Юрий Малинин - Франция в эпоху позднего средневековья. Материалы научного наследия
К большому и вполне искреннему огорчению Коммина Пьеро Медичи, сын и преемник Лоренцо, тоже изменил политике отца, вступив в союз с Неаполитанским королевством и отказавшись его порвать даже ввиду опасности французского похода. В этой ситуации Коммин, дабы отвести угрозу от Пьеро, накануне выступления французской армии срочно пишет письма его лионскому резиденту и ему самому. Желая «услужить ему и его дому», он излагает причины враждебного к нему отношения советников короля (явная помощь Неаполю, отказ предоставить кредит французскому королю и др.) и советует, какие действия нужно предпринять, дабы Флоренция и Пьеро Медичи «заслужили такую благосклонность и дружбу короля, какой не было даже при покойном короле Людовике». В частности, он напоминает: «Полагаю, Вы могли бы найти денег, какую-нибудь разумную сумму (для короля. — Ю. М.)».{558}
Коммин просит, чтобы ему как можно быстрее ответили, заверяя Пьеро, что пока он состоит при короле, «охотно употребит свои силы, дабы услужить» ему, и что «никому в мире не расскажет о том, что ему будет написано». При этом он выражает надежду, что и действия Пьеро Медичи будут «соответствующими», намекая, возможно, и на то, что он, как и его отец, не забудет его вознаградить.{559}
Но его предложением услуг и советами пренебрегли. В «Мемуарах» он пишет, что Пьеро «прислал мне насмешливый ответ».{560} Отказавшись от предварительного соглашения с французами на предложенных Коммином весьма мягких условиях, Пьеро оказался застигнутым врасплох, когда французы быстро прошли через Северную Италию и вступили в пределы Флорентийской синьории. В страхе он выехал из Флоренции навстречу королю и безоговорочно принял их требования, сдав французам все крупные города. Коммин пишет об этой встрече: «Мне рассказывали об этом те, кто вел переговоры с Пьеро, и при мне они смеялись над ним и удивлялись, как это он так быстро согласился на столь большие уступки, на какие они и не рассчитывали».{561}
Возмущение флорентийцев этой полной капитуляцией было столь сильным, что Пьеро, опасаясь за свою жизнь, спешно бежал из города с кучкой верных людей и слуг и направился в Венецию, где в это время уже находился Коммин. Венецианские власти настороженно отнеслись к Пьеро, не зная, как отреагирует король Франции на его прием, и поэтому его поначалу даже не впустили в город. И тогда-то Коммин оказал ему важную услугу, поскольку хотел помочь Пьеро в память о его отце. Он заверил Венецианскую синьорию, что король не будет ничего иметь против его приема, поскольку тот «бежал из страха перед народом, а не от короля». После этого Пьеро и его людям разрешили въехать в город, где «ему оказали большие почести».{562}
Немного позднее Коммин посетил Пьеро. Он вспоминает: «Когда я увидел его, то он показался мне человеком, не способным вновь встать на ноги. Он долго рассказывал мне о своей злосчастной судьбе, и я по мере возможности утешал его. Между прочим, он рассказал, что потерял все свое имущество…».{563} И тогда, надо полагать, он ссудил Пьеро некую сумму денег. В «Мемуарах» он не говорит об этом, но сохранилось письмо французского короля Людовика XII, камергером которого Коммин стал в 1505 г., адресованное Флорентийской синьории и написанное, вероятно, в 1506 г. В нем король изъявляет желание, чтобы синьория «соблаговолила уплатить нашему любимому и верному советнику и камергеру монсеньору д'Аржантону ту сумму денег, кою задолжал ему покойный Пьеро Медичи… ибо, как он нам сказал, несмотря на все свои старания, он так и не получил от синьории никакого ответа».{564} Видимо, Коммин, которого во Франции звали по одной из его земель д'Аржантоном, одолжил Пьеро немалую сумму, поскольку обратился к самому королю за содействием в ее возвращении Флорентийской синьорией, конфисковавшей в свое время значительную часть богатства дома Медичи.
С падением дома Медичи, в чем Коммин винил Пьеро, не пожелавшего вовремя прислушаться к его советам, у него связано и воспоминание о разграблении их великолепного дворца. Сам он при этом не присутствовал, но позднее, навещая Флоренцию, имел возможность узнать подробности этого грустного события. Грабить начали французы, когда пришли в город, но к ним быстро присоединились и итальянцы. Во время первой своей поездки в Италию в 1478 г. он посещал дворец, возможно даже жил в нем, и ему показали все его богатства. Любопытно, какие похищенные из дворца ценности он вспоминает. В первую очередь, это рога единорога, за которые в средние века выдавали рога некоторых видов антилоп или бивни нарвала. Они высоко ценились потому, что считалось, будто они помогают обнаружить яд в пище. Затем он говорит о «прекрасных агатовых сосудах», и «таких красивых камеях, что диву даться можно», поясняя, что он их однажды видел. И под конец он вспоминает «около трех тысяч золотых и серебряных медалей весом в 40 фунтов, таких красивых, что, думаю, нигде в Италии больше не было подобных».{565}
Эти его воспоминания дают ясное представление о его вкусах, характерно средневековых. Он высоко оценивает лишь то, что ценно само по себе, благодаря драгоценному материалу изготовления. Он говорит об удивительной красоте золотых и серебряных медалей, но не более ли важен для него их вес, о котором он, конечно, специально поинтересовался? При этом он совершенно не вспоминает о произведениях живописи или скульптуры, которые он, несомненно, видел, но взирал на них как на предметы убранства, наподобие мебели.
Во второй раз он посетил Флоренцию в 1495 г., проездом из Венеции в Южную Италию, где тогда находился французский король. Из этой поездки самое сильное впечатление, какое он вынес, было от встречи и разговора с Джироламо Савонаролой. Коммин искал знакомства с ним потому, что в своих проповедях «он постоянно уверял слушателей в пришествие нашего короля, говоря, что король послан Богом, дабы покарать тиранов Италии, и что никто не сможет ему оказать сопротивление».{566} Коммин несомненно верил в его провидческие способности, как и в то, что он имел откровения от Бога. Его всего более интересовало, сумеет ли король со своей армией безопасно вернуться во Францию из Южной Италии, ввиду того, что уже была создана антифранцузская лига, войска которой начали собираться на севере Италии. Савонарола ему предрек, что «у короля будет много трудностей на обратном пути, но он выйдет из них с честью… и что Господь, приведший его сюда, выведет и обратно». В то же время он пригрозил Карлу VIII, сказав, что за грабежи французов, которые он допустил, «Господь вынес ему приговор и вскорости накажет его».{567} И Коммин, рассказывая об обратном походе французской армии, постоянно вспоминал предсказания Савонаролы, которые, как он верил, сбывались; а за наказание Господне он счел смерть дофина, единственного сына и наследника короля.
Позднее Коммин в подробностях узнал о падении и казни Савонаролы, но навсегда сохранил добрую память о нем, почитая его как человека, жившего «святой, прекраснейшей жизнью», который «произносил замечательные проповеди, обличая пороки и вернув многочисленных жителей города (Флоренции. — Ю. М.) на путь добродетели».{568}
С Флоренцией Коммина связывала не только его политическая и дипломатическая деятельность. К этому городу его прочно привязывали и его финансовые интересы. Хорошо известно, что он был человеком весьма сребролюбивым, и итальянские послы отмечали в донесениях, что к нему нельзя было и подступиться, если не вознаградить хорошей суммой денег.{569} Но помимо той мзды, что он получал за услуги, оказываемые Медичи и другим итальянцам, задолго до посещения Италии у него сложились тесные деловые отношения с флорентийскими финансистами. Его восхищала коммерческая хватка итальянцев, их умение делать деньги и быстро обогащаться за счет финансово-кредитных операций, поэтому он регулярно вкладывал деньги в предприятия флорентийских банкиров.
С флорентийскими деловыми людьми он впервые познакомился в Лионе, где находился один из филиалов банка Медичи. Эти филиалы (кроме Лиона, они располагались также в Лондоне и Брюгге) были достаточно независимы от материнского банка, который не отвечал своим капиталом за их операции, и отличались рискованными, но обещавшими большие прибыли кредитными операциями. Лионский кредит специализировался на срочных вкладах, и Коммин внес на его счет большую по тем временам сумму в 25000 экю, став, насколько известно, самым важным его депозитором.{570} Неизвестно, какой именно процент давал этот банк, поскольку в дошедших до нас расписках он не указывается из религиозных соображений (церковь осуждала ростовщичество), но обычно прибыль была очень высокой, доходившей до нескольких десятков процентов.
