Вольдемар Балязин - Русско-прусские хроники
Вот здесь-то мы перепугались не на шутку - от Литвы нас отделяла лишь река Неман, и переплыть ее на кожаных бурдюках, наполненных воздухом, татары и московиты могли за один день. Сначала в пограничном Тильзите, а потом в Инстербурге и Кенигсберге появились беженцы из Литвы и восточных Прибалтийских земель.
Хитрый Тенгиз-Булат не стал сначала действовать подобно Чингис-хану и Тамерлану, в честь которых он был назван, а использовал, по-видимому, тайные рекомендации своих берлинских друзей, за год перед тем организовавших и проведших "Свободные всенародные референдумы" о добровольном присоединении Судетской области, принадлежавшей королю Богемии и Моравии к Бранденбургу.
Пользуясь свежим опытом своих новых друзей, Тенгиз-Булат умело и успешно провел в захваченных землях подобные "свободные референдумы". (Даже само латинское слово "референдум", означающее "всенародное голосование", не могло быть известно ни татарам, ни московитам, у которых ничего подобного никогда не было, и все решалось волей их царей и ханов, и потому ясно, кто присоветовал Тенгиз-Булату учинить комедию "Референдума" в его новых владениях52).
Добровольные всенародные референдумы удались на славу - везде все прошло по задуманному плану, и насмерть перепуганные новые подданные, боясь за свою жизнь и жизнь своих детей, сначала вышли на улицы своих городов с бунчуками, бубнами и прочими татарскими атрибутами, неся по европейской традиции портреты Тенгиз-Булата и его темников ("темниками" назывались у татар командующие конными легионами, из десяти тысяч всадников каждый), а после таких "карнавалов" со слезами на глазах отправили в ханскую ставку своих представителей с богатыми подарками и "добровольно" вошли в состав Золотой Орды, в которой уже томилось более ста племен и народов, покоренных Тенгиз-Булатом от Немана до Тихого океана и от вечно покрытого льдом Гиперборейского моря до Индии и Китая.
Беженцы, оказавшиеся за Неманом, а их было немного, так как татарская пограничная стража сразу же поставила на восточном берегу Немана цепь застав и пустила вдоль реки сотни дозорных конных лучников, рассказывали о начавшихся грабежах и облавах, арестах и похищениях и протестантов и католиков.
И потому мы, в Кенигсберге, жили больше тем, что происходило рядом, чем далекими от нас сражениями под Дюн-Керком и под Парижем.
И все же падение Парижа произвело на всех жителей города, и особенно на нашего трусливого монарха, сильное впечатление, и он стал выказывать всяческие знаки внимания Зигфриду Берксерьеру и, формально сохраняя нейтралитет, явно держал его руку и даже устроил в своей "нейтральной" столице праздничный бал у себя в замке, учинил грандиозный фейерверк для горожан и послал депешу в Берлин, поздравляя Берксерьера со взятием Парижа.
Василиск Великий тоже сердечно поздравил нового друга, который между тем задумал коварный план нападения на Италию. В то время когда друзья Берксерьера радовались его успехам, фельдмаршалы Одержимого скрытно подвели свои войска к северным границам Италии и спрятали их в горах и лесах неподалеку от Венеции, Ломбар-дии, Савойи и Пьемонта.
А доверчивый папа Василиск в это время сажал цветы у себя на загородной вилле "Василисковская" и слушал пение соловьев.
И вдруг, ровно через год после падения Парижа, "Черные ландскнехты" "неожиданно и вероломно", как сказал папа, ворвались в Италию.
А надобно к этому добавить, что папа Василиск хотя и был как все папы Римским епископом, но светская власть его распространялась на всю Италию, и он чувствовал себя господином на всей ее территории, от Сицилии до Альп.
Злобные протестантские "богословы", как говорил Василиск Великий, "не знающие, где - право, а где - лево", придумали для оскорбления папы глупый термин "цезаре-папизм", уверяя, что в Италии папа Василиск - да и до него папа Илия - объединили в одном лице власть папы и Цезаря. А ведь известно, что только Византийские императоры, да и то не все, а только Юстиниан I и Мануил I, хотели было объединить в своем лице и императоров и первосвященников, но не до конца в этом преуспели. Да и было-то это - в первый раз в VI веке по Рождеству, а последний раз в XII веке - о чем и говорить-то было.
И еще - в слепой ненависти обзывали его "Теократом", будто папа уподобился иудейскому Первосвященнику
или мухаммеданскому Халифу, которые были первыми и в светской, и в религиозной жизни.
Истинно сказано: "Любовь - слепа и ненависть - слепа". А все дело было в том, что у Василиска Великого была необычайная сила авторитета и отсюда проистекал невиданный авторитет его власти.
Но вернемся к описанию дальнейших событий. Узнав о внезапном и вероломном вторжении ландскнехтов Берксерьера на землю Италии, папа Василиск целые десять суток не мог прийти в себя от такого низкого коварства.
Зигфрид был единственным человеком, которому он поверил, которого зауважал и даже полюбил, ибо чем объяснить иначе даже такую сентиментальную деталь: он. Василиск, обменялся к Берксерьером портретами, и, как ему доносили, Зигфрид часто смотрел на парсуну53 папы, будто пытаясь прочитать его мысли, а Василиск тоже иногда пристально всматривался в лик друга, надеясь, в свою очередь, угадать его великие замыслы?
И вот все рухнуло - боевые слоны, конница и пехота Берксерьера несокрушимой лавиной шли на Рим.
Василиск каждую ночь ходил в Пантеон к гробнице Святого Илии и вопрошал его, но тот не подымался из гроба и лежал недвижно. И тогда папа тайно велел увезти мощи Илии из Рима. И не мстительная злоба двигала им, а желание спасти национальную святыню Италии, ибо если бы Берксерьер оказался здесь, то мощи были бы поруганы, а Пантеон взорван.
И лишь через десять дней после того, как "Черные ландскнехты" перешли рубежи Италии, папа Василиск, не дожидаясь, пока Берксерьер, подобно Ганнибалу, окажется у ворот Рима, велел разослать повсюду Окружное папское послание, в коем объявил Крестовый поход против "черной смерти", как образно сравнил он напавших с чумой, ибо именно ее и называли тогда "черной смертью". Папа переменил тиару на шлем и. оставив посох, опоясался мечом. В таком сверкающем облачении не пастыря, но воина Василиск как Архистратиг Михаил взошел на балкон Римского Пантеона, где еще совсем недавно лежали в хрустальном саркофаге нетленные мощи Илии Святого, и поклялся перед многотысячной толпой, запрудившей площадь Святого Петра, что не опустит меч в ножны, пока не привезет Бесноватого - так он назвал Зигфрида Берксерьера - в железной клетке в Рим и не сожжет его на этой площади на медленном огне. С балкона Пантеона он призвал всех своих братьев и сестер, соотечественников и соотечественниц, на священную войну против "черной смерти", принял парад папской гвардии, велел вооружить всех итальянцев вилами, цепами и дубинами и спасать Отечество.
И еще Василиск сказал: "Пусть вдохновляет вас в этой борьбе образ наших великих предков Сципиона Африканского - младшего, Гая Мария, Луция Корнелия Суллы, Гнея Помпея, Гая Юлия Цезаря. Пусть осеняет вас в этой войне Хоругвь Святого Илии!"
Вскоре после этого Василиск учредил военные награды, названные именами этих полководцев, и велел открыть кадетские училища имени Цезаря для мальчиков-паулинцев. Там учились дети и внуки ветеранов и гордо называли себя "цезарианцами". Папу ничуть не смущало, что Цезарь был язычником.
Закончив речь, папа вернулся в покои и, как рассказывал мне потом уже в Риме один знающий человек, сразу же снял шлем, отстегнул боевую перевязь и все это вместе с мечом засунул под кровать. Затем он велел позвать к себе своего любимца и друга, сотрапезника и собутыльника, друга и земляка кардинала Лауренцио, некогда бывшего викарием на Корсике, а теперь кардинала и Генерального магистра Ордена Грозы, Пламени и Урагана (ОГПУ).
Папа велел принести из кухни всегда стоявшие наготове дежурные корсиканские народные блюда - сациви, шашлык, лобио, а из погреба корсиканское же вино трех сортов - "Твиши" урожая 1537 года, "Хинцмареули" - 1541-го и "Хванчкару" - 1553-го. И Василиск и Лауренцио оба были корсиканцами, а какой настоящий взрослый мужчина-корсиканец не понимает толк в винах?
И они, налив "Хванчкару" в простые глиняные кружки, молча поглядели друг другу в глаза и понимающе, чуть-чуть кивнув один другому, также молча выпили - за победу над Бесноватым.
А потом Лауренцио спросил папу по-корсикански - когда они встречались, то всегда говорили на их родном корсиканском языке:
- А что, Васо,- так запросто, без затей, называл папу Лауренцио, когда они оставались одни,- ты и в самом деле поведешь войска на север?54
- Я здесь нужнее, брат Лауренцио,- ответил Василиск.
- Правильно,- согласился Лауренцио,- ты воооще-то нужен везде, но здесь - нужнее всего.
Они выпили еще раз - за здоровье папы, и Лауренцио спросил:
