Проспер Оливье Лиссагарэ - История Парижской Коммуны 1871 года
Делегаты Конгресса Лиона во главе с Жюлем Амигом и Лароком, предложили свою помощь, но у них не было мандата. Они даже не знали, примет ли их Тьер. Участники заседания приняли их предложение довольно холодно. Ведь многие в ратуше верили в победу и почти радовались вступлению в город версальских войск, потому что Париж, казалось, действительно, пробуждался.
Баррикады росли быстро. Баррикада на улице Риволи, призванная защищать ратушу, была сооружена у входа на площадь Сен‑Жака, на углу улицы Сен‑Дени. Пятьдесят рабочих выполняли работу каменщиков, в то время как ватаги детей возили с площади тележки, наполненные землей. Это сооружение толщиной в несколько метров и 6 метров высотой, с траншеями и амбразурами, с внешними укреплениями, было так же мощно, как редут Флорентена, на строительство которого потребовалось несколько недель, но который пал в несколько часов — пример того, что могли разумные усилия в нужное время дать Парижу для обороны. В девятом округе были разобраны мостовые на улицах Обер, Де ла Шоссе д’Антен, Де Шатодун, перекрестки в предместье Монмартра, Нотр—Дам де Лоретте., Де ла Трините и улице Мучеников. Забаррикадировали широкие подходы к Ла Шапелю, Буттес Шомону, Бельвилю, Мендмонтану, улице де ла Рокет, Бастилии, к бульварам Вольтера и Ришара Ленуара, площади Шато д’О, широкие бульвары — особенно, со стороны ворот Сен‑Дени, а на левом берегу — всю протяженность бульвара Сен‑Мишель, Пантеона, улицы Сен‑Жак. Гобелена, главные авеню тринадцатого округа. Большое количество этих работ так и не было закончено.
В то время как Париж готовился к последней битве, Версаль ликовал со всей необузданностью. Ассамблея собралась в ранний час, и Тьер не уступил никому из своих министров привилегии объявить о первой бойне в Париже. Его появление на трибуне приветствовалось неистовым ором. — Дело справедливости, порядка, гуманизма и цивилизации одержало триумф, — кричал этот карлик. — Генералы, командовавшие входом в Париж — великие полководцы. Искупление будет полным. Оно произойдет во имя закона, по закону и для закона. — Палата выразила понимание этому обещанию резни единодушным голосованием. Правые, левые, центристы, клерикалы, республиканцы, монархисты утверждали, что «версальская армия и глава исполнительной власти достойны своей страны» (182). Участники Ассамблеи разом поднялись. Депутаты помчались к Лантерн Диогену, Шатильону и Мон—Валерьену, ко всем возвышенностям, откуда, как из огромного Колизея, можно было наблюдать за бойней в Париже, не подвергая себя ни малейшей опасности. Их сопровождали компании бездельников, а на Версальской дороге к ним присоединились другие депутаты, куртизанки, светские дамы, журналисты, функционеры, одержимые той же страстью, иногда в одних и тех же, набитых битком каретах. Они демонстрировали перед пруссаками и Францией буржуазную вакханалию.
После восьми часов вечера армия прекратила наступление, за исключением восьмого округа, где баррикада перед Английским посольством была окружена садами. Нашей линии укреплений Фобур Сен‑Жермен противостояли силы от Сены до вокзала Монпарнас, которые мы обстреливали артиллерийским огнем.
С наступлением темноты перестрелка стрелковым оружием ослабла, но артиллерийская канонада продолжалась. В Тюильри вспыхнул пожар, горело министерство финансов. В него попала часть снарядов, предназначенная для террасы Тюильри, и загорелись кипы документов в верхних этажах. Пожарные Коммуны сначала потушили этот пожар, мешавший обороне редута Сен‑Флорентина, но он вспыхнул вскоре снова и стал неустранимым.
Затем начались ночи ужаса, когда среди грохота взрывов при свете горящих домов люди искали друг друга в лужах крови. Париж, наконец, поднялся. Его батальоны сходились к ратуше, с оркестрами и красными флагами. Вот идет небольшой по численности батальон, возможно, численностью в двести человек, но полный решимости. Эти федералы шли в молчании. На их плечах лежали мушкеты. Это были люди, преданные социальной революции, которые сторонились ее по личным мотивам. Но в этот час никто не думал об этом. Разве могут бойцы бросить свой флаг из–за бездарности командиров? Париж 1871 года противопоставил Версалю социальную революцию и новую судьбу страны. Следовало быть против или за это, несмотря на совершенные промахи. Сторонились только трусы. Все же истинные революционеры шли на бой, даже те, которые не питали иллюзий об исходе битвы. На службе бессмертному делу они бросали вызов смерти.
10 часов. — Мы проследовали к ратуше. Раздраженная группа федералов только что арестовала Домбровского. Генерал без солдат отправился с группой офицеров к аванпосту Сен‑Кен, и, полагая, что в нем нет больше нужды, хотел прорваться ночью сквозь боевые позиции пруссаков и добраться до границы. Командир федералов, которого позднее расстреляли как изменника, настроил солдат против генерала, утверждая, что тот предает их. Доставленный в Комитет общественной безопасности, Домбровский с возмущением воскликнул: — Они считают меня предателем! — Члены Комитета сердечно приветствовали его, и инцидент был исчерпан без дальнейших последствий.
Курьеры стекались в Военное ведомство со всех участков битвы. Среди не прекращавшейся суматохи многие гвардейцы и офицеры слали приказы и депеши. Внутренние дворы были забиты фургонами и телегами, запряженные лошади стояли в готовности. Боеприпасы доставлялись и отправлялись. Не проявлялось ни единого признака уныния или даже беспокойства, но повсюду наблюдалась бодрая активность.
Улицы и бульвары, за исключением захваченных кварталов, освещались как обычно. У входа в Фобур Монмартр свет резко обрывался, создавая впечатление огромной черной дыры. Темнота патрулировалась часовыми федералов, постоянно произносившими: — Passer au large! (Проходите!) — Кроме этого, лишь грозное молчание. Тени, двигавшиеся в темноте, приобретали огромные размеры. Казалось, что вас преследуют зловещие видения. Страх охватывал самых смелых.
Бывали ночи более шумные, более яркие, более грандиозные, когда Париж был охвачен пожарами и взрывами, но ни одна из них не производила столь грустное впечатление. Ночь размышлений, бдения перед битвой. Мы искали друг друга во мраке, говорили задушевно, ободряли друг друга. На перекрестках совещались друг с другом, чтобы выяснить положение, а потом за дело! Брались за лопату и булыжники мостовой! Пусть земля высится горкой, в которую могут погрузиться снаряды. Пусть матрасы, выброшенные из окон, прикроют бойцов. С этого времени передышки не будет. Пусть камни притиснутся друг к другу, как плечи воинов, идущих шеренгой в бой. Враг застал нас врасплох, беззащитными. Может завтра его постигнет Сарагоса или Москва!
Каждому прохожему бросался в глаза призыв: «Вперед, граждане, поможем Республике!» На площади Бастилии и на внутренних бульварах встречались группы рабочих, одни из которых рыли землю, другие таскали булыжники мостовой. Дети пользовались лопатами и кирками длиной в их собственный рост. Женщины ободряли мужчин. Изящные ручки девушки поднимали тяжелую кирку, обрушивавшуюся на каменистую землю и высекавшую сверкающие искры. Требовалось не меньше часа, чтобы углубиться в землю сколько–нибудь серьезно. Ну, и что! Они потратят ночь на это. Вечером во вторник на стыке площадей Сен‑Жак и бульвара Севастополь долгое время работало много торговок, наполняя землей мешки и плетеные корзины (183).
Это уже не были традиционные редуты высотой в два этажа. Кроме четырех–пяти баррикад на улицах Сен‑Оноре и Риволи, майские баррикады состояли из булыжников, уложенных в человеческий рост. За ним иногда помещались орудие или пулемет. Между булыжниками устанавливался красный флаг, цвета отмщения. При помощи таких убогих укреплений тридцать человек сдерживали целые полки.
Если бы эти общие усилия имели, хоть толику умелого руководства, если бы Монмартр и Пантеон координировали свой огонь, версальская армия была бы рассеяна в Париже. Но федералы, без военного командования и знаний, не мыслили дальше своего квартала, или даже улицы. Поэтому вместо 200 крупных и мощных баррикад, которые могли бы защищать 7 – 8 000 человек, по городу были разбросаны сотни таких укреплений без достаточного вооружения. Общая ошибка состояла в уверенности, что защитники баррикад будут атакованы с фронта, в то время как версальцы, благодаря превосходству в численности, совершали повсюду обходные маневры.
Вечером боевая линия версальцев растянулась от вокзала Батиньоля до конца Западной железной дороги на левом берегу, проходя через вокзал Сен‑Лазар, казармы Пепиньер, Английское посольство, дворец Промышленности, здание Законодательного собрания, улицу Бургонь, бульвар Инвалидов и вокзал Монпарнас. Врагу противостояло подобие баррикад. Если бы он одним ударом прорвался сквозь эту слабую линию обороны, то застал бы врасплох центр совершенно безоружным. Но эти 130 000 неприятельских войск не посмели это сделать. Их солдаты и командиры боялись Парижа. Они воображали, что под ними разверзнутся улицы, и дома попадают на них, как позже один «очевидец» выдумывал разные снаряды и мины в канализационной сети, чтобы оправдать их нерешительность (184). В понедельник вечером, овладев несколькими округами, они все еще дрожали от страха, боялись неприятных сюрпризов. Им понадобилась целая ночь, чтобы придти в себя и убедиться в том, что Комитет обороны, несмотря на свое бахвальство, ничего не предусмотрел и не подготовил.
