Настоящий Дракула - Макнелли Рэймонд Т.
С другой стороны, наибольшее недоумение вызывают старания Стокера приписать своему графу происхождение от секеев — он называет их секлерами, — в чем автор допускает явную историческую ошибку, и она требует некоторого комментария. Судя по авторским заметкам Стокера и по содержанию романа, его совершенно завораживала разрушительная мощь набегов, которые в V в. гуннские племена под предводительством Аттилы совершали далеко вглубь Западной Европы; не меньший интерес у него вызывали отношения гуннских завоевателей с венгерскими и секейскими племенами Трансильвании. Основные сведения на этот счет Стокер взял из путевых очерков Кросса «Вокруг Карпатских гор» и Э. К. Джонсона «По пути Полумесяца». Однако Стокер включил в роман и некоторые материалы из двухтомника «Земля мадьяр» Нины Элизабет Мазучелли. А она, чтобы придать своему сочинению некоторую почтенность, обильно цитировала маститого оксфордского востоковеда Макса Мюллера (1823–1900) [62], с которым Стокер позже завязал переписку в поисках подтверждения сообщенных Мазучелли сведений о происхождении секлеров: «Воспользовавшись таким безошибочным ориентиром, как язык, Макс Мюллер проследил истоки происхождения этого примечательного народа до Уральских гор, простирающихся в высокие широты до Северного Ледовитого океана. И, указывая на близкое родство мадьярского [венгерского] языка к наречию финнов, на котором говорят к востоку от Волги, заявляет, что мадьяры образуют четвертую ветвь финнской языковой семьи, а именно угорскую». Зачем Стокеру понадобилось настаивать на так называемом секлерском происхождении своего графа-вампира? Можно было бы задать встречный вопрос: почему вообще Стокера так заботит достоверность именно в этом пункте? В конце концов, он был романистом, а не историком и пользовался историческими отсылками с целью придать сюжету некоторый флер аутентичности или вывести из них некие качества, более всего подходившие его центральному персонажу. Что могло бы создать больший драматический эффект, чем косвенное родство Дракулы с вождем гуннов Аттилой, наводившим такой ужас, что его прозвали Бичом Божьим? Стокеру как раз и требовалось, чтобы его граф происходил из породы отъявленных злодеев.
Между тем мы можем несколько больше разузнать о недостающем звене в обосновании Стокером секейских корней Дракулы, если внимательнее приглядимся к особенностям отношений Стокера с выдающимся венгерским востоковедом, философом и полиглотом восточных языков Арминием Вамбери (Германом Бамбергером), чьи роль и знания особо ценит профессор Ван Хелсинг, истинный герой (и alter ego) Стокера. В своих записках он нигде не ссылается на Вамбери; и, хотя венгерский ученый посвятил многие научные тома Матьяшу Корвину (материалы о личности которого изучал в знаменитой библиотеке венгерского короля), Яношу Хуньяди, султану Мехмеду II и другим значимым для нашего повествования историческим личностям, о самом Дракуле Вамбери, очевидно, не написал ни слова. Этот факт подтвердили авторы недавней биографии венгерского ученого Лори Алдер и Ричард Долби. Нам доподлинно известно, что Стокер не однажды и по разным поводам встречался со знаменитым востоковедом. Знакомство и краткое общение произошло на приеме в Сандрингемском дворце, когда сэр Генри Ирвинг в 1889 г. поставил там по королевскому указу представление в честь королевы Виктории. В 1890 г. Стокер и Вамбери встречались в обеденном мужском клубе Beefsteak Club, помещавшемся в самом здании театра «Лицеум», и клубные обеды нередко затягивались до глубокой ночи. В ожидании новых находок в архивах семейства Стокеров нам остается лишь гадать, на какие темы Стокер и Вамбери вели личные беседы, содержание которых не нашло отражения ни в каких источниках. Несомненно, что Вамбери с высоты своих знаний мог ответить Стокеру на любые вопросы о Дракуле, поскольку, будучи специалистом по истории Восточной Европы, безусловно, знал об этом историческом лице по крайней мере из упомянутых выше работ фон Энгеля и Мюнстера. Вамбери мог бы подтвердить нарисованный Уилкинсоном негативный образ реального валашского господаря, к которому ни один венгерский историк никогда не питал ни особого интереса, ни уважения, что давало Арминию Вамбери весьма убедительную причину в своих работах тоже обходить вниманием Дракулу.
Что касается секеев, то можно предположить, что в разговорах на данную тему Вамбери особо выделял венгерские родственные связи семейства Дракулы, некоторые члены которого все еще проживали в Венгрии и Трансильвании. В конце концов, сам император Священной Римской империи Фердинанд I в 1535 г. удостоил их баронских грамот, к тому же они владели землями в краю, который, в сущности, считался секейским. Вероятно, Вамбери было известно, что эта венгерская ветвь семейства, продолжившаяся по женской линии до XVII в., приобрела земли в окрестностях перевала Борго — в тех самых местах, куда Стокер в итоге поместил замок своего вампира. Что касается личности самого Дракулы, то Вамбери, безусловно, знал, что именно в тех краях Михай Силадьи пожаловал валашскому господарю замок как награду за помощь в борьбе против трансильванских саксонцев.
И мы вправе по крайней мере предполагать (если не утверждать), что такой энциклопедист, как Вамбери, не мог не знать хоть что-нибудь о поэме Бехайма, а этот источник и дал персонажу романа Ван Хелсингу основания утверждать, что он обнаружил документ, в котором Дракула назван кровопийцей, — это четкая отсылка к виршам Бехайма. А эти строки Бехайма, в свою очередь, дали Стокеру неоспоримую историческую матрицу, опираясь на которую он мог отождествить Дракулу с вампиром. Мы, соавторы, предполагаем, что беседы Стокера и Вамбери на эту конкретную тему должны были обладать некоторой вескостью, поскольку Вамбери с его репутацией и авторитетом в лондонском обществе не позволил бы себе разбрасываться голословными суждениями. Очень маловероятно, чтобы Стокер на пустом месте сфабриковал утверждение о «кровопийстве» графа, тем более что это было бы чревато судебным иском от венгерского ученого, поскольку в романе Ван Хелсинг в качестве источника этого утверждения косвенно ссылается на Арминия Вамбери.
Обратимся к приводимым Стокером географическим и топографическим подробностям (вроде названий безвестных деревушек), к описаниям природных пейзажей, деталей национальных костюмов и этнических корней населения, а также к местной специфике вроде дурного состояния трансильванских и молдавских дорог — все это Стокер мог без труда выяснить в вышеупомянутых путевых очерках, а также в путеводителях, которые имелись в широком доступе не только в Британском музее, но и в любой солидной библиотеке. Упоминание в романе Британского музея, который располагал одной из крупнейших библиотек времени, лишний раз доказывает, что Стокер заботился о научной авторитетности своего сочинения.
Каким же в итоге получился у Стокера граф Дракула? Безусловно, он личность очень примечательная, даже если не учитывать ассоциации с реальным историческим лицом, чью биографию мы здесь представили. Не соответствует он и закрепившимся в румынском фольклоре подлинно народным представлениям о вампирах, хотя кое-какие положенные вампиру атрибуты Стокер все же позаимствовал из них, а точнее, из книги Эмили Джерард, где описан арсенал надежных средств борьбы с вампирами, так часто изображаемый на театральных подмостках (в том числе вбивание осинового кола в сердце вампира). Начнем с того, что в представлении румынского народа стригой, хотя и способен принимать облик дикого зверя (правда, не летучей мыши), существо вовсе не бессмертное, к тому же не обладает привлекательностью, лоском и элегантностью, какими Стокер щедро наделил своего антигероя. На самом деле все наоборот: вампир из румынского фольклора больше похож на образ, созданный Максом Шреком в фильме «Носферату», — это оживший мертвец, по самой сути своей отталкивающий внешне и жадный до крови.
