Сергей Цветков - Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо
В настроениях суздальцев также наметился опасный для Андрея перелом, позволивший епископу Леону вернуться в Суздаль. Вероятно, он нашел приют при дворе Андреевой мачехи — второй жены Долгорукого, жившей здесь на положении опекунши своих несовершеннолетних сыновей, Михалка и Всеволода, смещенных Андреем с ростовского и суздальского столов. Вокруг вдовой княгини группировались недовольные политическим курсом Андрея, в числе которых летопись называет «передних мужей» (думных бояр) его отца, младших братьев Боголюбского, князей Мстислава и Василька Юрьевичей, и двух Андреевых племянников — Мстислава и Ярополка Ростиславичей, сыновей его старшего брата, покойного Ростислава Юрьевича. Первые злобились на Андрея за то, что он совершенно отстранил от себя «старшую», отцовскую дружину; вторые и третьи не желали прозябать в роли безземельных изгоев.
Детали этого противостояния летописцы опускают, однако, без всякого сомнения, накал его был велик, ибо в конце концов терпение Андрея лопнуло, и он решился на экстраординарные меры. Киевский летописец под 1162 г. сообщает, что Андрей «выгна епископа Леона ис Суждаля и братью свою погна, Мьстислава и Василка, и два Ростиславича, сыновца [племянников] своя, [и] мужи отца своего передний [то есть ближнюю дружину, боярскую думу][369] …»; та же участь постигла и мачеху Андрея с двумя ее малолетними сыновьями. Все изгнанники (кроме Леона) направились в Византию, где император Мануил, — видимо, в память заслуг Юрия перед греческой церковью, — наделил их какими-то дунайскими городами, «а Мьстиславу дал волость Оскалана»[370]. «Се же [Андрей] створи, — добавляет летописец, — хотя самовластець быти всей Суждальской земли».
Из более поздних летописных сообщений явствует, что даже после этой массовой высылки Андреевой «братьи» в Суздальской земле остались еще три Юрьевича — Ярослав, Святослав и Борис. Однако политической угрозы для Андрея они, по-видимому, не представляли, поскольку хранили «послушанье» старшему брату и довольствовались мелкими волостями, которые он им пожаловал. Так, Ярослав был похоронен во владимирском Успенском соборе — свидетельство того, что собственного княжества у него не было. Относительно Святослава, похороненного в Суздале, летопись прямо говорит, что ему «не да… Бог княжити на земли». Вероятно, в их владении находились какие-то княжие села под Суздалем, как и у третьего Юрьевича, Бориса, о котором достоверно известно, что ему принадлежало суздальское село Кидекша.
Изгоняя крамольную родню, Андрей был в своем праве, как старший в роду, чего нельзя сказать о высылке епископа Леона, произведенной, видимо, без достаточного основания, хотя бы формального. Своими действиями Андрей, против ожидания, только подлил масла в огонь. Ростовцы и суздальцы бурно протестовали против княжьего самоуправства, которое наносило урон престижу старейших городов. «И бысть брань [здесь: волнение, мятеж] люта в Ростовьской и в Суждальской земли», — кратко замечает Никоновская летопись. Поэтому Боголюбский, желая утихомирить страсти, пошел на частичные уступки. В конце 1162 или в начале 1163 г. он вернул Леона на ростовскую кафедру, но, как выяснилось, лишь для того, чтобы исправить промах и удалить неугодного владыку по всем правилам церковного устава.
Удобный повод к тому быстро нашелся. Дело касалось вопроса о соблюдении поста в среду и пятницу, когда на эти дни выпадают большие церковные праздники. Для Средневековья с его пугающе серьезным отношением к обрядовой стороне религии проблема эта представлялась чрезвычайно важной, однако церковь в то время еще не выработала единого взгляда на нее. Разногласия были обусловлены тем, что древние церковные правила обязывали верующих соблюдать пост в среду и пяток в продолжение всего года, кроме праздника Рождества Христова и семи недель Пятидесятницы, то есть от Пасхи до Духова дня, тогда как известнейшие монастырские уставы (Феодора Студита, Афанасия Афонского и др.) допускали послабление еще и в том случае, если среда и пяток приходились на другие Господские и Богородичные праздники, а также на дни празднования некоторых особо чтимых святых. Византийские церковные власти и богословы горячо спорили об этом с XI в., и полемика тогда же перекинулась на Русь, где, впрочем, велась довольно вяло[371] и скоро получила свое разрешение в практической плоскости. Снисходя к пожеланиям мирян и из страха отпугнуть паству чрезмерными строгостями аскезы, русское духовенство, в отличие от византийского, в большинстве своем поддержало более мягкую дисциплину поста.
Но в годы церковной смуты спор о посте вдруг приобрел не свойственную ему прежде остроту. По всей видимости, это было связано с тем, что греческие иерархи, пытавшиеся вернуть Киевскую митрополию под власть Константинопольского патриархата, усмотрели в общепринятом на Руси порядке соблюдения поста одно из проявлений независимости Русской церкви. Епископ Леон придерживался в вопросе о посте крайне строгих взглядов, превосходя в этом даже самого патриарха. Андрею, которому, безусловно, были хорошо известны обрядовые пристрастия ростовского владыки, нужно было всего лишь дождаться первого Господского праздника, чтобы спровоцировать скандал. И вот перед Пасхой 1163 г. Андрей, как сообщает киевский летописец, «нача просити» у Леона «от Воскресения Христова до [дня] всих святых ести мяса и в среду и в пяток», на что епископ, разумеется, ответил отказом. Тогда разгневанный князь собрал местный церковно-земский собор (об этом сообщает Лаврентьевская летопись), на котором обременительные для окружающих воззрения ростовского владыки на пост были признаны ни больше ни меньше как «леонтианской ересью», после чего Андрей, теперь уже с чистой совестью, «погна» епископа-еретика «из своей земли».
Благодарственный молебен Владимирской иконе Богородицы, взятой великим князем Андреем Боголюбским в поход на Волжскую Булгарию. Миниатюра из Радзивилловской летописи. XVI в.С таким обвинением Леону не оставалось ничего другого, как ехать в Константинополь на суд императора и патриарха. На его беду, император Мануил I Комнин был сторонником льготной практики постов и, кроме того, мнил себя великим богословом. Своими указами он пытался регламентировать и реформировать самые разные вопросы церковной жизни. По словам византийского историка Никиты Хониата, Мануил «любил перетолковывать то, что правильно уяснено Отцами Церкви». Однажды, когда византийские епископы не согласились с его предложением внести какие-то изменения в чин оглашения, император «осыпал архиереев бранью и назвал их всесветными дураками». Вот перед таким-то государем Леон имел неосторожность забыться и в пылу спора чем-то его попрекнуть («молвящю на цесаря», по словам Лаврентьевской летописи), за что был жестоко избит и едва избежал немедленной смерти: «Удариша слугы цесаревы Леона за шью [по шее] и хотеша и [его] в реце утопити». Спасло его, по-видимому, вмешательство патриарха Луки Хризоверга.
Андрей еще на шаг приблизился к цели. Вместе с тем волнения в Ростове и Суздале показали ему, что волость находится на грани земского раскола. Андрею необходимо было вновь заявить о себе как о князе всей Ростово-Суздальской земли, а не одного только Владимира. И поскольку менять что-либо в своей политике он не собирался, то смягчить внутреннюю конфронтацию было решено путем войны с внешним врагом, который бы представлял угрозу общеземским интересам. По счастью, таковой как раз имелся по соседству.
Под 1164 г. Лаврентьевская летопись и ряд других, внелетописных источников сообщают о большом походе Андрея на волжских булгар, — по-видимому, в район Нижней Камы, где находится значительное число булгарских памятников XII в. Предприятие было хорошо подготовлено (помимо ростово-суздальских полков в нем приняла участие дружина муромского князя Юрия) и имело громкий успех. Русская рать наголову разгромила войско самого булгарского хана, «попали огнем» пять булгарских городов, «и положи землю ту пусту, а прочий городы осади [заставила] дань платити».
Карта древних оборонительных укреплений на территории Булгарии в XII—XIII вв.Невероятная, почти сказочная легкость, с которой далась победа над сильным врагом, изумила самих победителей. Особенно чудесным казалось то, что сражение с ханом обошлось малой кровью. Русские «иссекоша множество» булгар, а когда стали считать свои потери, то князь с радостью увидел «свою дружину всю сдраву» и стройные ряды «пешцев» (пеших ратников), не потерпевших почти никакого урона. Столь счастливый исход сражения был отнесен на счет помощи и заступничества двух икон — Всемилостивого Спаса и Богородицы Владимирской, взятых Андреем с собой в поход, а также Святого Креста, который несли перед войском два священника.
