покровонька накрыла головоньку" - хотя бы мешковиной, лишь бы не засидеться в девках. Раным-рано выходили девчата за порог, прислушивались: откуда голос долетит, там свою долю девушка найдет. Лаяли собаки, не один год пели петухи, долетали окрики, а сватать никто не идет. Перебрали все колышки - ограда длинная у Мамаев, - замирало сердце: кто достанется "парубец или вдовец"? Падали в снежные сугробы: если пташки утром побегают, значит, до конца дней трудная жизнь, если нет - спокойная.
Гроза стряслась нежданно-негаданно.
...Приснится сад - к досаде...
...Батько Иван Чумак вернулся из церкви важный такой, торжественно снимал кожух, словно ризу. Мать Лукия светилась. Сегодня родители какие-то особенные, непривычные. Казалось им, все село сейчас только и смотрело, что на Чумака, который, с трудом сгибая длинные ревматические ноги, шагал по улице, как зажиточный хозяин, высоко подняв голову. Кто ни встречался, здоровался с ним и долго еще смотрел вслед. Мать выстояла полдня в церкви, но не чувствовала утомления, удивительно легко плыла по снегу, ласковыми глазами поглядывала на мужа.
Нежданная новость взбудоражила Чумаков. Сам Остап Герасимович Мамай, который состоит старостой церкви, на все село хозяин, и с ним еще один знатный хозяин Лука Евсеевич Мороз, что является сельским старостой, разговаривали сегодня с Чумаком, как с равным, на глазах у всех. То, бывало, не замечали его, разве когда надо было собрать подать или еще что-нибудь, а сегодня сами остановили, поздоровались за руку, заговорили. Еще идучи в обход с тарелкой по церкви, заметили Чумака, сказали, чтобы подождал после обедни, есть важное дело.
- Радуйся, мое дитятко, скоро сваты придут, - объявила дочери великую новость счастливая мать.
Отец с гордостью заметил:
- Все богатые дворы обошел Калитка стороной, к нам заглянул...
У Орины потемнело в глазах от этой вести, все обомлело, сердце замерло.
- Матинко, лучше привяжите мне камень на шею, не пойду я за этого Якова! - отчаянно вскрикнула она.
Лучше бы она этого не говорила, не сердила отца. Не похвалил он дочку за эти слова. Верно, Орина еще до сих пор не выкинула из головы Павла? В своем ли она уме? Павло сам себя не прокормит, ему ли жениться? Тут перезимует, там проведет лето, шатается по хозяевам...
Орина словно утратила разум. Глаза ее заволокло туманом, с минуту она не могла ничего понять. Сдавило горло, девушка менялась в лице, волновалась.
И вдруг откуда только нашлись слова.
Не пойдет она за Якова! У него и уши торчат, кривоногий да белесый, кислоглазый да малорослый, плосконосый да худой, безбровый, челюсти обтянуты, и гугнявый, и головастый, да еще и недотепа, придурковатый, посмешище для людей!
Совсем уничтожила девушка хозяйского парня. Каких только недостатков не бывает в человеке! Уродливый, отвратительный, постылый... Неожиданный поток слов заставил отца оторопеть... А дочка не унимается. Подумаешь, велика честь! Ни одна дивчина не станет и смотреть на него, потому и обошел стороной другие дворы Калитка. Даже самая убогая дивчина, и та не захочет. А кто не знает его матери, злоязычной Терегерки?..
Отец переменился в лице. Помрачнела мать. Непокорная дочка распустила скверный язык, посмела такое возвести на хозяйского хлопца, у которого отец старшина, а дядя - староста в церкви. За кого же тогда ее выдавать, за свинопаса?
Дочь хотела сказать, видно, опять что-то непристойное, но отец не дал ей рта раскрыть.
- Цыц! Молчать! Отец я или нет? Имею право над своими детьми? Скажу умри - умирай!
Много слов не стал и тратить на ослушницу дочку.
Мать и наставляла и корила ее. Дочери добра хотят, а она, упрямая, неразумная, пренебрегает своим счастьем. Яков не будет с цепом ходить по экономиям... Может, она сама себе уже нашла парня? Как посмела без отца, без матери? Кого спрашивала? Яков хозяин. Он и плотницкому делу научен. Стук-бряк - пятак. А что Павло? Дерется, буянит... Лукия предостерегала дочь. До восемнадцати лет девка в красе, а там перестарок - хоть за голого, хоть за вдовца выходи, девка, и еще хорошо, если возьмут. Самое время пришло, люди с работами управились, женят сыновей, выдают дочерей. А уж бедняку никак не жениться, где он деньги возьмет? Пока он еще в экономиях заработает...
Кто жалел Орину, так это дед Савка. Он парил на печи свои косточки, стонал, вертелся и не осмеливался вступиться - стар он уже, сын все равно не послушается, только беду на свою голову накличешь... Да еще сестренка Марийка. Девчонка забилась в угол, примолкла, загрустила, с опаской смотрела, как батько на старшую сестру кричит, ругает, заставляет замуж идти за постылого Якова. Такая же судьба не минует и Марийку. Жалко ей стало сестру, себя и, может, еще кого-то, и на свет не хочется глядеть горькая девичья доля... Брат Максим тоже не имел голоса в семье, где-то мотался с парнями. Некому заступиться, защитить. Орина изнывала. Хоть бы Павлу подать весть, какое несчастье повисло над ней. Давно чего-то ожидала. Душа чувствовала... Сон снился - змей бегал за ней...
Батько недолго и думал. Дочка что? Чужой работник. Не в дом, а из дома... Сын - хозяин при доме, косарь, пахарь. Вот и нужно повыгоднее дочь выдать, породниться с хорошими людьми.
- В достойном кругу жить будем. Калитка - знатный родич, вытянет и нас в люди. Общество будет нас уважать, в церкви, на сходе - везде нам почет и уважение. А то сидишь, как крот в норе.
Заманчивые картины открывались перед Чумаками, приятные дни. Тешили себя надеждами. А непослушная дочь все делает назло. Пусть только посмеет! Нажить врага? Попробуй только отказать Калитке, не подчиниться - не рад будешь, что и на свет родился. Испепелит, согнет, сотрет. Сила ж: хутора, села, общество, леса, земли - все под его рукой. Он и подати собирает, и общественным добром ведает, и деньги и зерно дает взаймы, штрафует, сажает в холодную, он и с земским знается, к самому Харитоненке вхож. Старшина все может - дать тебе жизнь и на тот свет отправить, в Сибирь загнать. Где у Чумака силы тягаться со старшиной?!
Что было делать Орине? Девушка давно носит в сердце образ милого. Запуганная отцом, она все-таки упрямо твердит сквозь слезы свое:
- Не пойду я за постылого Якова!
- Я тебя не благословлю! - пригрозил отец.
- Без материнского благословения тебе доли-счастья не будет, добавила мать.
Страшная эта угроза привела Орину в ужас. Уж лучше она будет сидеть в девках. Отец снова напустился на дочку. А долго она думает на его шее висеть?!
Отчаявшаяся дочь обращается тогда к матери. Страх, отвращение, боль в сердце. Лучше она пойдет в экономию на все лето на заработки, коли дома в тягость... А ведь там Терегерка загрызет, затравит, заест...
Не хвалит мать дочку за эти слова. Посмела глумиться над паниматкой свекровью! И разве же родители допустят, чтобы Чумакова дочка валялась по хлевам, шаталась по экономиям? Будет уже, отработала свое. Теперь есть возможность жить по-людски, богатый человек сватает. Другая - вцепилась бы, не отодрать! Разве мать не жалеет свое дитятко? Будет послушной, работящей дочерью для свекрови - угодит паниматке. Молодая, неопытная девушка не знает своего счастья, - ласково уговаривала мать. Лукия сама нагоревалась, смолоду ходила она по чужим нивам. Ну, а теперь хочет, чтобы дочь в достатке жила.
- Иди, дочка, послушай меня, ты там будешь как утка в воде, заключила она привычными и, как казалось ей, убедительными словами.
- Не по сердцу он мне!
- Привыкнешь. Я тоже не по своей воле шла, а живем в согласии. Павло твой голый, босый.
- Он дроги с поклажей поднимает...
- Это пустое. У него хата камышом крыта, ситником обшита для тепла, сени без потолка, печная труба к вязу прилажена, чтобы не покосилась, ни хлева, ни амбара. В хату зайдешь - везде течет, по стенам, на печке, из трубы сажа валят, чадный дух спирает дыханье. Люди ведь знают, видят. Хочешь сгубить себе жизнь? В роду Скибы никому счастья не было. То конь сдохнет, то хата сгорит, то надорвется кто-нибудь. Захар Скиба по Дону ходил. Дед Ивко пас овец. Павло тоже по людям шатается. Шило да веник все хозяйство...
