Анатомия «кремлевского дела» - Красноперов Василий Макарович
Несомненно, что здесь мы имели дело не только с одними троцкистами и зиновьевцами. В деле Кирова и здесь сейчас же протягивается рука иностранной контрразведки, шпионов, – это один общий клубок [20].
Чекисты еще и потому рьяно взялись за дело, что уже давно точили зуб на Енукидзе, который не только зачастую игнорировал их “сигналы” в отношении тех или иных работников Секретариата ЦИК, но, как жаловался Ягода на июньском пленуме 1935 года, еще и “завел в Кремле свое параллельное “ГПУ”, и как только выявлял нашего агента, он немедленно выгонял его” [21]. Некоторые исследователи считают, что интерес Ягоды заключался в стремлении переподчинить себе охрану Кремля, которая с давних пор находилась в ведении коменданта Р. А. Петерсона (впрочем, еще в 1925 году именно Дзержинский предложил подчинить охрану всех без изъятия помещений Кремля исключительно Петерсону). К тому же, когда самого Ягоду допрашивали в НКВД 26 мая 1937 года, он признался:
Я сообщил тогда же в ЦК, что Петерсон подслушивает правительственные разговоры по кремлевским телефонам (кабинет Петерсона находился рядом с телефонной станцией Кремля). Узнал я об этом из агентурных материалов, и мне вовсе не хотелось, чтобы и мои разговоры по телефонам контролировались Петерсоном [22].
Однако где тут причина, где следствие и как развивались дальнейшие события, к сожалению, доподлинно не известно, и ход событий прослеживается лишь фрагментарно. Вот что рассказывал об истоках “кремлевского дела” Н. И. Ежов на июньском пленуме ЦК:
В начале текущего года было обнаружено, что ряд служащих Секретариата ЦИК СССР и комендатуры Кремля систематически распространяет контрреволюционную клевету с целью дискредитации руководителей партии – Сталина, Молотова, Калинина, Ворошилова. Острие этой клеветы было направлено прежде всего против товарища Сталина. Характер распространяемой клеветы не вызывал сомнений в том, что она исходит из среды наиболее политически враждебных нам элементов и имеет своей целью создать обстановку озлобленности вокруг товарища Сталина. Комендант Кремля тов. Петерсон, который получил сведения о лицах, распространявших эту клевету, доложил о них тов. Енукидзе. Вам известно, что тов. Енукидзе фактически отвечал за весь порядок в Кремле, в том числе и за охрану. Сообщениям Петерсона он не придал никакого серьезного значения и отнесся к ним самым преступным, недопустимым для коммуниста, легкомысленным образом. Совершенно случайно все эти сведения дошли до Политбюро ЦК. ЦК предложил тщательно расследовать все эти факты, совершенно правильно считая, что за ними кроются более серьезные вещи [23].
Не случайно, впрочем, что слова “совершенно случайно” не попали в отпечатанный типографским способом текст стенографического отчета о пленуме. Ведь иначе вышло бы, что из‐за простой “случайности” могли прошляпить опасный заговор и потерять самое ценное – вождя мирового пролетариата. Признание самой возможности такого развития событий выставило бы партию и органы пролетарской диктатуры в невыгодном свете.
Выступая на том же пленуме, Енукидзе в целом подтвердил нарисованную Ежовым картину:
…Я, например, не сделал немедленного соответствующего вывода тогда, когда мне комендант Кремля сообщил, что вот такая‐то уборщица ведет контрреволюционные разговоры, в частности, против товарища Сталина. Я вместо того, чтобы немедленно арестовать и передать эту уборщицу в руки Наркомвнудела, сказал Петерсону – проверьте еще раз, потому что было очень много случаев оговора, зря доносили про того или другого… Это мое распоряжение попало в руки Наркомвнудела и затем товарищу Сталину. Товарищ Сталин первый обратил на это внимание, что это не просто болтовня, что за этим кроется очень серьезная контрреволюционная работа [24].
Некоторые дополнительные сведения о дальнейшем развитии “кремлевского дела” можно получить из уже цитированного выше протокола допроса Ягоды от 26 мая 1937 года, где зафиксирован его рассказ о том, как “по прямому предложению Сталина” он вынужден был заняться делом “клубок” и как к нему попали “материалы о заговоре”. Якобы у него состоялся разговор с кремлевским комендантом Петерсоном, который выразил шефу тайной полиции свое и Енукидзе беспокойство по поводу наличия у НКВД сведений о заговоре в Кремле (в протоколе допроса упомянутый разговор отнесен к весне 1935 года, но это явная оговорка Ягоды или, что более вероятно, недосмотр следователей Л. В. Когана и Н. М. Лернера, которые составляли и корректировали “обобщенные” показания).
Он говорил мне, что некоторые факты об их заговорщической деятельности, которые прорывались в стенах Кремля, он задержал у себя и никому их, конечно, не показывал. Я ознакомил его с данными НКВД, сказал ему, что особых причин к беспокойству нет, что я стараюсь выгородить его и Енукидзе. Наряду с этим я попросил, чтобы он прислал мне все имеющиеся у него материалы. Петерсон прислал. Это были отдельные рапорта и сводки о контрреволюционных высказываниях сотрудников Кремля и т. п. О материалах этих я докладывал в ЦК, заявив, что они были мною изъяты при нелегальном обыске в столе у Петерсона [25].
Не исключено, что доля правды в этих показаниях есть (если не считать того, что контекстом показаний Ягоды являлся мнимый заговор правых, в коем Енукидзе якобы играл одну из важнейших ролей), и примерно таким путем (в результате “нелегального”, т. е. негласного, обыска в столе у коменданта) первичные материалы дела и попали к чекистам (кстати, из этого рассказа, да и из пометок на самих изъятых документах, следует, что НКВД взялось за уборщиц еще до того, как эти документы попали в руки чекистов). В архиве Ежова отложились три кратких доноса на кремлевских уборщиц, поступивших коменданту Кремля от некоего осведомителя. Первый:
Работающая в здании Правительства уборщица Константинова Анастасия Митрофановна в присутствии Катынской говорила: “Вот посмотри И. С. “хорошо ест, а работает мало. За него люди работают, поэтому он такой и толстый. Имеет себе прислугу и всякие удовольствия” [26].
Второй:
Работающая в здании Правительства уборщица Авдеева А. Е. в присутствии уборщицы Мишаковой говорила: И. С. “убил свою жену. Он не русский, а армянин, очень злой и ни на кого не смотрит хорошим взглядом. А за ним‐то все ухаживают. Один дверь открывает, другой воды подает и т. д.” [27].
Третий:
Работающая в здании Правительства уборщица Катынская Бронислава Яковлевна 13‐го октября в присутствии одной работницы выражала недовольство и говорила: “Вот тов. “С.” получает денег много, а нас обманывают, говорят, что он получает 260 р.?!! Он сам хозяин, что хочет, то и делает. Может, он получает и несколько тысяч, да разве узнаешь об этом” [28].
Эти доносы легли на стол Енукидзе 16 декабря 1934 года. После доклада секретарю ЦИК комендант Кремля Р. А. Петерсон передал начальнику Секретного отдела Управления комендатуры Кремля Н. Н. Мищенко распоряжение Енукидзе: проверить сообщенные сведения через другого осведомителя. Сам Петерсон в письме Ежову от 24 мая 1935 года излагал причины такого решения следующим образом:
16 декабря 1934 г. я докладывал т. Енукидзе полученный от осведомительницы Секретного отдела Комендантского Управления материал на уборщиц ЦИК Союза Катынскую и Авдееву о распространении ими клеветы на т. Сталина. Осведомительный материал на Катынскую и Авдееву был почти тождественен, что вызвало некоторое сомнение в правильности материала, то было решено проверить еще раз Катынскую и Авдееву через другого осведомителя. Такое задание мною было дано Секретному Отделу Управления [комендатуры Кремля] [29].
