Франсиско Луке - Луна доктора Фауста
"Падре Тудела сказал мне сущую правду,- со сладостным беспокойством подумал Филипп.- Амапари меня искушает и завлекает, грозя покончить с моей излишней щепетильностью. Ах, Парсифаль, снова попалась тебе волшебница Кундри, но хватит ли у тебя сил взметнуть над нею золотой луч твоего целомудрия?"
- Завтра отправляемся в Баркисимето,- сухо и властно сказал он Лопе.
В ту же минуту перед глазами Филиппа блеснула сталь выхваченного из ножен клинка.
- Господи помилуй! - воскликнул он, увидев у своих ног разрубленную пополам змею.- Ведь это же гремучая! Благодарю вас, капитан. Вы спасли меня сейчас, я ваш должник по гроб жизни.
- Вовсе нет,- по обыкновению неприязненно отвечал тот.- Просто я расплатился с вами. Теперь мы квиты.
Палатку свою Филипп поставил в полусотне шагов от лагеря. В этот вечер пассат не дул, и стояла липкая, солоноватая, жужжащая полчищами москитов жара. Над бухтой поднялась луна - яркая, круглая, красная, мгновенно исполнившая душу Филиппа предчувствием беды. Филипп разглядел угрюмый ее лик, опущенные уголки губ, красноватые усики. Лагерь уже затих, костры стали гаснуть. Через сетку гамака Филипп вдруг увидел Амапари, медленно идущую вдоль берега.
Волна желания захлестнула Филиппа, он уже вскочил было, как вдруг на индеанку налетела мужская фигура. Гуттен узнал Лопе де Монтальво. Он со страшными проклятьями сбил Амапари с ног, схватил за волосы и поволок в лес. Вскоре оттуда донеслись рыдания и стоны.
"Матерь божья,- подумал Филипп,- хорошо, что не успел выйти к ней. Лопе снес бы мне голову".
И, снова взглянув на зловещее лицо луны, он прошептал с ужасом и восхищением:
- О доктор Фауст, сколь велика твоя мудрость! Второй раз грозит мне смерть от руки испанца, по вине красавицы, в ночь полнолуния!.....
На следующий день отряд выступил и, углубившись в горы, двинулся к югу.
В конце августа пришли в Баркисимето. После ночного происшествия Амапари избегала Филиппа. Люди отдыхали, отъедались. Обильная еда и сок агавы немного укротили Монтальво.
- Я совершенно убежден в том,- говорил он Филиппу у костра, над которым жарился вздетый на вертел бычок,- что необходимо покинуть Коро и перебраться в места поприятней - вроде Баркисимето, или Борбураты, или Долины Красоток. Там, в этом райском месте, где в изобилии и земли, и воды, может разместиться десять тысяч человек.
- Согласен с вами, Лопе, хотя не могу сказать, что подобные мысли не дают мне спать.
- А что помогает вам уснуть, сударь? - с кривой усмешкой спросил Монтальво.
- Я хочу одного: вернуться на родину. Буду жить в Вене или в Аугсбурге.
- За чем же дело стало? - почти выкрикнул Лопе.
- Надо отыскать Эльдорадо. Получить причитающуюся мне долю золота, которое приведет мои доходы в соответствие с моим положением.
- Вам, немцам, только одного и надо! - взорвался наконец Лопе, дав волю долго сдерживаемой ярости.- Вот потому нам с вами никогда не понять друг друга. Я всем сердцем полюбил этот край, который есть не что иное, как продолжение Испании, полюбил так, словно родился и возрос тут. Я и не думаю о возвращении, хотя живу в Саламанке и по происхождению ничуть не ниже вас. Не только время, но и пространство все изменило вот здесь,- и он яростно ткнул себя в грудь.
- Не понимаю вас, капитан Монтальво.
- Не понимаете и вовеки не поймете. Это и ваша беда, и наше несчастье.
С этими словами Лопе встал и исчез во мраке ночи, а сбитый с толку Филипп отправился к капеллану. Луна - в точности так было и в Борбурате казалась ему похожей на потайной фонарь, из узких щелей которого лился кровавый свет. Падре Тудела поспешил к нему навстречу.
- Как вам эта луна, падре? - таинственно понизив голос, спросил у него Филипп.
- А что такое? Полная луна...
- Нет, это не просто полная луна: это небесное знамение.
Священник пожал плечами, а Филипп, дрожа всем телом, продолжал:
- Разве вы не видите, как она отливает кроваво-красным, угрожая и предвещая беду? Поглядите-ка на ее кудрявую бороду... Все это - знак опасности, нависшей над нами... Это - луна доктора Фауста.
- Сказать по совести,- сонно отвечал священник,- не вижу ни бороды, ни крови.
- Да взгляните же на этот багряный ореол!
- Полноте, дон Филипп,- снисходительно молвил священник,- что за мысли приходят вам в голову! Луна как луна. Может, не такая бледная, как всегда, может, чуть розовая. Но насчет багрянца вы преувеличиваете. Чего вы так встревожились? Самая обычная луна.
Филипп, изнемогший от всего этого, растянулся в своем гамаке. Мысли мешались в его отуманенной голове. Бежать! Перелететь через океан на помеле доктора Торреальбы! Вернуться домой! Найти защиту под отчим кровом. Навсегда отказаться от мечты о Доме Солнца! Кваканье лягушек, журчанье ближнего ручейка убаюкали Филиппа. Кровавый свет луны бил ему прямо в лицо.
С вершины холма, перепрыгивая через лужи, спустилась индеанка Амапари, склонилась над спящим Филиппом и поцеловала его. В десяти шагах от нее невидимый во тьме Лопе де Монтальво схватился за кинжал.
21. БОЖЬЕЙ МИЛОСТЬЮ
Около полудня в лагерь вихрем примчался всадник, крича во все горло:
- Дон Хорхе Спира умер!
Гуттен, переменившись в лице, бросился к нему.
- Умер при выходе из Коро,- задыхаясь, стал рассказывать гонец.- Дело было шестого июня. Доконала его перемежающаяся лихорадка.
Филипп был ошеломлен и скорбным известием, и предчувствием важных перемен. Надменному и жестокосердному рыцарю с разрубленной скулой нашлось место в сердце Филиппа, а Спира неизменно относился к нему с уважением и считался как с равным себе. Теперь экспедиция обезглавлена. Даже те, кто ненавидел покойного губернатора, пребывали в растерянности и страхе.
- Отчего ж ты принес мне весть о кончине губернатора с опозданием в семьдесят дней? - упрекнул Филипп гонца.
- Все прямо ошалели,- начал оправдываться тот,- никто не знал, что делать. Сейчас обязанности наместника взял на себя епископ дон Родриго Бастидас.
Гуттен, чуть поколебавшись, направился к своему коню.
- Я немедля еду в Коро,- объявил он.- Вы, Санчо Брисеньо, и вы, Дамиан де Барриос, будете сопровождать меня.
Потом, сурово поглядев на Лопе, сказал:
- Вас, капитан Монтальво, оставляю своим заместителем. До моего возвращения отвечать за все будете вы.
- Но, сударь...- начал было тот, однако Филипп прервал его:
- Я буду постоянно сноситься с вами,- и бросил коня в галоп.
В Коро он прежде всего посетил епископа.
- По моему разумению, сам сатана явился за Спирой,- принялся рассказывать Бастидас,- чтобы самолично уволочь его в преисподнюю. Те, кто присутствовал при последних его минутах, говорят, что в предсмертных судорогах он чуть не вывихнул руку одному из державших его. Тело же, едва успев остыть, начало темнеть, пока не стало напоминать хорошенько прокопченную и к тому же залежавшуюся ветчину,- вот что сотворила с беднягой лихорадка. В бреду он все просил прощения у некой Берты, которую отправил на костер.
- Матерь Божья Зодденхеймская! - вырвалось у Филиппа.
Епископ, заметив, как он побледнел, сказал:
- Оставим эту печальную тему. Займемся другими делами. У меня для вас два письма - кажется, из Германии.
Одно было от Даниэля Штевара, другое - от Морица.
Штевар извещал его о том, что "в первых числах января испустил дух наш друг доктор Иоганн Фауст. Меня известил об этом граф Циммер - помнишь ли ты его? - в гостях у которого мы свели знакомство и подружились. Фауст умер в окрестностях его замка, и граф принял на себя заботы и расходы по его погребению".
Филипп тяжело вздохнул и развернул письмо от брата.
Пробежав глазами первые строчки, он замер от страшной душевной боли. Мориц сообщал ему о смерти их отца.
- Что случилось, Филипп? - обеспокоился Бастидас, заметив его состояние, но Филипп, не в силах вымолвить ни звука, только взмахнул рукой и хрипло, надсадно зарыдал.
Больше часа хлопотал над ним епископ, бормоча какие-то утешительные слова и отпаивая с ложечки сладким вином.
Филипп, придя наконец в себя, смущенно улыбнулся и изложил епископу те новые беды и злосчастья, которые последуют за смертью Спиры.
- Все очень туманно,- отвечал Бастидас,- но я рад тому, что негодяй приказал долго жить.
Филипп силился понять его и не мог. Внезапно он стал беспокойно отыскивать что-то глазами.
- А где мои карлики? Где Перико и Магдалена?
- В Испании.
- В Испании? - переспросил пораженный Филипп.- Но... что они там делают?
- Разве вы не знаете?
- Понятия не имею.
- Но ведь вы сами оставили их Спире, с тем чтобы он отослал пигмеев в подарок государю?
- Я? - вскричал Филипп.- Как мог я поступить так с людьми, которых любил, как родных детей?
- Ах,- сказал епископ, откидываясь на спинку кресла.- Мне бы следовало быть поумней, я же повел себя как последний дурак. Я ведь подумал, что вы никогда бы не пошли на такое, но подлец Спира напомнил, как вы при мне поручили ему малышей, и я, к стыду своему, подумал о вас дурно, Филипп!
