Настоящий Дракула - Макнелли Рэймонд Т.
В итоге антидракуловская пропаганда на деньги королевского двора Венгрии и коммерциализация этой скандальной темы немецкими печатниками XV–XVI вв. бесповоротно очернили посмертную репутацию Дракулы. Пугающий образ душегуба прижился прежде всего в немецких государствах. Этот же отпечатавшийся в народном сознании образ нашел отражение и в искусстве того времени. Не так давно историк искусства из Саксонии В. Петерс посетил выставку живописи XV в. в галерее венского дворца Бельведер. В экспозиции его внимание привлекло полотно, изображавшее, как святого апостола Андрея Первозванного распинают на кресте особенно жестоким способом. Петерс внимательно изучил изображенных на полотне свидетелей события, которые в представлении художника могли бы не просто присутствовать, а с удовольствием наблюдать эту макабрическую сцену, — в одном из них он по чертам лица и одеянию узнал Дракулу. Сами соавторы посетили знаменитый венский собор Святого Стефана, где в маленькой капелле помещен цикл картин на тему остановок Христа на крестном пути. Неизвестный автор одной из них, надо полагать, хотел изобразить в толпе зевак какого-нибудь хорошо узнаваемого человека, которому вид претерпеваемых Христом крестных мук мог бы доставить садистское наслаждение, — и написал этого персонажа очень похожим на Дракулу.
Памфлеты-страшилки про Дракулу пользовались таким бойким спросом в Германии XV–XVI вв., что не было ничего удивительного в том, что с XVI в. и далее они уверенно протаптывали себе дорожку в массовую литературу и в историю. Хотя в самых заметных произведениях тех времен Дракула как таковой не фигурировал, легенды о нем вкраплялись в анонимные народные книги наподобие прозаического романа «Фортунат» (Аугсбург, 1509), в «Ночную книжицу» (Nachtbuchlein) Валентина Шуманна (1599) и в сатирическую поэму Иоганна Фишарта «Блошиная охота» (Flöh-Haz, Weiber Tratz), где Дракула вскользь упоминается как воплощенный дух зла. Негативный образ Дракулы сохранялся также в Венгрии, подпитываемый литературными произведениями малых форм: в частности, он выведен злодеем в поэме, которую напечатал в 1574 г. в Клуже писатель и издатель Гашпар Хельтаи. В данном случае автор преследовал цель восхвалить Хуньяди, а Влада Дракулу и его отца ошельмовать как его врагов. Другой литератор, святой отец Матьяш Надьбанки (Matthias Nagybánki) из Верхней Венгрии, тоже в негативном ключе упоминает Дракулу в поэме, которую написал в 1560 г. и опубликовал в Дебрецене в 1574 г. Злодеем и душегубцем Дракула выведен в пьесе Адама Хорвата, которая была издана в Дьере в 1787 г., а ее премьерный показ состоялся 15 июля 1790 г. в Буде. В 1790 г. пьесу, переделанную Хорватом в трехактную драму, поставили в Пеште. Некий малоизвестный венгерский сочинитель Миклош Ешику (Miklós Jesiku) написал о Дракуле роман, увидевший свет в 1863 г.; действие происходит во времена Влада Дракула, однако автор безбожно перепутал своего героя с его сыном Дракулой, и потому Дракул в его романе выведен сущим злодеем. Наконец, Дракула изображен злодеем в книге кальвинистского священника Ференца Кооша, опубликованной в 1890 г. Словом, венгерские литераторы, как и их немецкие собратья по перу, в своих сочинениях усердно педалировали образ Дракулы как совершенного воплощения зла.
Не меньшее усердие проявляли турецкие историки, всеми силами культивировавшие образ Дракулы как врага рода человеческого, — будучи придворными панегиристами султана Мехмеда II, они получали жалованье за то, что всячески порочили личность Влада Колосажателя. Особенную ярость у них вызывал тот факт, что Дракула в ранней молодости был другом и протеже султана, а потом подло изменил своему священному долгу и причинил своему прежнему покровителю неисчислимые потери, бедствия и унижения. В сущности, Дракула — единственный из европейских правителей, кто сумел наголову разбить Мехмеда, чем вынудил султана отказаться от планов захватить Валахию и, поджав хвост, позорно убраться в свои пределы. Желая как можно сильнее ошельмовать и заклеймить Дракулу, турецкие обличители измыслили для него самое убийственное, какое только могли вообразить, прозвище Казыклы-бей, что означало «князь Колосажатель». Такую же позицию осуждения заняли предпочитавшие дружбу с султаном греческие историки, в частности Михаил Критовул, щедро вознагражденный за свою службу губернаторством на острове Имврос.
Среди самых уважаемых историков XVI в., немало способствовавших продвижению образа Дракулы как отъявленного злодея, можно назвать не лишенного академической добросовестности немецкого ученого Себастьяна Мюнстера, написавшего знаменитый исторический трактат «Космография», который при жизни автора был опубликован в Германии на латинском языке в 1544 г., а позже много раз издавался в переводе на различные языки, в том числе на английском (в 1552 г.). «Космография» имела невероятный успех и для Восточной Европы сделалась своего рода справочным изданием. Увы, приобретя известность, автор «Космографии» не удержался от соблазна повторить искаженное представление о Дракуле. Именно таким путем негативный образ Дракулы проник в стены немецких и австрийских университетов, а также в центры науки, где закрепился как широко признанная истина. Приводить имена всех видных историков, принявших эту точку зрения на Дракулу, было бы занятием малополезным и неблагодарным. Один из них, Иоганн Христиан фон Энгель, привлек широкую читательскую аудиторию просто потому, что первым с научных позиций изложил историю румынских земель в Германии, основываясь на тщательном изучении исторических документов (труд назывался «История Молдавии и Валахии», опубликован в 1804 г. в Галле). Энгель изобразил Дракулу все тем же непреклонным беспощадным тираном и психопатом, фактически повторив портрет, обрисованный в XV в. у гуманиста Я. Паннониуса и позже у С. Мюнстера. У Энгеля этот отталкивающий образ Дракулы, в свою очередь, позаимствовали двое выдающихся немецких ученых XIX в., Йозеф фон Хаммер-Пургшталь и Леопольд фон Ранке, и даже несколько обучавшихся в Германии румынских историков. Когда Уильям Уилкинсон, назначенный в начале XIX в. английским консулом в Бухарест, приступил к поискам источников для написания первых очерков по молдавской и валашской истории на английском языке, ему не могли не попасть в руки труды вышеназванных немецких историков.
Однако со временем ряд ученых стали высказывать о Дракуле более благосклонные суждения. Среди первых был польский историк, писатель, педагог, политический публицист и поэт-романтик Адам Мицкевич (1798–1855), преподававший славянскую словесность в престижном парижском Коллеж де Франс, основанном еще Франциском I. В начале 1840-х гг. на одной из лекций по славянской литературе Адам Мицкевич привел студентов в изумление, когда высказал безусловное почтение в адрес Дракулы, назвав его идеальным деспотом. По всей видимости, славянские корни Мицкевича сыграли не последнюю роль в его знакомстве с русским нарративом о Дракуле, к которому мы сейчас переходим.
Как мы уже отмечали, немецкие и турецкие сочинения о Дракуле, в сущности, имели целью опорочить Дракулу в глазах следующих поколений. Однако другие авторы хотя и соглашались, что Дракула совершил много зверств, тем не менее видели в нем справедливого правителя. Этого взгляда, который никогда публично не высказывался на Западе, придерживался выдающийся русский дипломат, думный дьяк Фёдор Курицын, доклады которого мы обильно цитировали выше.
Фёдора Васильевича Курицына во главе многочисленного посольства в 1482 г. отправил с миссией на Запад его повелитель, великий князь Владимирский и Московский Иван III. Официально заявленная миссия, во многом как и более позднего времени миссия знаменитого посольства Петра Великого 1689 г., состояла в том, чтобы «распахнуть окна», закрывавшие Русь от Запада. Венгерская столица Буда представлялась Ивану III воротами в Европу, где уже в полной мере сказывались влияние итальянского Ренессанса с его научными достижениями, изобретательством и гуманистической революцией. Выражаясь современным дипломатическим языком, миссия русского посла состояла в промышленном шпионаже. Великий князь испытывал огромную нужду в мастеровых, архитекторах, художниках и представителях других профессий, которые помогли бы ему осовременить страну. Что касается собственно дипломатии, Иван III желал подписать с королем Матьяшем Корвином договор о союзе против поляков, против своих татарских сюзеренов, а также против соперников в лице городов-государств вроде Новгорода, представлявших угрозу для его княжения.
