Вольдемар Балязин - Русско-прусские хроники
- Ты недавно прошел конфирмацию, а кроме того, недурно знаешь латынь. Я думаю, что пришла пора, когда бы ты начал ходить на "Воскресные чтения", где собираются члены "Общества Любящих Христа".
Я снова встал на одно колено и еще раз поцеловал патеру руку и покорно склонил голову - это означало, что я согласен.
Почти каждый грамотный католик, знавший латынь, обязательно посещал "Воскресные чтения". Они проходили не обязательно по воскресеньям, а тогда, когда это было удобнее всего и патеру Иннокентию, проводившему их, и большинству слушателей.
Сразу же следует заметить, что на "Чтения", так мы для краткости называли их между собой, приходили только те, кто состоял в "Обществе Любящих Христа". (Для краткости мы, его члены, отбрасывали слово "Общество", а два других слова - "Любящие Христа" - заменяли аббревиатурой из двух первых слогов этих слов и получалось - "Люхри"57.)
"Люхрями" были католики, не состоявшие в другой - более серьезной организации, которая полностью называлась "Прусская Конфедерация Паладинов", куда входили самые лучшие, самые твердые и верные католики, готовые отдать свою жизнь за победу католицизма и в своей, отдельно взятой стране, и во всем мире. Девизом этой организации, как и других аналогичных ей Конфедераций Паладинов, были слова Святого Илии: "Конфедерация Паладинов есть божественный разум, благородство духа и незапятнанная невинность нашей эпохи". "(Это относилось к любой из Конфедераций Паладинов, в какой бы стране конфедерация не существовала.)
И у нас, в Пруссии, тоже существовала одна из таких региональных организаций, о которой я только что написал, сокращенно - по первым буквам - называвшаяся ПКП. И в ней состояли самые ортодоксальные католики, готовые с радостью взойти на костер, лишь бы жила их великая Конфедерация. А "Люхри" были всего-навсего сочувствующими членами "Конфедерации Паладинов", которые между собою называли себя "Копалы", отбрасывая слова первое и последнее и беря только первые слога слов "Конфедерация Паладинов".
Вместе с тем в названии "Копалы", или иногда "Копальщики", был скрыт глубокий смысл: когда они собирались вместе на свои тайные собрания, чаще всего проходившие ночью в лесах или на кладбищах, то, забравшись в пустой склеп или глухую чащобу, они не начинали говорить о своих делах прежде, чем тихо-тихо, еле слышно не исполняли "Великий хорал", где рефреном четырежды повторялось одно и то же: "Весь мир мы прежде раскопаем, потом врагов всех закопаем".
Заключительные слова "Великого хорала" были более радостны и наполнены пафосом созидания, в них говорилось о том, что после того, как будет закопан в могилу последний враг, "Копальщики" начнут строить Новую Вселенную и предстанут в роли Новых Творцов, но уже не небесных, а земных.
Таким образом, они сравнивали сами себя с Пантократором и становились вровень с ним, и их "Великий хорал" представлял собою грандиозную Теургию58.
И гордились тем, что им выпала на долю участь быть могильщиками проклятых язычников и они говорили:
"Католики - могильщики протестантизма". Из-за этой их непреклонной решимости весь мир закопать в общую братскую могилу, "Копальщиков" очень боялись, особенно после того как они захватили власть в Италии и объявили, что отсюда, из Третьего Рима - в этом была скрытая символика и нам ее растолковали в семинарии, а я раскрою смысл тирады в своем месте,"Копальщики" начнут последний Крестовый поход и победят язычников во что бы то ни стало. Кстати, в "Великом хорале" были и слова о том, что это есть последний и решительный бой "Копальщиков" со всем миром и что род людской воскреснет лишь с пением "Великого хорала".
А теперь вернемся назад. "Копалы" собирались на "Чтения" отдельно от "Люхрей" и глубоко изучали то, о чем нам рассказывали только самое необходимое, причем в очень доступной и понятной форме. Если уместным будет такое сравнение, то несмотря на то, что в общем-то нам читали об одном и том же, то все же "Люхри" были как бы школярами первого года обучения, а "Копалы" - студентами богословского факультета.
Что же мы изучали во время "Чтений"? Вы, любезные и благочестивые читатели, уже и названия этой книги не 'знаете, а для нас она была заключительной третьей частью Библии. Если прежде христиане знали только два Завета - Ветхий и Новый, то мы, католики времен Понтификата Василиска Великого, лучше первых двух должны были знать третий Завет - Новейший.
Его написал, как всем нам было известно, сам папа Василиск, но то ли из вечной его величайшей скромности, которая была одной из самых ярких черт его удивительного характера наряду с милосердием и прямодушием - он не велел ставить свое имя на обложке сочиненной им самим книги, а велел написать: "Под редакцией Конгрегации веры и одобрения Курии". И хотя все богословы мира тут же признали книгу "Новейшим Заветом", папа настоял, чтобы она носила непритязательное, бесхитростное название "Позднехристианская история" и в скобках - "Краткий катехизис".
Я потом расскажу о том, что в нем было написано, а прежде скажу только, что "Копальщикам" читали ее полный текст, а "Люхрям", как я уже говорил, упрощенный и сокращенный. И потому между собой "Люхри" называли книгу "Лапидус инноценс", что означало "Краткий курс для простодушных", в просторечии - "дураков".
Этот последний не принадлежал перу Василиска, и на его обложке не значилось ни участия в его создании Конгрегации веры, а тем более Курии. Книгу Василиска переложил для "Люхрей" некий новоявленный богослов Эмиль Хубельман - уроженец нашего же Кенигсбергского гетто, сын кантора местной синагоги Израэла Хубельмана, бежавший из своей общины и крестившийся в нашей церкви. Этот новообращенный католик сменил свое имя Минея на Эмиля и с успехом стал проповедовать идеи Василиска Великого и всего католического клира.
Должен заметить, что папа Илия, призывавший всех католиков мира к объединению для того, чтобы освободить мир от язычников, часто повторял слова Христа: "Для меня нет ни иудея, ни эллина", трактуя их так, что любой иноверец может стать католиком, отказавшись от веры, в которой он был рожден. И потому вокруг Илии собралось очень много выкрестов из иудеев и перекрещенцев из православных и протестантов и магометан и даже бывших конфуцианцев и буддистов из Китая и Индии. Однако особенно много оказалось возле Илии евреев, и Эмиль Хубельман был одним из них.
Справедливости ради следует заметить, что немало евреев стали и протестантами. Однако выбор конфессии определялся чаще всего личными пристрастиями, чертами характера и целями, которые каждый из них перед собой ставил. Если еврей жил в протестантской стране и хотел стать чиновником или членом магистрата или поступить в университет, то он выбирал господствующую здесь конфессию - протестантизм.
В католической стране, преследуя те же цели, другой еврей становился католиком. Если же происходило все наоборот, то, значит, еврей шел наперекор судьбе и, принимая католичество в протестантской стране, сразу же определенно заявлял о своих бунтарских намерениях, исключительной неординарности, далеко идущих замыслах и немалых претензиях. Конечно, это я понял не в то время, о котором пишу, а гораздо позже, но натолкнул меня на эти мысли Эмиль Хубельман - католический богослов из Кенигсбергского еврейского гетто.
Он не только стал ревностным проповедником идеи Василиска Великого, но и прямо-таки озверел, требуя повсеместного уничтожения синагог и православных церквей, мечетей и кумирен и призывая католиков поджигать и разрушать "эти бесовские капища", как он писал всюду, где это только станет возможным.
И, доказывая свое рвение, став католиком, он тут же вступил в ПКП и предложил патеру Иннокентию читать "Люхрям" свою книгу - "Краткий курс для простодушных".
Правда, Эмиль не успел переложить весь "Краткий катехизис" Василиска Великого, а пересказал лишь первую его часть. Тогда богословам, даже ортодоксальным - да честно сказать, других и не было, ибо каждый богослов старался превзойти всех прочих в сугубой ортодоксии, иначе легко мог попасть на костер,- всем без исключения жилось очень трудно. Прежде всего потому, что толковать Писание мог только папа, а остальные имели право аргументировать и комментировать то, что папа писал и говорил. И потому богословы относились к своему занятию со тщанием и великим страхом.
Поэтому аргументарии и комментаторы писали в день по одной - две фразы, обдумывая их, взвешивая, проверяя и перепроверяя и обязательно раз в неделю советуясь с выше их стоящими богословами. Те, читая, в свою очередь, очень ответственно со тщанием и великим страхом, прежде всего пытались отыскать неточность в цитате или, Господи, спаси и помилуй, какую-нибудь двусмысленность или то, что может показаться двусмысленностью. И если все оказывалось в порядке, разрешали писать дальше.
