Роландо Кристофанелли - Дневник Микеланджело Неистового
- Скажите, мастер, что вас так растрогало сегодня, отчего вы так разволновались?
Тогда я ответил ей:
- Оттого, что я тоже с седыми волосами, как и тот, кого повстречал Иоанн Богослов...
Почто не может молодость понять,
Что все меняется к закату жизни:
Любовь, желанья, вкусы и мечты.
В забвеньи суеты нисходит благодать.
Коль смерть с искусством не дружны,
На что тогда мне уповать?
* * *
Сегодня утром в сопровождении моего слуги Урбино и каменщика я поднялся на леса, сооруженные в Сикстинской капелле, дабы приступить к росписи алтарной стены. С вечера уже стояли наготове склянки с красками, бадьи с водой, картоны и все прочее, необходимое для фресковой живописи. После того как подручный наложил слой свежей штукатурки в указанном месте (то есть в правом люнете), Урбино взял первый картон и помог мне приложить его к стене и закрепить. А потом он вместе с подручным наколол картон, чтобы рисунок перешел на свежий слой штукатурки, отнял от стены картон, после чего я смог приступить к самой росписи.
Вижу, что не смогу работать с тем самопожертвованием, как это было, когда я расписывал здесь свод. Силы мои уже не те, что тридцать лет назад. Придется расписывать не спеша, сообразуя труд с отдыхом. Да и прежняя страсть, ненасытная жажда работы, меня почти оставила. Апрель 1536 года.
* * *
Все настойчивее дает себя знать необходимость проведения реформы церкви. Из Женевы, Венеции, Неаполя приходят тревожные вести для всех тех, кому дорого единство церкви и веры. Но Ватикан пока относится вполне терпимо к таким настроениям, поскольку побаивается, и не без основания, прибегать к карательным мерам против представителей реформистского движения, ибо такая политика чревата расколом. Но вопреки воле Павла III кое-кто в Ватикане был бы не прочь прибегнуть к насильственным мерам, дабы вернуть в стадо "заблудших овец". Среди таковых прежде всего выделяется кардинал Караффа *, рьяный католик и блюститель чистоты веры, который слеп и глух к веяниям времени.
* Караффа, Джампьетро (1476-1559) - кардинал, глава верховного суда инквизиции, отличался фанатизмом и жестокостью. С 1555 г. папа Павел IV. По его указанию впервые был издан "Индекс запрещенных книг". Когда он умер, народ сбросил его статую в Тибр и сжег тюрьму инквизиции.
В отличие от него куда большей широтой взглядов и веротерпимостью наделен кардинал Контарини, который ради блага католицизма склонен даже обсудить с реформистами все, что они подвергают сомнению и хотели бы переиначить. Что касается меня, то я мыслю просто: не затрагивая догм веры, следовало бы положить конец злоупотреблениям со стороны служителей культа. Именно это явилось причиной нынешних брожений.
Виттория Колонна, чьи идеалистические воззрения намного превосходят мои, в этих вопросах мыслит иначе, находясь под сильным воздействием Бернардино Окино *, Пьетро Карнесекки * и других непримиримых реформистов.
Если вспомнить о другом, отмечу, что часто бывающие у меня друзья литераторы то и дело заводят разговор о Страшном суде. Им не терпится узнать, как продвигается работа над фреской. Но я не охотник рассказывать о своих делах, а посему избегаю таких вопросов, оставляя неудовлетворенным их любопытство.
На днях вновь зашел разговор о том, как писать Страшный суд, и кто-то изъявил живейшее желание увидеть то, что уже сделано мной (в чем его сразу же поддержали все остальные).
- Друзья, - сказал я им, - если бы я даже разрешил вам подняться на леса в Сикстине, вы бы были разочарованы, поскольку я еще не начал писать.
- Неправда, мастер, - послышался чей-то голос. - Всем известно, что вы работаете, проводя дни напролет в Сикстине.
Когда в ответ на это возражение я сказал, что написал только сцены страстей господних, друзья посмотрели на меня в изумлении. Неужели они услышали от меня более того, что хотели?
Замечаю, что все реже обращаюсь к этим запискам. Меня отнюдь не волнует, что между отдельными записями проходит немало времени.
Вот и сейчас хочу вспомнить, что на прошлой неделе был на ужине в доме Донато Джаннотти, куда были приглашены также Луиджи дель Риччо * и Томмазо Кавальери. В подобных случаях разговор ведется обо всем, а чаще всего об искусстве. Если не ошибаюсь, именно Донато спросил меня, как подвигается работа над Брутом. Я ответил ему, и это была сущая правда, что пока еще не приступил к нему. Дело в том, что мне еще не удалось в качестве модели подыскать соответствующее лицо, которое выражало бы одновременно гордость, силу и величие духа.
* Бернардино Окино (1487-1564) - проповедник, генерал монашеского ордена капуцинов, автор "Проповедей" и "Диалогов о вере".
* Пьетро Карнесекки (1508-1567) - флорентиец, один из руководителей реформистского движения в Италии, приговорен к смертной казни как еретик.
* Луиджи дель Риччо (ум. 1546) - флорентиец, политический изгнанник, переписчик стихов Микеланджело, отобрал для издания 89 произведений, это издание однако, не было осуществлено.
- Но ведь есть наш Томмазо! - воскликнул Джаннотти. - Уж он-то мог бы вдохновить вас на создание образа Брута.
Его тут же поддержал Луиджи дель Риччо. Но я думал иначе.
- Томмазо не подходит для этого, - ответил я друзьям.
- Вот те на! Да он же само воплощение красоты...
- А мне нужна прежде всего мужская сила.
- И все же я считаю, что наш Томмазо вполне соответствовал бы такому образу, - настаивал Джаннотти.
- Наш друг прекрасно бы подошел, если бы я задумал ваять Аполлона. Но в данный момент мне нужен Геракл.
Друзья удивленно умолкли. Но мне показалось, что сам Томмазо не понял смысла моих слов. Он слегка нахмурился, а в его взоре проступила тень недовольства. Тогда я спросил его, отчего он не согласен со мной.
- По правде говоря, мастер...
- Договаривайте. Я вас слушаю, - настаивал я.
- Я думал, что...
- Что бы вы там ни думали, но прошу вас понять меня правильно. Весь ваш облик не навевает мне мысль о тираноубийце.
- Я начинаю понимать вашу мысль, мастер, - с готовностью ответил Томмазо.
Он совсем справился с волнением и уже спокойно добавил:
- Я полностью с вами согласен.
Но мне еще долго пришлось убеждать Донато и Луиджи. Но в конце концов они тоже согласились, что по самой своей идее Брут никак не может походить на Аполлона.
Нет, я знаю, что изображу Брута по-своему, и у меня уже зреет одна мысль...
Коль дивное искусство осознало
Суть формы, данную в движеньи,
Его идеи получают преломленье
Сперва в модели из любого матерьяла.
Затем уж в диком камне суждено
Свои посулы молоту раскрыть,
Чтоб чудо совершенства нам явить,
Которому забвенье не страшно.
* * *
Сегодня по городу распространилась весть об убийстве Алессандро. Она вызвала ликование среди флорентийских изгнанников. Уверен, если бы убийца герцога оказался сейчас в Риме, ему устроили бы триумфальный прием. Среди проживающих здесь флорентийцев ведутся жаркие споры о свободе и республике, произносятся пламенные речи, в которых прославляется Лоренцино *, подославший наемного убийцу, читаются сатирические и даже непристойные стишки, высмеивающие Медичи, и, конечно же, поднимаются бесконечные заздравные тосты.
* Лоренцино Медичи, прозванный Лорензаччо (1513-1548) - литератор, пользовавшийся скандальной славой, автор "Апологии" (1539), в которой старался оправдать политическое убийство. Пал от руки наемного убийцы, подосланного тосканским герцогом.
Лоренцино называют теперь не иначе как вторым Брутом. Но я не считаю его таковым. Этот Лоренцино неизменно сопровождал своего двоюродного братца Алессандро во всех ночных вылазках во Флоренции и округе, был неизменным соучастником диких оргий, считался фаворитом герцога и его закадычным другом.
Сегодня Урбино допоздна прождал, пока я возвращусь и улягусь в постель. Бедняге пришлось пободрствовать, так как я засиделся у друзей за полночь. В комнате меня ждал накрытый стол с фьяской доброго треббьяно, хлеб, сушеные фрукты, окорок на вертеле, сыр. Но я ни к чему не притронулся, ибо отужинал в доме у Донато Джаннотти, где был также Томмазо деи Кавальери.
Возвращаясь к событиям во Флоренции, хочу отметить, что совет Сорока восьми, этой горстки льстецов, где главенствуют Гуиччардини, Веттори, Никколини и Палла Ручаллаи, избрал флорентийским герцогом молодого Козимо, сына Джованни делле Банде Нере. Флорентийцы, у которых в свое время было изъято все оружие, ничего не могли предпринять против такого "престолонаследия". К тому же головорезы из отряда Алессандро Вителли жестоко подавляли любую попытку беспорядков в городе.
Тем временем как в Риме, так и в других городах Италии среди флорентийских изгнанников начались разногласия и распри. В эти дни и мне пришлось поспорить до хрипоты и потратить на это немало времени. Но назавтра вернусь к работе в Сикстинской капелле и оттуда - никуда.
