Борис Акунин - Между Азией и Европой. История Российского государства. От Ивана III до Бориса Годунова
Кроме того, очень хорошо понимая силу денег в политической борьбе, Годунов постоянно увеличивал свое личное состояние, так что через несколько лет стал одним из богатейших, а может быть, и самым богатым человеком в стране.
Царские щедроты и милости сыпались на него непрекращающимся потоком. Благодаря сестре он всё время получал новые пожалования и вотчины. Его титулование постепенно делалось пышнее и длиннее, в конце концов он стал именоваться так: «государю великому шурин и правитель, слуга и конюший боярин и дворовый воевода и содержатель великих государств, царства Казанского и Астраханского».
Годунов получил доходы с Твери, Рязани, Торжка и нескольких волостей; пастбища вдоль Москвы-реки протяженностью в семьдесят километров; сборы с московских бань (источник немалой прибыли); выгодный экспорт поташа, вывозимого в Англию.
Очень усилились и родственники Бориса.
Важнейшую должность дворецкого (главы государева двора и всего имущества) занимал Григорий Васильевич Годунов; Степан Васильевич Годунов ведал дипломатией; Дмитрий Иванович Годунов стерег западную границу, будучи новгородским наместником; Иван Васильевич Годунов руководил Разрядным приказом; всё большее значение приобретал Семен Никитич Годунов, занимавшийся тем, что сегодня назвали бы «государственной безопасностью».
Современники писали, что клан Годуновых был способен вывести в поле собственную армию в сто тысяч человек. Это наверняка преувеличение, однако известно, что личный ежегодный доход Бориса составлял астрономическую сумму в 93 700 рублей (для сравнения: вся Москва с областью приносила в государственную казну около сорока тысяч в год).
С 1587 года Борис превращается в полновластного правителя страны. «Его мало назвать премьер-министром, – пишет Ключевский, – это был своего рода диктатор». Именно так воспринимали Годунова и за границей, не придавая царю Федору никакого значения.
Смерть номинального самодержца (1598) изменила лишь титул Бориса, но не объем его власти.
Избрание на царство
Тем не менее это событие – превращение диктатора в царя – было для отечественной истории чем-то небывалым. Помимо того что этот эпизод очень интересен сам по себе, он еще и стал важной вехой в эволюции российской государственности, дав старт эпохе не «богоданных», а «избранных» монархов.
Одно дело – править страной от имени царя (такое бывало и раньше, в малолетство Ивана IV), и совсем иное – самому стать царем. При полубожественной высоте, на которую московский государь вознесся со времен Ивана III и в особенности при Иване Грозном, сама идея казалась невозможной, кощунственной.
Однако со смертью бездетного Федора Ивановича впервые за всё время существования Руси правящая династия пресеклась. Самодержавие без самодержца существовать не могло – значит, нужно было откуда-то взять нового царя.
Как такое бывает, никто не знал. Равнодушный к земным делам Федор Первый никаких распоряжений не оставил. Патриарх и бояре допытывались у умирающего государя, кому он «прикажет царство, царицу и нас, сирот»? Федор прошептал, что на всё воля Божья, и больше от него ничего не добились. 7 января 1598 года царь испустил дух.
Бояре в тот же день присягнули женщине – царице Ирине. Государынь на Руси не бывало со времен полулегендарной княгини Ольги, но оставаться совсем без монарха было невообразимо и страшно.
Однако вдова твердо заявила, что желает удалиться от мира и постричься в монахини. Она не соглашалась быть и номинальной царицей, оставив управление государством брату, как это было при Федоре. Справив девятый день по смерти мужа, Ирина переселилась в ближний Новодевичий монастырь и постриглась, приняв имя инокини Александры.
Не приходится сомневаться, что Ирина действовала по указке Бориса, который решил, что настало время надеть царский венец. Вряд ли дело было в жажде власти – она и так принадлежала Годунову; непохоже и что он руководствовался честолюбием, мало свойственным этой прагматической натуре. Вероятнее, что за время фактического управления страной Борис хорошо усвоил природу русской государственности, при которой власть непременно должна быть осенена сакральностью, а ее может дать лишь царский титул.
Знать и патриарх не возражали против того, чтобы Борис стал царем. Они били об этом челом и самому правителю, и царице – но Годунов упорно отказывался, что воспринималось современниками (а впоследствии большинством историков) как фальшивая и ненужная игра. Всем ведь и так было ясно, чем закончатся эти запирательства.
Однако Борис заупрямился не на шутку. Он тоже, вслед за сестрой, переехал в Новодевичий монастырь и перестал заниматься текущими делами. Государственный корабль остался без кормчего.
Борис Годунов и его сестра Ирина. Миниатюра из «Жития митрополита Алексея»
Может показаться, что, отказавшись от короны и выпустив из рук кормило, Годунов очень рисковал. В конце концов, пресеклась лишь старшая ветвь Рюриковичей, но имелись и младшие – те же Шуйские, несмотря на все гонения остававшиеся родом богатым и влиятельным. Старший из бояр, князь Федор Мстиславский (сын покойного «регента» Ивана Мстиславского), происходил из венценосного литовского рода Гедиминовичей, почитавшегося на Руси почти так же, как Рюриковичи. К тому же князь приходился праправнуком Ивану III. Еще одним видным представителем знати был Федор Романов (сын другого «регента», Никиты Романова), двоюродный брат покойного царя.
Однако на самом деле к 1598 году власти Годунова уже ничто не угрожало. Вопреки известному зачину пушкинской драмы, где князья Шуйский и Воротынский подумывают об альтернативе Борису, никто из первых вельмож государства, кажется, и не помышлял о троне.
Годунов правил страной так давно и так успешно, что все привыкли к заведенному порядку вещей и не хотели его менять. Диктатор мог спокойно на время отойти от дел – всё управление находилось под контролем его многочисленных родственников и слуг. В период бесцарствия главной фигурой стал патриарх, но он никак не мог занять престол, к тому же преосвященный Иов был одним из самых верных соратников Годунова.
«Скромность» правителя историки обычно объясняют тем, что бояре не возражали против воцарения Бориса, но добивались, чтобы он «целовал крест» на некоей грамоте, ограничивающей его права, а Годунов делать этого не хотел и тянул время, зная, что оно работает в его пользу – страна не могла долго оставаться без царя, и выбора у бояр всё равно не было. Следует сказать, что Борис понимал суть русского государства лучше, чем аристократия: самодержец, чьи права ограничены, – оксюморон; такая ситуация неминуемо привела бы к кризису власти.
Действовал Годунов очень ловко и изобретательно.
Сразу после того как правитель заперся в Новодевичьем монастыре, один из его близких помощников дьяк Василий Щелкалов потребовал у собравшегося в Кремле народа присягнуть Боярской думе. Трюк с «народными крикунами», опробованный во время мятежа Бельского, пригодился вновь: в толпе громко закричали, что не хотят боярского правления, а хотят Бориса Федоровича.
Патриарх, другой участник годуновского замысла, возглавил массовое шествие к монастырю – просить Бориса согласиться, а царицу Ирину – уговорить брата. Годунов вышел к представителям и сказал, что ему, убогому, никогда и в голову не приходило помышлять о царском венце. Пускай-де соберутся лучшие люди со всей страны, человек по восемь-десять от каждого города, и сообща решат, кому быть государем.
Так пригодилась традиция земских соборов, полвека назад введенных «Избранной радой» и впоследствии низведенных Грозным до положения бессмысленной декорации.
После сороковин, уже в середине февраля, в Москву съехались «выборные»: около сотни духовных лиц, во всем покорных патриарху; человек двести придворных и приказных, обязанных своим положением Годунову; полторы сотни дворян и купцов; полсотни простых горожан (очевидно, для «народности») и десятка полтора бояр, которые при подобном соотношении сил мало что могли сделать.
Открыл собор Иов, задав делегатам вопрос: кому на великом преславном государстве государем быть? – и тут же сам на него ответил, что лично у него, у всех церковных иерархов, бояр, дворян, приказных, купцов и вообще у всех православных христиан единодушное убеждение «мимо государя Бориса Федоровича иного государя никого не искать и не хотеть». После такого зачина обсуждать было нечего. Выборы царя закончились, не начавшись.
Годунов отказался и теперь, но это была уже скорее дань русским традициям, согласно которым перед согласием полагалось долго смущаться и отнекиваться.
