Николай Толстой - Жертвы Ялты
Однако в целом советские власти не бездействовали. Мы уже убедились, что обычно офицеров, возвращавшихся на родину, расстреливали тут же по прибытии. Но среди жалких человеческих обрубков на борту «Абы» офицеров не было. Впрочем, сотрудники НКВД справились с этой задачей: двух русских врачей и фельдшера отвели в сарай ярдов за сорок и расстреляли. До Йесмана донеслись их крики и проклятья; позже он видел тела расстрелянных. Многие члены команды корабля тоже слышали приглушенный залп.
Покончив со всеми делами, «Аба» и сопровождавшие ее суда вышли в норвежские воды. Рапорт о приеме, оказанном советскими властями больным согражданам, был передан в МИД, и Томас Браймлоу заявил, что все это «отвратительно и очень грустно» и рапорт может пригодиться для служебного пользования при подготовке ответа на утверждения генерала Голикова, будто родина принимает своих сынов с распростертыми объятиями. МИД, однако, не мог позволить себе такую «бестактность», как прямой упрек в адрес советских представителей.
Во время службы в армии Чеслав Йесман имел возможность близко узнать одного из своих коллег в советской миссии, сотрудника СМЕРШа майора Шершуна. Шершун был родом из Белоруссии и уверял, что знает тамошних родственников Йесмана. Йесман называет Шершуна то «честным разбойником», то «симпатичным крестьянином», но замечает при этом, что попасть к Шершуну на допрос ему не хотелось бы — это был настоящий убийца, хотя и не лишенный своеобразного обаяния. Йесман оказался с ним в одной каюте на пути в Мурманск и обратно. К Бритневу, который был попутчиком Шершуна на пути из Халла, советский майор отнесся с подозрением, но с Йесманом он разоткровенничался. Немногие, наверное, могут похвалиться тем, что лицезрели офицера СМЕРШа вне его служебной скорлупы, в голубой пижаме. Пожалуй, Йесмана даже притягивала эта сложная личность.
Когда «Аба» под укоризненные взгляды калек и умирающих на набережной отправилась в путь, Шершун вдруг раскрылся совершенно с неожиданной стороны. Как описано в последовавшем затем рапорте, было замечено, что на обратном пути майор Шершун вовсе не появлялся в кают-компании и выходил из своей каюты только во время трапез. Он прекратил всякое общение с офицерами. К переводчику стали приставать с вопросами, и оказалось, что, когда англичане оставили в мурманском госпитале группу русских военнопленных, майор Шершун сказал полковнику, будто, по его мнению, советские оказали англичанам очень плохой прием, а «после всего того, что англичане сделали для русских больных», следовало принять их теплее и сердечнее.
Чеслав Йесман вспоминает, как Шершун сидел на койке, закрыв лицо руками, и повторял: «Мне так стыдно». К несчастью, его критические высказывания дошли до ушей бдительных советских коллег. Его тут же обвинили в том, что он «нахватался заразы» у англичан, и приказали через три недели вернуться из Норвегии в СССР.
К возмущению дежурного английского офицера, в Тромсё на борт судна поднялись два офицера НКВД и увели Шершуна. Правда, смершевца не ликвидировали. То ли у него были высокопоставленные друзья, то ли ему удалось сыграть на своем обаянии, но он вновь всплыл на горизонте, и Йесман позже встречал его в Египте и Константинополе.
Вскоре Объединенный комитет начальников штабов сообщил, что репатриация примерно 81 тысячи русских завершена к 22 июля 1945 года. 65 тысяч из них были вывезены из Норвегии в Швецию по железной дороге, а затем морем из Швеции на советских и финских судах. Остальные 16 тысяч были доставлены морем. В Норвегии осталось около 3 тысяч русских, которых предполагалось вывезти к концу июля 1945 года.
Последние репатриированные — опять больные — были высажены в Мурманске 29 июля. Сопровождавший их английский офицер сообщал о том, что их приняли «точно так же, как в прошлый раз».
Так закончилась эта забытая глава репатриационных операций. ТАСС при этом умудрился заявить, что англичане дурно обращались с русскими во время их пребывания в Норвегии, а 30 июля на Потсдамской конференции Молотов уверял, что многих русских все еще удерживают там помимо их воли. Оказалось, речь шла о прибалтийцах, поляках и других — тех, кого англичане советскими гражданами не признавали. Они не подверглись выдаче советским властям и были перед уходом английской армии из Норвегии перевезены в Германию. Агенты генерала Ратова, прибывшего из Англии проследить за операцией, в течение августа и сентября часто попадались на попытках похитить или убить кого-нибудь из этих людей. Задачи генерала Ратова, однако, не ограничивались возвращением «советских граждан». Как и в других местах, присутствие советской репатриационной миссии (и требование британского МИД разрешить ей остаться там на неопределенный срок) было прикрытием для работы советских шпионских служб на Западе. И если бы советские власти решили, например, после ухода англичан в октябре продвинуть свои оккупационные силы в Киркенесе и установить в Осло социалистический режим, присутствие Ратова и его 167 офицеров оказалось бы очень кстати.
Итак, за три летних месяца 1945 года мужчины, женщины и дети, численность которых почти равнялась населению Норвегии, были захвачены победоносными западными державами и переданы представителям СМЕРШа на пограничных пунктах зон или в портах Одессы и Мурманска. Остается лишь дописать эпилог этой истории.
Около двухсот советских граждан умерли в нацистских концентрационных лагерях в Норвегии во время войны, и несколько красноармейцев были убиты при освобождении северных провинций. В качестве жеста доброй воли норвежцы позволили советской комиссии ухаживать за русскими кладбищами на территории страны, что было использовано Советами как прикрытие их шпионской деятельности.
Глава 14
Солдатское сопротивление
К лету 1945 года, когда около двух миллионов советских граждан — основная масса тех, кто оказался за время войны на Западе, — были переданы Сталину, ситуация несколько изменилась. Союзные военнопленные, освобожденные Красной Армией в Восточной Европе, практически все вернулись уже домой, так что отпали причины, в свое время сыгравшие важнейшую роль в принятии Англией и Америкой решения о депортациях. Европа понемногу приходила в себя, начиналась мирная жизнь, и теперь можно было по-новому взглянуть на насильственную репатриацию. Более того, были уже совершенно ясны советские планы относительно стран Восточной Европы. Пребывание нескольких тысяч советских граждан на Западе само по себе не представляло серьезной административной проблемы: среди тех миллионов, которые должна была обеспечить кровом, одеждой и едой Международная комиссия помощи беженцам, они были всего лишь каплей в море. Наконец, в военных и правительственных кругах Запада широко распространились свидетельства о бессудной, жестокой расправе советских властей с репатриантами. Государственные деятели, дипломаты и военные располагали теперь кое-каким досугом и вполне могли задуматься над моральными и политическими последствиями насильственной депортации. Здесь возникало множество вопросов, и главными среди них были следующие: может ли Англия отказаться от официального обязательства Идена и своей прежней трактовки Ялтинского соглашения; будут ли Соединенные Штаты по-прежнему придерживаться принципа, что гражданство определяется военной формой? Если да — то могут ли русские в форме вермахта рассчитывать, что с ними будут обращаться, как с немцами? Все эти вопросы сводились к главному: нужно ли репатриировать оставшихся на Западе советских граждан против их воли? И если нужно — то сколько: всех или часть? А может, и вовсе никого? Именно в этот послевоенный период начали формироваться различные позиции, а за кулисами разгорелись споры, от исхода которых зависела судьба тех, кто не желал возвращаться в СССР.
Соединенные Штаты никогда не были ярыми приверженцами политики насильственной репатриации* Госдепартамент, как мы помним, весьма неохотно принял следующую формулировку: Политика США состоит в том, чтобы репатриировать в СССР всех объявляющих себя советскими гражданами, при подтверждении этого факта советскими властями. На практике это означает… что советские граждане, проживавшие в границах СССР до 1939 года, подлежат репатриации независимо от их личных желаний».
На эту тему была выпущена специальная директива ВКЭСС. Несмотря на несколько извиняющийся тон записки («на практике…»), она с неизбежностью повлекла за собой жестокие меры. О том, как эта «практика» выглядела на деле, рассказывает письмо бывшего американского офицера:
«Летом 1945 года мне и еще нескольким артиллерийским офицерам 102-й пехотной дивизии было поручено привести колонну из всех имевшихся в батальоне грузовиков с целью собрать русских военнопленных из немецких лагерей для интернированных и доставить их советским представителям в Хемнице. Около двух недель, днем и ночью, я вел колонну из 17 грузовиков через всю Германию и Францию. По дорогам шли тысячи других грузовиков с той же миссией. Мы скоро выяснили, что многие русские не желают возвращаться, а затем узнали и о причинах этого нежелания. Они считали, что все офицеры-военнопленные будут немедленно по прибытии [в СССР] расстреляны, а прочих отправят в лагеря в Сибирь. В результате нам пришлось угрожать им оружием, а наш приказ предписывал стрелять при попытке к побегу. Однако многие русские все же шли на риск и пытались бежать».
