Рокуэлл Кент - Саламина
Давиду, работавшему в обледенелых варежках покрытым ледяной коркой веслом, приходилось не только пробивать себе дорогу в неподатливой стихии, но и тащить непрерывно возрастающий груз льда, которым обрастал каяк. Это было состязание со временем, и расстояние было против человека. Но Давид победил.
Давид не принадлежал к числу сильных гренландцев. Легкого сложения, узкоплечий, он был вынослив и очень ловок, хотя большой силой не обладал. Мог бы более сильный человек плыть быстрее? Думаю, ненамного. На следующий день я пошел осмотреть каяк. Уровень воды был виден по потертости в полдюйма шириной и глубиной в половину толщины шкуры. У лука смерти не одна тетива.
В нашем рассказе о поездке по Гренландии для встречи парохода не будем терять из виду число прошедших дней. Как служащий из пригорода, спешащий попасть вовремя на утренний поезд, поминутно вытаскивает часы, чтобы подсчитать, сколько у него осталось минут и секунд, так точно и я каждый вечер доставал свой календарь и считал дни. В Сатут мы попали на шестой день. Шесть дней! А при хорошей езде - один день, если бы был хороший лед. Мы только начали путешествовать, а уже отстаем на несколько дней.
Лучший будильник - беспокойные мысли: я был на ногах и вышел из дому на рассвете.
- С добрым утром, Давид. Ты что же, всю ночь провел на улице?
- Плохой лед, - сказал Давид, - идемте посмотрим.
Взобравшись на холм, мы стали смотреть в сторону Уманака. Фьорд, казавшийся вчера днем летним морем, покрывшийся вечером ледяной оболочкой, теперь был на много миль забит плавучими льдами, которые отлив вынес из фьордов. Мы оказались как бы высаженными на необитаемом острове узниками, томящимися в тюрьме, прямо в центре медленно движущегося поля битого блинчатого льда. Никаких шансов, сказал бы пессимист, выбраться отсюда до июня. Дело обстояло действительно скверно, но не безнадежно; иначе мы не стали бы помногу раз на день взбираться на холм, чтобы посмотреть и поразмыслить. Так прошел седьмой день. К вечеру у меня появился план: выехать на лодке и проложить себе дорогу через лед, на ту сторону - в Уманак. Если паковый лед сольется в сплошной, то Давид выедет вслед за нами на собаках. А если лед разойдется, то я с шиком вернусь на моторной лодке и заберу Давида. Казалось, небо улыбнулось нам - так ясно и красиво было в день нашего отъезда. Я в последний раз осмотрел с вершины холма ледяное поле, попрощался с хозяином и, подставив плечо, вместе с пятью дюжими гренландцами стал толкать лодку. Мы двинулись по льду. Но ровно через пять часов были снова в Сатуте: мы смогли отойти от него только на четыре мили.
Что случилось? Ничего и все самое страшное. Все дело было в том, что приходилось толкать тяжелую лодку по льду. Не по гладкому льду, нет, далеко не по гладкому, а по торосам: повсюду были маленькие гребни от сжатия. Наконец мы добрались до воды - вернее, до тонкого льда. Ходить по нему нельзя, и лодка с треском проламывает его. И грести нельзя, пока не разобьешь этот лед впереди и вокруг лодки. С радостью выбираешься снова на крепкий лед. Но нужно еще втащить лодку. Это тяжелая работа. Затем начинаешь пробиваться вперед по неровному льду. Радуешься, когда доходишь до места, где можно опять спустить лодку. Да, оснований радоваться много, и они часто повторяются, но в промежутках приходится очень сильно огорчаться. Ровно в двух милях от Сатута находится островок. Мы вышли на его берег, чтобы разведать обстановку с пригорка. То, что мы увидели, и то, что сделали, затратив два с половиной часа, заставило нас принять решение. При таком ветре и такой погоде не следует проводить ночи на льду, если есть возможность избежать этого. Мы отправились домой.
Так кончился восьмой день, и с ним ушла надежда.
XLVII. КОНЕЦ ПУТИ
Девятый день; тихо, хорошо; всюду образуется лед.
- Не волнуйтесь, - сказал Иохан, - вы отсюда не выедете еще много дней.
Десятый день; тихо, холодно, лед за ночь немного поломался, но море продолжает замерзать.
- Бесполезно, - говорит наш добрый хозяин. - Заходите в дом, усаживайтесь.
Но я не пошел в дом, а поднялся на холм.
Жил в Сатуте старый участник многих экспедиций по имени Карл Маттисен. Он встретил меня, когда я бродил кругом, и пригласил к себе в дом.
- Если вы хотите выбраться отсюда и отправиться в Икерасак, - сказал он мне за кофе, - то, может быть, вам удастся выехать завтра.
Хочу ли я! Икерасак лежал прямо на нашем пути. Нам говорили, что мы не можем ехать этим путем.
- К этому фьорду есть проход по суше, - продолжал Карл. - Если ночью будет холодно, то вы можете утром отправляться.
- Да, - сказал Иохан, когда я сообщил ему, что мы хотим ехать, - если вы хотите отправиться этим путем...
Как будто нам не все равно, каким путем двигаться!
Всю ночь было морозно и тихо. Утром резко похолодало и подул свежий встречный ветер. Лед был тонок, но насколько, я мог только догадываться. Давид с проводником осторожно шли впереди пешком. Я следовал за ними на санях, запряженных всего лишь двумя собаками, десять бежали налегке. Собаки проводника шли за нами гуськом. Две мои собаки шли в упряжке, десять других - позади, всего двенадцать. Купить собак в Сатуте не удалось.
По обширной поверхности недавно ставшего льда рассыпалось много людей и собак: фьорд замерз, и люди вышли на работу. Мы были не в числе первых. Час спустя прошли мимо рыбаков, которые, забрасывая свои лески в лунки во льду, время от времени вытаскивали гренландских палтусов. Погода была холодная, все рыбаки поставили свои сани стоймя, чтобы закрыться от пронизывающего ветра.
Итивдлиарсук-фьорд. "Итивдлиарсук" - означает перевал, переход от фьорда к фьорду. Если бы я знал эскимосский язык или если бы Давид быстрее соображал, то мы бы направились туда прямо из Увкусигсата. Фьорд на протяжении всего нашего пути был покрыт старым льдом. Очень неровный лед. В особенности трудно пришлось на протяжении последней полумили, где попадались раздавленные льдины, поставленные стоймя и нагроможденные в кучи неудавшимся отделением айсберга от близлежащего ледника. На этом последнем участке пути перед выходом на сушу дорога была тяжелой. Одна собака повредила ногу.
Переход через сам перевал оказался пустяковым. Легкий подъем, красивый вид, когда мы проходили через озеро, один-два коротких крутых склона, и мы снова на маленьком поле морского льда. До Икерасака оставалось еще ровно двадцать две мили. Пейзажи в этот день были замечательные, не хуже, чем в любом другом месте Гренландии. Любуясь ими так, как мы любовались в тот день, - удобно лежа на оленьих шкурах, расстеленных на санях, которые охотно без понукания тащили наши собаки, поглядывая вверх на бегущую мимо панораму огромных мысов и отвесных горных обрывов, - хотелось, чтобы часы езды превратились в дни. Слишком скоро, в четыре, мы прибыли в Икерасак.
Приятно в этой повести, в которой есть "злодей" Троллеман - датчанин, рассказать о знакомстве и с другим датчанином, тоже торговцем, но таким хорошим человеком, с каким я не прочь встретиться где угодно. Может быть, он ничуть не лучше, чем многие другие начальники отдаленных торговых пунктов на побережье Гренландии. Большинство из них это труженики. Томпсон, начальник торгового пункта в Икерасаке, вялил гренландских палтусов. Они были так вкусны, что равных им не сыщешь во всей Гренландии. Путешественника трогает гостеприимство, с которым его встречают повсюду. Это особенность дальних мест. Гостеприимство необходимо нам всем, но оно больше всего нужно там, где люди живут далеко друг от друга. В пустынных местах гостеприимство находит благодатную почву. У Томпсона оно цвело пышным цветом. Или собиралось цвести. Едва успев поздороваться с нами, он нечаянно, так сказать, протянул мне мою шляпу.
- "Диско" вышел в рейс, - сказал Томпсон за шнапсом. - Да, кстати, тут по радио передали телеграмму для вас два дня тому назад. На борту "Диско" едет ваш друг.
Мы покинули Икерасак на следующий день в семь. Приехали на двенадцати собаках, а уехали на десяти. Собака, повредившая накануне ногу, сильно захромала. Другая, не хромавшая, сбежала. Мы не хотели задерживаться, чтобы поймать ее; предстояло в этот день далекое путешествие: пересечь фьорд, подняться вверх по нему, потом по суше в Какертак. Мы взяли с собой проводника, потому что в снежном бездорожье в горах Нугсуак можно легко заблудиться.
Переход по суше начался с длинного крутого подъема по поверхности замерзшего потока. Часть его шла по голому льду. Люди и собаки с трудом держались на ногах. Время от времени мы проваливались сквозь лед, рискуя упасть в бурный поток. На суше лежал глубокий снег; по глубокому снегу мы поднимались в гору. Шли мы пешком и к двум часам достигли высшей точки перевала. Тут наверху остановились отдохнуть и поесть.
С высоты около трех тысяч футов смотрели мы на покрытые снегом склоны, тянувшиеся почти до выхода из пролива около Какертака.
