(Бирюк) Петров - Перед лицом Родины
- Подъем!.. Подъем!..
Виктор снова начинал делать гимнастику. Немного согревался. Потом его водили умываться... Ему в камеру приносили пайку хлеба, сахар, наливали в кружку кипяток. Но он по-прежнему не мог есть. Не мог проглотить куска хлеба и ложку борща. До того уж он был опустошен и подавлен...
XX
После долгого перерыва к Виктору в камеру как-то зашел следователь Картавых. Он глянул на него и захохотал:
- Иисус Христос! - воскликнул он, рассматривая Виктора. - Ей-богу, настоящий Христос... Полнейшее сходство.
Действительно, во всем облике Виктора что-то было от Христа. Такая же бородка, лохматая голова, такое же грустное выражение лица и печаль в глазах.
- Вы доведете, что не только на Христа, но и на самого господа-бога Саваофа будешь похож, - сердито сказал Виктор.
- Эх, дурак ты, дурак! - сожалеюще сказал Картавых. - Дал бы показания, ну и все бы было в порядке... Пищи давали бы вдоволь, папиросы... Был бы чист и одет прилично. Жена передавала бы передачи...
- Жена? - оживился Виктор. - Будьте человеком, гражданин следователь, скажите, как она живет, как дети?
- Ты что, не знаешь, что ли? - делая вид, что удивлен, сказал Картавых. - Через твое упрямство, что не раскалываешься, жена твоя арестована, а дети в приюте...
- Что вы говорите? - прижимая руку к сильно заколотившемуся сердцу, воскликнул в отчаянии Виктор. - За что ж ее?.. За что мучают детей?.. Но, заметив блудливо бегающие глаза следователя, он понял, что тот сказал неправду.
- Вот давай показания, - сказал Картавы к, - тогда и жену освободим, и детей ей вернем.
- Клеветой я не хочу добиваться жене освобождения, - проговорил Виктор. - Она ни в чем не виновата перед Советской властью, ее освободят и так...
- Ну и сиди еще! - озлобленно выкрикнул следователь. - Я из тебя сделаю, что ты не только на Иисуса Христа или бога Саваофа будешь похож, но и на самого духа святого... Не такие герои, как ты, сдавались... А ты, Христосик, как миленький расколешься...
После этого визита следователя Виктор еще сидел недели две-три, а может быть, и четыре. Он уже потерял счет дням. Он не знал, какой был месяц, какой день и число.
А потом Виктор стал психически заболевать. У него появились зрительные галлюцинации.
Он устремлял пристальный взгляд на какое-нибудь грязное, расплывшееся пятно на стене или потолке. Пятно ото неожиданно оживало и превращалось в милое улыбающееся лицо Ольгуни или Андрюши... Дрожа от счастья, Виктор протягивал руки к дорогому видению... Но оно, как дым, расплывалось, и на стене оставалось лишь грязное пятно...
Виктор подходил к двери и смотрел в стеклянный глазок, в который обычно наблюдали за арестантами, и ему в этом маленьком глазке мерещился любимый образ жены... В такие минуты он весь преображался, его охватывала радость, он веселел и от счастья даже готов был отплясывать...
Виктор, конечно, отлично понимал, что психически заболел, но не пугался этого. Наоборот, он так устал нравственно и физически, что хотел уйти из мира действительного в мир воображений.
Если начавшиеся с ним зрительные галлюцинации он мог еще как-то объяснить себе расстройством своей психики, то вот слуховые галлюцинации, которые стали с ним происходить позже, его обманули. Он принял их за действительность, поверил им.
Через незастекленное окошко в камеру Виктора вместе с порывами холодного осеннего воздуха проникали звуки огромной тюрьмы... Все это было жутко слушать. Но человек такое существо, что он ко всему привыкает. Привык и Виктор к тюремным шумам и крикам...
Но однажды он вдруг насторожился. Он услышал такое, от чего его даже ударило в пот, хотя он лежал на цементном полу и дрожал всем телом от стужи.
Приподнявшись с пола, он прислушался.
- Волков - очень талантливый человек, - послышался ему голос, доносившийся через окошко из следовательского кабинета.
- Несомненно, талантливый, - отвечал второй. - Если б он не был талантливым, то разве "Правда" опубликовала бы такой блестящий отзыв о его романе?
От волнения Виктор слышал, как бурно застучало его сердце. "Значит, напечатали все-таки рецензию..." - ликующе подумал он.
Несмотря на то что дежурный вахтер, расхаживавший по длинному коридору, в любую минуту мог заглянуть в глазок, Виктор вскочил на ноги и, взобравшись на радиатор, приник ухом к решетке.
- О его романе, - голос продолжал из следовательского кабинета, высокого мнения Ворошилов.
- Да что там Ворошилов, - отвечал второй. - Ведь сам Сталин высокого мнения о нем.
- Я слышал, что его хотят освободить из тюрьмы, - сказал первый голос.
- Непременно освободят, - поддержал второй.
И сколько потом ни прислушивался Виктор к таинственным голосам, он в этот раз больше ничего о себе не услышал.
XXI
Вскоре Виктора перевели в дом предварительного заключения при краевом управлении НКВД.
Его опять посадили в неотапливаемую, холодную камеру с разбитыми заиндевелыми окнами. Правда, в камере стоял стол, было даже два топчана с матрацами и одеялами. Это уже большое удобство, настоящий тюремный комфорт.
В камере находился заключенный. Он очень обрадовался приходу Виктора.
- Рад, очень рад, - пожимая руку Виктору, сказал он. - Я уже затомился здесь один. Давайте познакомимся. Ведунов Прокопий Сергеевич, бывший городской архитектор, а сейчас "враг народа", - засмеялся он.
Это был высокий, седовласый, смуглый, горбоносый человек лет пятидесяти.
- Слышал я о вас, - сказал Виктор и назвал себя.
- О! - изумился архитектор. - Значит, и вас тоже посадили? Не посчитались, что вы писатель... Читал ваши произведения. Прекрасные... Очень нравятся мне... Ну, устраивайтесь, Виктор Георгиевич, вот ваш топчан...
Ведунов был человек начитанный, много знал. С ним нескучно было, он рассказывал Виктору разные истории, вел беседы о литературе, искусстве.
Он уже дал показания, наговорил о себе и своих знакомых всякой небылицы.
- Зачем же вы это сделали? - спросил Виктор негодующе. - Как вы могли наклеветать на себя, а главное, на других?.. Ведь их также могут арестовать, а они ни в чем не виноваты...
- А что я мог поделать? - развел руками архитектор. - Они требуют... Говорят, что так надо... Угрожают физической расправой. А я этого не могу перенести... Нет!.. Нет!! Лучше написать все, что они требуют... И притом, следователи утверждают, что для партии и Советской власти так надо...
- Клеветать?
- Да.
- Ни за что не поверю, - горячо возразил Виктор. - Это ложь!.. Ужаснейший обман!.. Разве нашей партии нужна клевета?
- Говорят, нужно, - пробормотал нерешительно Ведунов. - Да все говорят об этом... Я уже со многими арестованными сидел вместе... Меня только за день до вашего прихода перевели сюда.
- Нет, Прокопий Сергеевич, не верьте этой глупости, - сказал Виктор. - Наша партия кристально чистая, и ей клевета и ложь не нужны... Только правдивость честная ей нужна. И я верю, убежден в этом, если мы будем говорить только правду, не будем клеветать и лгать, не будем вводить в заблуждение следствие, то правда восторжествует, и нас всех освободят...
- Не знаю, Виктор Георгиевич, - раздумчиво проговорил Ведунов. Может быть, вы и правильно говорите, но ведь дело-то в том, что следователи знают, что мы не виноваты, а вот, однако, они фабрикуют сознательно ложные на нас обвинения...
- Эти следователи не советские люди, - сказал Виктор. - Они наши враги, враги нашей партии и Советской власти.
Такие разговоры все чаще и чаще возникали между ними... И под действием их Ведунов стал задумываться, а может быть действительно он зря наклеветал на себя?
Виктор голодал и здесь. Свой паек хлеба он съедал тотчас же как только получал его утром, а в обед он довольствовался миской жидкого борща или супа без хлеба.
Между тем Ведунову приносили на обед ароматный жирный борщ, а на второе - котлеты с жареной картошкой. Вместо черного ему выдавали белый хлеб. К тому же ежедневно получал он по десятку плохоньких папирос.
От такого обильного вкусного обеда у Виктора слюнки текли.
- Почему вас так хорошо кормят? - сердито спросил он у архитектора. А меня вот морят голодом.
- А вы разве не понимаете почему? - горестно усмехнулся Ведунов. Это всех клеветников, давших показания, так кормят. А кто "не раскололся", как они говорят, те лишены таких благ.
- Не завидую я вам, - сказал мрачно Виктор. - Дорогой ценой вы купили себе право есть котлеты.
- Что поделать, - вздохнул Ведунов. - Слабый я человек...
Ведунова иногда вызывал следователь. Приходил он от него какой-то смущенный, часто вздыхал, поглядывая на Виктора. Он как будто порывался сказать что-то ему, но не решался.
Но однажды, придя от следователя, он сказал грустно:
- Скоро будут судить меня... Дадут года три... Сошлют в исправительно-трудовой лагерь... Отработаю, вернусь домой...
Виктор не ответил. Ведунов прошелся по камере и, обращаясь к нему, проговорил:
- А почему бы вам, Виктор Георгиевич, не дать показания, а?.. Ведь вы известный писатель... Вас бы на много не осудили... Ну, дали б годика два... Поехали б в лагерь, описали труд заключенных... Получили б орден за это. Вас бы досрочно освободили... и судимость сняли б...
