Юрий Эскин - День народного единства: биография праздника
Пожарский спустя какое-то время после смерти жены женился второй раз, теперь ему, как боярину и человеку немолодому, требовалась жена равного статуса. Новой княгиней Пожарской во второй половине 1630-х годов стала княжна Феодора Андреевна Голицына. Но детей, которые были бы одновременно рюриковичами и гедиминовичами, у них уже не было. Своему младшему сыну Ивану Пожарский завещал почитать ее как мать, а ей – опеку над несовершеннолетним сыном. Впрочем, надежды на молодую жену не вполне оправдались – она после смерти мужа пыталась опротестовать духовную, якобы подчищенную, видимо считая себя обделенной, и потребовала проверки ее подлинности; по ее челобитной был проведен сыск у патриарха Иосифа, составители духовной подьячий И. Нефедьев и духовник князя, протопоп собора Святого князя Михаила Черниговского Михаил подлинность ее подтвердили, и мачеха с пасынками подписали мировую [136].
Боярин Пожарский в своих владениях
Пожарские и до Смуты были не бедны, а после 1613 г. Дмитрий Михайлович стал очень богатым землевладельцем. Ему принадлежал ряд родовых сел на территории некогда существовавшего Стародубского княжества его предков, в том числе известное Мугреево – большое село с множеством приселков и деревень, полученное в XV в. его предком князем Данилой за родовое гнездо Пожар. В Московском уезде ему принадлежало село Медведево (теперь район Медведково в Москве), а также в Юрьев-Польском уезде – село Лучинское, деревни Старково, Бодалово, в Коломенском – села Лукерьино и Марчуки с деревнями (последние после событий 1617–1618 гг. пришлось, видимо, сильно восстанавливать – там «стояли» запорожцы гетмана П. Конашевича-Сагайдачного во время его похода на Москву) [40, 331], в Клинском – село Берсенево (некогда владение его прадеда Берсеня Беклемишева), во Владимирском уезде – село Петраково, выкупленное у Златоустовского монастыря на правах родственника вложившего его туда Ивана Васильевича Щелкалова, в Медынском – деревня Лужная. Одиннадцать вотчин пожаловано было ему после Смуты в Московском, Суздальском, Звенигородском, Нижегородском уездах, часть из которых были возвращенной собственностью Пожарских. Среди них – суздальские села Верхний и Нижний Ландехи с деревнями, части села Мыт и слободы Холуй, нижегородское село Вершилово (Пурех) и др. Ряд вотчин – около 14 селец, деревень и пустошей – он купил, в основном в тех же уездах, наверное округляя уже имевшиеся владения, а кроме того, большую деревню Рахин Мост в Новгородском уезде (у князей Мышецких) и поместья в Ряжском, Серпейском и Суздальском уездах; всего к моменту смерти князя у него было 34 только названных в духовной владения – сел, деревень, пустошей, не считая неназванных (деревни и пустоши общей площадью в 8641 четверть[98] в вотчинах и 967 четвертей в поместьях [169, 146].
Вскоре после смерти Пожарского осмелевшие соседи начали пытаться притеснять его крестьян. Осенью 1643 г. сын боярский Иван Зиновьев задержал крестьянина села Пожарских Рахин Мост Андрюшку Сысоева, ездившего собирать хмель на Удритские болота, отобрал хмель, пищали, другое имущество и заявил, что это его угодья, а приехавшему к нему разбираться приказчику Р. Кривоперстову нагло орал, грозя зарубить топором и браня матерно – «полно де вы владели при старом князе, а ноне де вам не старина, забудете де вы в болота ездить». Приказчик, жалуясь хозяевам, кстати, отметил, что этот «озорник» «вас, государей, с собой верстает». Разгневанные Петр и Иван Пожарские приказали ответить «адекватно» – «152-го октября в 10 день по сей челобитной Родивону Кривоперстову. Велеть против что заграбить, что у него есть, да не отдавать, а заграбить поболыши, чтоб знал нас на Москве!» [179, 82–83].[99] Думается, помещику Зиновьеву пришлось несладко…
Ныне во многих населенных пунктах, некогда принадлежавших Пожарскому, краеведы разыскивают следы его пребывания, даже места, где могли находиться его усадебные дома. Судя по писцовым книгам, в крупных селах они имелись, но оставались в основном на попечении приказчиков-управляющих. Боярин XVII в. отличался от большого вельможи XVIII в. тем, что, как и любой дворянин более низкого ранга, постоянно и пожизненно находился на службе. На самом деле Пожарский редко бывал в своих отдаленных владениях, поскольку ему ежедневно приходилось находиться при дворе, присутствовать на заседаниях Боярской думы в Кремле, если у него не было других «посылок» вне столицы – в посольства, на полковые или городовые воеводства. Поэтому местом его постоянного пребывания был родовой двор на Сретенке (теперь эта ее часть – Лубянка). На так называемом «Сигизмундовом плане» Москвы, изданном в 1610 г. голландскими картографом Г. – И. Абелином и гравером Л. Килианом и представляющем город как бы с птичьего полета, хорошо видны Пушечный двор, Сретенка с разнообразными домами, в том числе и комплекс большой усадьбы напротив церкви Введения, с большим центральным домом с башенкой и множеством иных построек, дворов, даже садом [87, 201, 220–222]. Исследователи, сопоставив план с переписной книгой 1620/21 г. («На Стретенской улице… двор боярина князя Дмитрия Михайловича Пожарского, вдоль тритцать семь сажен поперек тритцать пять сажен»), считают тот участок усадьбой Пожарских [127; 16, 42–46; 163, 80–85].
Строения, видные на плане, скорее всего, сгорели в марте 1611 г., и Дмитрий Михайлович начал, как и все, отстраиваться после 1613 г. заново. Из духовной его следует, что Пожарский выстроил в своей главной резиденции редкие еще в это время для Москвы каменные здания – сыну Петру предназначались «новые полаты, что зделаны», Ивану – «полаты, где я жил, и княгинины полаты, и старые полаты, и кои у ворот полаты, и ледники». Дмитрий Михайлович рекомендовал Петру построить себе такие же палаты, как и те, что отошли к брату, – владение, видимо, делилось пополам, в дальнейшем все отошло к Ивану, а затем к его сыну Юрию Ивановичу, последнему в роде Пожарских. Словом «палаты» в то время именовались именно каменные или кирпичные постройки, в отличие от деревянных, обычно называвшихся «избами», пускай даже «хоромного», т. е. дворцового, «строения».
В 1645 г. какая-то часть усадьбы Пожарских была предоставлена прибывшему в Москву польскому посольству, вероятно Г. Стемпковского (переговоры велись о новом, появившемся в Речи Посполитой самозванце Я. Лубе, а также о пограничных районах Северщины). Петр и Иван Пожарские тогда потребовали от Посольского приказа уплаты 15 рублей за лед из их ледников – «по твоему государеву указу поставлен литовской посол на нашем дворишке… и с тех ледников лед про посла емлют, и всякие посольские люди лед рознесли…» [179, 71]. Картина, представшая перед братьями Пожарскими после отъезда посольства, достойна воспроизведения обширной цитаты из их челобитной:
«…тот литовской посол отпущен к себе в Литву, а стоечи, государь, на дворишке, розорил до основанья, в хоромишках… двери и окна повыломаны, и сыскать их не уметь… кои… дверишка и окна зимние вставни были обиты сукны и полстьми, и те все пообрезаны, и окончины летние и зимние все повыломаны и заслоны железные большие и малые все повыбраны и замки нутреные у дверей поотодраны, не токмо… што деревяноя, и кирпишные мосты и перила повыламаны все. И крюки и петли и жиковины[100] повыдраны и у окон затворы железные многие посняты. И в кои… анбаришка были построены для всякие рухлядишки и людские хоромишка, кои были им отведены, и те все розорены, кровли и верхи посломаны и мосты повыломаны, а на поварнишке… и на хлебне кровли посломаны и трубы каменые все порозломаны и своды проломаны, и дворишка… все зановожено, не токма… што пешему пройтить – и на лошеди не уметь проехать, да не токма… што дворишка зановожено, и в верху в хоромишках кровли посломаны и верхи иззановожены. Милосердый государь, Алексей Михайлович… вели… после тово литовсково посла дворишка наша дозрить…» [179, 218–219].
Трудно сказать сейчас, насколько достоверны все претензии и в чем причина такого погрома. Конечно, возможно, в составе посольства были лица, прошедшие Смуту или последующие войны и выместившие ненависть к уже покойному князю Дмитрию на его оконных рамах, полах, потолках и крышах… Впрочем, хозяева, предоставлявшие (часто не по своей воле) апартаменты для послов, часто потом жаловались на убытки и требовали их возмещения, и это характерно не только для данного посольства и не только для этих стран.[101] Однако сам перечень разрухи – прекрасный источник, позволяющий представить дом Пожарских с каменными и деревянными строениями, обитыми сукном дверями, ставнями и подоконниками, металлическими деталями окон, дверей и пр. Надо заметить, что этот дом сохранился и по сей день, правда неоднократно перестроенный [87, 201, 220–222]. Импозантное здание в стиле позднего барокко, голубоватое с белой лепниной, скрывает под декором XVIII–XIX вв. роскошную каменную резьбу конца XVII в., времени, когда, видимо, Долгорукие, к которым усадьба перешла по родству,[102] перестроили дом в стиле «московского барокко», однако реставрационные обследования 1970-х годов выявили на уровне первых этажей и цоколей фрагменты первоначальной постройки первой трети XVII в. [67, 184–185; 87, 220–221].
