Рокуэлл Кент - Саламина
Спал ли Давид, спал ли Мартин? Нет, они не легли. Через два часа наступит рассвет, а на рассвете появляются тюлени. Они хотели побродить вокруг, пока не рассветет. Я проснулся в пять, когда охотники вернулись. Не повезло, тюленей не было. Попили кофе. В сером предрассветном освещении обнаружили жилище тех, кого искали: маленькое углубление в склоне холма, окруженное снегом, покрытое сверху куском парусины и ползучими растениями. Уютная берлога, такая уютная, что, несмотря на наш шум, обитатели ее продолжали спокойно спать еще несколько часов. Затем выползли, щурясь от дневного света, четыре человека.
В полдень Мартин отправился в далекий путь, домой. Был ли когда-либо в моей жизни случай, чтобы кто-нибудь отнесся ко мне с таким же дружелюбием, как Мартин? Что-то не припомню.
Прояснилось, ветер переменился, но с каждым часом все усиливался. Наша палатка стояла на суше как раз у кромки льда фьорда. В этот день льдину длиной в милю унесло в море. Хорошо, что у нас имелась лодка, собаки сейчас бесполезны. Мы провели день ничего не делая. Я нянчился со своей ухудшившейся простудой, оставаясь бульшую часть времени в спальном мешке. В промежутках между попеременными приступами озноба и лихорадочного жара мог занимать свое воображение мыслями о смерти от воспаления легких.
На другое утро Давид встал в пять и отправился промышлять тюленей. Опять неудачно. Но нам повезло с погодой: было ясно и тихо. Мы свернули лагерь, разобрали сани, спустили лодку с ледяного припая, нагрузили ее, бросили туда собак и отчалили на веслах: шесть человек, двенадцать собак, куча вещей и снаряжения и два каяка на буксире. К вечеру небо затянуло; похолодало, надвигалась буря. Подняли парус, чтобы воспользоваться ветром. Накренившись под шквалом, мы плыли через битый лед и пришли на стоянку как раз вовремя. Ух, и дуло же в эту ночь!
На следующий день было тепло, однако дул крепкий ветер. Он очистил бухту ото льда, но из-за ветра мы не могли выйти из нее.
Следующее утро также было неблагоприятным для выхода в море. День выдался темный; низко нависли грозовые тучи. Но ветер стал умеренным, мы сели в лодку. Нужно было проплыть три мили, чтобы обогнуть мыс Акулиарусак, потом еще с милю, чтобы добраться до льда. Но, приблизившись к мысу, мы увидели из-за этого прикрытия такой шторм на море, гнавший кипящие волны и облака водяной пыли, что сердца наши дрогнули. Направились к берегу. Я уже говорил о маленьком поселке, гнездящемся на этом скалистом мысе, и о том, что наступит день, когда я найду здесь приют: этот день наступил. Жители, увидев нас, вышли нам навстречу. Мы вытащили лодку на берег и перенесли все свое имущество в дома. И уже через десять минут после высадки на берег я оказался гостем самых очаровательных людей, каких мне приходилось встречать, - старого Павиа Амоссена и его жены. Давид и все остальные устроились рядом в незанятом доме.
Павиа Амоссен и его жена были более чем очаровательны. Их привязанность друг к другу, их взаимная внимательность - все это осталось в моей памяти как трогательный пример супружеского счастья. Он был как ребенок, нуждающийся в ней, взирающий на нее как на всемогущее существо; она любовно забавлялась им, его стариковскими манерами, постоянным питьем кофе, бесконечными разговорами.
- Не понимаю я этих вещей, - сказал он мне, когда я стал показывать ему, как работает моя кинокамера. - Покажите ей, она все понимает.
Когда Павиа разделся и лег, жена поставила термос с кофе так, чтобы старик мог его достать, приготовила спички и горшок, чтобы он мог отплевываться после приступов кашля, и только тогда легла в постель рядом с ним. Они лежали лицом друг к другу, обнявшись; так они спали.
Старый Павиа уже умер; удивительно, что жена его продолжает жить.
Ветер в этот день дул с невероятной силой. Время от времени мы отваживались выйти из дому, чтобы посмотреть, что делается. Фьорд бушевал, и ветер, срезая гребни волн, дробил их в брызги, насыщая воздух соленой водяной пылью. Из Итивдлиарсук-фьорда выгнало в море ледяные поля длиной в пять миль - это был тот самый лед, на который мы собирались высадиться. Когда стемнело, из-за горы показались два человека. Они пришли пешком из Увкусигсата.
Оказывается, жители поселка, увидев, какая буря поднялась вскоре после нашего отъезда, ждали, что мы вернемся. Мы не возвращались, они забеспокоились. Поэтому Дитлиф и Карл Виллумсены пришли узнать, благополучно ли мы добрались до суши. Оставаться на ночь они не захотели: в поселке они предупредили, что вернутся, если у нас все в порядке. Вот за такие вещи мы должны быть благодарны гренландцам. А чем мы за них отплачиваем? Немного табаку, сигара или две, стаканчик шнапса - и еще думаем, какие мы прекрасные люди.
У дяди Карла Виллумсена, старого слабого охотника из Увкусигсата, было два сына - Расмус и... эх, забыл имя. Благополучно пройдя через опасности детства, юноши стали его опорой на старости лет. Это были хорошие парни. И вот в 1930 году прибыла большая экспедиция Вегенера для исследования материкового ледника. Экспедиция расположилась у начала фьорда в нескольких милях от Увкусигсата.
Весь мир читал о трагической гибели главы экспедиции Альфреда Вегенера. Устроив зимовку в центре Ледникового щита, в двухстах пятидесяти милях от моря, Вегенер с двумя участниками экспедиции отправился в последнюю поездку на станцию, чтобы доставить запасы двум смельчакам, оставшимся зимовать. Они добрались туда, Вегенер и его два спутника; один из них отморозил ногу. Затем Вегенер с одним спутником вышел в обратный путь к лагерю, но в лагерь они не пришли.
Тело Альфреда Вегенера нашли весной; чтобы отметить место, где оно покоилось, были поставлены скрещенные лыжи. В карманах лежали часы и крупная сумма денег, но научные дневники, которые Вегенер всегда носил с собой, исчезли. Нет сомнения, что, умирая, он доверил дневники своему товарищу. Пожалуй, Вегенер рассудил неудачно, так как не было никого, кто мог бы отметить то место, возможно невдалеке от дома, где его товарищ лег и умер. Этого человека звали Расмус Виллумсен. После гибели Расмуса у старика Виллумсена остался один сын. В этом же тридцать первом году весной сын утонул в море.
Буря бушевала два дня. На третий, в тихую, солнечную, морозную погоду, мы отплыли. Вместе с нами на неуклюжей старой лодке с экипажем, состоявшим из жены и внуков, отбыл Павиа, отправившийся в гости в Сатут. Затем он пересел на крохотные санки, запряженные пятью собаками. Через каждые несколько миль Павиа останавливал собак и, повернувшись ко мне, говорил:
- Как насчет того, чтобы попить кофейку? И доставал термос. Их у него, казалось, было бесчисленное множество.
Мы сделали одну двадцатиминутную остановку, пока Давид подкрадывался к тюленю, которого так и не убил; наблюдая за охотой, мы пили кофе. Близ Сатута попали на битый лед. Единственным происшествием было то, что я промочил одну ногу. Мы выбрались на маленький островок и не могли ехать дальше. Остров - часть суши, окруженная со всех сторон водой; таким был в этот день Сатут. Но, к счастью, нас увидели; жители приехали за нами и перевезли на ту сторону.
У Иохана Ланге, жившего в Сатуте, в пятнадцати милях от Уманака, была возможность знать многие вещи, имевшие в тот момент значение. Во-первых, сообщил он мне, моя моторная лодка уже починена, спущена на воду и ровно неделю назад побывала в Сатуте. Лед? Ну, лед-то плох; сейчас из Сатута никуда нельзя выехать.
- Но какое это имеет значение? - сказал он, - вы наш гость. Располагайтесь как дома и живите.
Мы прибыли в три. В пять Давид, взяв у кого-то на время каяк, выехал в Уманак. До Уманака самое большее четыре часа пути. Моя моторная лодка будет утром в Сатуте.
Вечер был замечательный: ни одного облачка на небе, ни единого дуновения ветерка, которое могло бы поднять рябь на поверхности воды. Спокойная вода, яркий солнечный свет. Казалось, вечер по-весеннему теплый, но это только казалось - было очень холодно. Когда стало темно, я реально ощутил это. Мириады сверкающих звезд казались холодными.
- Заходите в дом, - сказал Ланге, - Давид уже там. Холодно, десять часов. Заходите.
Он налил нам шнапса.
- За здоровье Давида!
В сенях шум, открываются и закрываются двери, шаркают чьи-то ноги, слышны мужские голоса. Иохан, прислушавшись, вскакивает, широко распахивает дверь: в дверях стоит Давид. Несколько человек поддерживают его, кажется, что он вот-вот упадет. Давид смотрит на меня и улыбается, в точности так, вспоминаю я, как он улыбался в тот октябрьский день, когда его спасли от смерти на море. На этот раз он сам спасся. Вот что произошло.
От Сатута Давид полтора часа плыл благополучно, но потом гладкая, как стекло, поверхность воды в фьорде начала замерзать. Для человека на каяке это серьезная угроза; Давид не пренебрег ею. Он повернул и понесся как можно быстрее в Сатут. Это были настоящие гонки со смертью. Ранней весной арктическое море на точке замерзания; чтобы оно замерзло, почти не нужен холодный воздух. Спокойное, оно быстро превращается в лед. В этот день море было спокойно; закатилось солнце, сразу похолодало. И почти мгновенно, когда движение воздуха уже не мешало этому, обширное водное пространство стало замерзать. Образовавшийся лед утолщался с каждой минутой.
