Сергей Цветков - Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо
Андрей использовал эти настроения для того, чтобы по возвращении из Булгарии учредить два новых церковно-государственных праздника, которые должны были теснее сплотить всех его подданных. Первый из них был посвящен Всемилостивому Спасу, Пресвятой Богородице и Животворящему Кресту Господню и отмечался 1 августа — в день, когда была одержана достославная победа над булгарами. Второй — в честь Покрова Пресвятой Богородицы — был приурочен к 1 октября. Богословско-литургический смысл этих праздников раскрывал целый цикл появившихся тогда же литературных произведений — «Сказание о победе 1164 года над волжскими болгарами и праздник 1 августа», «Слово Андрея Боголюбского о празднике 1 августа»[372] и «Слова на Покров». Все они были написаны если не самим Андреем, то при его живейшем участии[373].
Оба праздника отсутствовали в византийском (и, соответственно, киевском) церковном календаре, но явным и скрытым образом перекликались с византийскими государственно-церковными традициями и преданиями. Обрывая церковные связи с Киевом, Андрей хотел показать, что никоим образом не порывает с православием. Так, установление русского праздника 1 августа объяснялось тем, что Христос и Богоматерь зримо явили свое покровительство русским полкам в битве с булгарами, ибо от взятых в поход икон якобы воссияли «божественные лучи огнены». Поэтому молитва им — это «оружие на брани обоюду остро и огнь, опаляющий лица противных наших хотящих с нами брани». Спас и Богородица не дают своих верных в плен врагам, защищают их, со славою возносят их десницу. Но у русского праздника был и византийский аналог, на что прямо указывает «Сказание о победе над волжскими булгарами», — празднование иконы Богоматери Силуанской, также озарившей блеском огненных лучей войско Мануила I Комнина в победной битве с сарацинами 1 августа 1158 г. В тот же день отмечался еще более значимый праздник — Происхождение (изнесение) честных древ Животворящего Креста Господня, который существовал в Византии с IX в., а в XII—XIII вв. стал общим для всех Православных Церквей{203}. Наконец, в культ главного символа христианства, еще со времен судьбоносного сражения при Сакса-Рубре[374], была включена военно-политическая тема «победного Креста», созвучная русскому празднику 1 августа. «Победоносный явися пресвятый Крест живодавца Христа… отгоняя варварское шатание…» — сказано в «Слове Андрея Боголюбского». Вероятно, тогда и зародилась русская иконописная традиция писать выносные двусторонние иконы Владимирской Богоматери и Спаса Нерукотворного с изображением на обороте Животворящего Креста или композиции «Никитирион» («Поклонение победному Кресту»), известной в византийской иконографии с VI в.
В основу праздника Покрова легло так называемое «Влахернское чудо» — легендарное событие в Константинополе, не имеющее точной датировки, но по косвенным признакам обыкновенно относимое ко времени правления императора Льва VI Мудрого (886—912). Предание гласит, что столице империи тогда угрожала опасность со стороны некоего вражеского войска, осадившего город. В один из дней осады (1 октября) по Константинополю разнеслась весть о чудесном видении, ниспосланном почитаемому горожанами юродивому Андрею, славянину по рождению, и его ученику Епифанию. Находясь во Влахернском храме[375] во время всенощного бдения, они увидели Божью Матерь, стоявшую на «воздухе» (облаке) в окружении сонма святых и распростершую свой омофор над христианами. Ободренные этим знамением греки отогнали врагов от города.
Византийская церковь, не любившая канонизировать мирян, тем более если те не являлись греками, отнеслась к этой истории прохладно. Хотя Андрей Юродивый и удостоился прославления в качестве святого, имя его не было внесено в греческие мартирологи и календари, а «Влахернское чудо» не получило в Византии статуса официального праздника. В глазах Боголюбского — ревностного почитателя Богородичного культа — это выглядело непростительным упущением. В «Словах на Покров» от лица князя повествуется, как, перечитывая «Житие Андрея Юродивого», он встретил рассказ об этом чудесном видении подвижника и был поражен тем, что оно не вспоминается церковью как особый праздничный день: «Се убо егда слышах, помышлях: како страшное и милосердное видение бысть без празднества. Восхотех, да не без праздника останется святой Покров Твой, Преблагая». Омофор Богородицы в русском празднике Покрова стал знаменовать благодать Божию, распростертую над всеми христианами, что нашло отражение в молитвенном песнопении на Покровском богослужении: «Покрый ны, Госпоже, омофором милости твоея, Иисуса человеколюбца непрестанно молящи». Таким образом, идейное содержание праздника Покрова развивало мотив небесной защиты христианского воинства, заложенный в праздновании 1 августа.
Поход Андрея Юрьевича Боголюбского в Волжскую Булгарию; бегство остатков булгарского войска после сражения. Миниатюра из Радзивилловской летописи. XVI в.Новым праздникам Андрей посвятил два великолепных белокаменных храма: один — Спасский, возведенный на княжьем дворе Андрея во Владимире и ставший культовым центром иконы «победного Спаса», другой — Покровский, построенный у излучины Нерли, примерно в километре от Боголюбова, — возможно, на том месте, где князь высадился на берег после возвращения из похода на булгар. В своем нынешнем виде церковь Покрова воспринимается как рукотворная часть сельского пейзажа, — скромная, но необыкновенно изящная. Однако при жизни Андрея она производила совершенно иное впечатление. Ее строительство было масштабным для своего времени архитектурным проектом, заметно изменившим природный ландшафт. Археологические исследования последних лет показали, что церковь стоит на искусственной насыпи, некогда облицованной известняком для того, чтобы она могла противостоять натиску половодья; кроме того, выяснилось, что изначально строение занимало гораздо большую площадь, чем теперь, благодаря галерее, охватывавшей здание церкви с трех сторон. То, что сегодня выглядит небольшой сельской церковкой, на самом деле было монументальной постройкой, которая вслед за Успенским собором и церковью Положения риз на Золотых воротах предметно культивировала идею Богородичного покровительства. «Сиа церкви аще не глаголы, но вещьми прославляаше Пречистую Богородицу», — сказано о храмах Андрея в поздней редакции «Слов на Покров».
Цикл церковно-литературных памятников, созданных при дворе владимирского князя в первой половине 60-х гг. XI в., настойчиво проводил еще одну, уже чисто политическую мысль — о равенстве Андрея с византийским императором. Разные редакции «Сказания о победе над волжскими булгарами», «Слова Андрея Боголюбского», «Слов на Покров», Жития святого Леонтия Ростовского называют Андрееву волость «державой» и «царствием», а самого князя — «благочестивым царем», иногда в сочетании с генеалогическим уточнением, что он приходится внуком Владимира Мономаха, «царя и князя всея Руси». Цель этой узурпации царского титула, который в действительности Боголюбскому никогда не принадлежал, состояла в том, чтобы обосновать церковно-политическую независимость Андреевой волости от Киева и безусловное право владимирского князя распоряжаться судьбами ростовской епископии и владимирской митрополии. Ведь согласно взглядам византийских канонистов, василевс («царь») «есть мерило в отношении к церковной иерархии, законодатель для жизни и поведения священников, его ведению подлежат споры епископов и клириков и право замещения вакантных кафедр. Епископов он может делать митрополитами, а епископские кафедры — митрополичьими кафедрами» (охридский архиепископ Димитрий Хоматин, XIII в.).
Поэтому не случайно в это же самое время рядом с Боголюбским наконец появляется кандидат во владимирские митрополиты — некий Феодор. Как можно догадываться по дальнейшим известиям, после изгнания Леона Андрей «нарек» Феодора епископом Ростовским и Суздальским, тем самым передав ему право управления епархией еще до хиротонии (поставления в епископы). Летописи приводят крайне сбивчивые сведения об этом человеке. Под вопросом находится даже его этническая принадлежность. Грамота патриарха Луки Хризоверга к Андрею Боголюбскому (в составе Никоновской летописи) именует Феодора «сестричем» (племянником по сестре) черниговского епископа-грека Мануила, одного из главных противников Клима Смолятича, и, стало быть, считает его выходцем из Византии. Но далее летописец вдруг в корне переиначивает родословную Феодора, делая его «сестричем» киевского боярина Петра Бориславича, которого мы видели прежде послом великого князя Изяслава Мстиславича к Владимирку Галицкому (см. с. 285). Не лучше обстоит дело и с социальным статусом Феодора. Несомненно только то, что он принадлежал к духовному сословию. Но был ли он монахом или священником, не вполне ясно. По известию Никоновской летописи, Феодор принял иноческий постриг в Киево-Печерской обители. Между тем Типографская летопись сообщает любопытную деталь — прозвище Феодора: «белый клобучок». Это явное указание на его происхождение из среды женатого («белого») духовенства, так как, по тогдашнему обычаю, белый клобук (епископский головной убор) носили те епископы, которые не были монахами[376], тогда как монашествующие архиереи покрывали головы черным клобуком. По сравнению с данными Никоновской летописи, свидетельство Типографской летописи кажется более убедительным, потому что летописец вряд ли стал бы выдумывать для Феодора несуществовавшее прозвище. Что же касается того, откуда он был родом, то здесь логичнее отдать приоритет сообщению грамоты патриарха Луки о греческом происхождении Феодора, ибо трудно представить, чтобы после недавнего скандала с назначением Клима Смолятича Андрей снова бы попытался выдвинуть митрополита из русских, заведомо зная, что его креатура не встретит поддержки в Константинополе.
