История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"
В таком положении и застал их принц Руперт; в городе же в этот момент находился кавалерийский эскадрон из личфилдского гарнизона, который вырос в числе настолько, что совершенно измучил своими нападениями этот край и уже в скором времени мог распространить свою власть на весьма обширную территорию. Его высочество, не веря, что бирмингемцы, узнав о силе его войска, посмеют оказать сопротивление, и вдобавок не желая отвлекаться от исполнения более важного замысла, выслал вперед квартирьеров, чтобы подыскать дома для постоя и обнадежить горожан в том, что если теперь они будут вести себя смирно, то отвечать за прежнее им не придется. Но те — ведь совесть у них была нечиста — принцу не поверили и наотрез отказались впустить его в город. С задором, равным их злобе, они открыли пальбу с жалких своих укреплений, но были быстро сломлены; когда же часть города загорелась, его защитники, бессильные бороться с двумя врагами и в смятении своем не знавшие, который из них опаснее, позволили атакующим войти в Бирмингем без особых потерь. Принц не стал мстить им так, как они того заслуживали, но лишь заставил их искупить свою вину уплатой контрибуции, притом менее значительной, чем этого можно было ожидать при их богатстве, даже если бы их порочность не была столь вопиющей.
При штурме города и в ходе яростного преследования выбитого из него отдельного эскадрона парламентской кавалерии множество ран в голову и в туловище, нанесенных палашами и алебардами, получил граф Денби. Несколько дней спустя он скончался. Поступив в самом начале смуты волонтером в эскадрон принца Руперта, граф нес службу с неутомимым усердием, строго соблюдал дисциплину, а во всех опасных предприятиях выказывал изумительное мужество. И я бы никогда не упомянул о столь маловажном, в сущности, эпизоде, каким явилось взятие Бирмингема, если бы не это несчастье — а также необходимость указать на прискорбное различие, характерное для той войны, когда на одной стороне всякий раз погибал какой-нибудь граф или несколько знатных и богатых особ, тогда как другая сторона, даже будучи наголову разбита, редко теряла хотя бы одного человека, принадлежавшего к известной фамилии или знаменитого чем-нибудь еще, кроме страстной приверженности делу, за которое сложил он свою голову. Дополню, впрочем, этот рассказ и упомяну об одном священнике, убитом во время штурма — после того, как он не только отверг предложенную ему пощаду, но и возбудил гнев солдат невообразимо гнусными оскорблениями чести и особы короля и дерзким отречением от верноподданического долга. В карманах его были найдены листки с описанием развратных действий, которые совершал он с разными женщинами, составленным в непристойных выражениях, невыносимых для скромных ушей. Именно этот человек и был вождем грубой бирмингемской черни, подстрекавшим ее к бунту против государя.
Из Бирмингема, останавливаясь по пути лишь для того, чтобы покончить с двумя-тремя слабыми неприятельскими гарнизонами, не оказавшими особого сопротивления, принц двинулся к Личфилду и легко овладел этим городом; однако личфилдский Клоуз (внутри коего располагались кафедральная церковь и все дома духовенства) был хорошо укреплен и капитулировать не собирался. Стены его, обнесенные широким и глубоким рвом, были столь крепкими, что любая батарея, выставленная принцем, не причинила бы им ни малейшего вреда; комендант, полковник Роузвелл, был человек твердый и решительный, а гарнизон стоял из людей, одушевляемых фанатической преданностью своему делу; вдобавок их численность соответствовала размерам укрепления, которое надлежало защищать, а запасы провианта позволяли удерживать его дольше, нежели принц мог себе позволить стоять перед его стенами. А потому, когда склонить Клоуз к сдаче с помощью переговоров не удалось, многие подумали, что принц откажется от попытки им овладеть, ведь главная сила Руперта заключалась в кавалерии, пехоты же и драгун для подобного предприятия было явно недостаточно. Но то ли эти препятствия и затруднения не были поначалу в полной мере осознаны и приняты в расчет, то ли важность крепости представлялась столь значительной, что для взятия ее сочли разумным пойти на столь же значительный риск, однако принц твердо решил, что не двинется с места, пока не испробует все мыслимые средства, и во исполнение этого замысла, желая пополнить слабую свою пехоту, стянул в Личфилд какие только мог подкрепления из округи. Он также призвал многочисленных офицеров и добровольцев-джентльменов, служивших в его кавалерии, спешиться и принять на себя бремя осадных, на что те великодушно и с полной готовностью согласились, так что менее чем в десять дней Руперт осушил ров и подготовил два моста, чтобы перебросить их через эту преграду. Между тем осажденные делали все, что только могли совершить люди бдительные и отважные: им удалось убить и ранить многих осаждавших, а также открыть и разрушить один из подведенных неприятелем подкопов. Наконец, когда все было готово к штурму, принц велел рано утром взорвать другую мину, что принесло желанный успех, ибо в стене образовалась 20-футовая брешь, притом в таком месте, где защитники Клоуза всего менее этого ожидали. Они, однако, держались чрезвычайно храбро и твердо, успев перебить или ранить весьма многих из числа атакующих (самыми знатными из получивших ранения офицеров были лорд Дигби, полковник Джерард, полковник Уэгстафф и майор Легг), когда же люди принца ворвались в пролом, их противники продолжали драться с прежней яростью (а узость самой бреши и крутой подъем за нею, совершенно непреодолимый для кавалерии, не позволяли проникнуть внутрь значительному числу пехотинцев), и после того, как ими были убиты полковник Ашшер и еще несколько опытных офицеров и взяты новые пленные (полковник Уэгстафф и майор Легг находились в их руках), обороняющиеся добились от принца весьма почетных условий капитуляции, на которые тот, впрочем, охотно согласился, полагая, что в выигрыше оказался именно он. Таким образом, гарнизон, упорной обороной блестяще засвидетельствовав свое мужество, покинул Клоуз с честью и при знаках уважения со стороны неприятеля; а Его Высочество радовался своей победе, хотя этот успех, стоивший ему многих столь ценимых им офицеров и солдат, жестоко подорвал силу его войска. Тогда же — то ли накануне описанного дела, то ли на другой день после него — принц Руперт получил от короля ясный приказ: со всеми своими людьми и со всеми отрядами, какие он только сможет собрать в тех краях, не теряя времени двигаться на помощь осажденному Ридингу (который мы только что оставили в великой опасности). Его Высочество, назначив комендантом Личфилда полковника Бэггота (выходца из хорошей семьи, пользовавшейся в этом графстве большим влиянием) и велев своим эскадронам следовать за ним со всевозможной поспешностью, сам с несколькими слугами помчался к королю в Оксфорд, где обнаружил, что король уже выступил к Ридингу.
Ридингский гарнизон так настойчиво требовал подмоги, а спасение его было столь важным делом, что король счел его не терпящим промедления; дожидаться же, пока вернется со своим войском принц Руперт, неизбежно означало бы терять время. А потому Его Величество, оставив в Оксфорде и прочих городах весьма слабые гарнизоны, с той пехотой и кавалерией, какие он мог быстро собрать, лично двинулся к Ридингу. Король рассчитывал — и не мог надеяться на большее — что с помощью ридингского гарнизона ему удастся внезапно захватить один из осадных лагерей врага и таким образом вывести из города своих людей; после чего, воспользовавшись тем, что неприятельские части разделены реками, он сумеет отступить к Оксфорду (ведь у короля не было и половины тех сил, которыми располагал бы неприятель, соединившись). Когда же король приблизился к городу — день, в который, как уверяли его защитников или как они сами себя уверили, должна была подоспеть подмога, уже прошел — он неожиданно столкнулся с неприятельским отрядом; тот упорно защищал свои позиции, а на выручку ему быстро подходили пехота и кавалерия из других лагерей, так что после весьма жаркой схватки, в которой полегло немало бойцов с обеих сторон, королевский отряд, состоявший примерно из тысячи мушкетеров и предводимый самим графом Фортом, принужден был отступить к своим главным силам. Он сделал это тем поспешнее, что осажденные даже не попытались пробиться на соединение с ним, а ведь именно это и составляло главный расчет короля. Дело в том, что гарнизон, видя, что никто не идет ему на помощь, изъявил готовность вступить в переговоры; неприятель же на это согласился, обе стороны обменялись заложниками и начали обсуждение условий — и тут на выручку Ридингу явился король. Ясно убедившись в силе неприятеля и в мощи его укреплений, все пришли к выводу, что немногочисленная армия короля не сумеет ни снять осаду Ридинга, ни соединиться с гарнизоном, и с этими невеселыми мыслями Его Величество отступил, решив, однако, уже на следующий день предпринять для его спасения все, что только может быть оправдано благоразумием. Между тем нескольким солдатам удалось выбраться из города, а ночью к королю явился сам полковник Филдинг; он описал положение осажденных, сообщил о переговорах и выразил твердую надежду, что гарнизон добьется весьма почетных условий — права выйти из города со всем своим оружием и имуществом. Известие это так обрадовало короля, что он (в присутствии принца Руперта) велел Филдингу принять подобные условия, если их и в самом деле удастся выговорить; ибо единственное, в чем нуждался король и потеря чего грозила ему неминуемой катастрофой, были люди и оружие. Король по-прежнему стоял в Неттлбеде (деревне в семи-восьми милях от Ридинга), ожидая исхода переговоров; в случае же их неудачи он твердо решил сделать все для вызволения гарнизона — каждый, однако, истово молился о том, чтобы осажденные смогли покинуть город по условиям капитуляции. На другой день были приняты статьи, < согласно которым комендант, солдаты и офицеры, как пехота, так и кавалерия, получали право, с барабанным боем и развевающимися знаменами, выйти из города с четырьмя пушками, всеми припасами, обозом, легкими запалами, а также пулями во рту; граф Эссекс обязывался не чинить им препятствий и не возобновлять военных действий, пока они не достигнут Оксфорда; лица, случайно оказавшиеся в городе в начале его осады, могли выйти из него без помех, однако укрывшиеся в Ридинге дезертиры из парламентской армии подлежали выдаче графу Эссексу; жителям же Ридинга было обещано, что их личность и собственность не потерпят никакого ущерба, а всем желающим предоставлялось право покинуть город со своим имуществом в продолжение шести последующих недель. > 27 апреля (через две недели после начала осады) Ридинг был сдан врагу, а гарнизон его соединился с королем и вместе с ним двинулся в Оксфорд. Но когда королевские солдаты, выйдя из города, проходили через расположение неприятеля, их не только осыпали грубой бранью и подвергли недостойному обращению, но и отняли у многих из них оружие, а большую часть обоза разграбили — все это на глазах самого графа Эссекса и старших офицеров, которые, похоже, искреннее возмущались случившимся, но ничего не могли поделать, ибо распоясавшиеся нижние чины в их армии вышли из всякого повиновения. Это нарушение условий было столь вопиющим и получило такую известность, что в продолжение едва ли не всей войны его усердно использовали как предлог, повод и оправдание для жестокостей и беззаконий подобного же рода; и впоследствии, когда уже королевским солдатам нужно было строго соблюдать соглашения о капитуляции, они, вспомнив о ридингских насилиях, принимались, не слушая своих командиров, творить такие же бесчинства. А поскольку каждая из сторон имела теперь в чем упрекнуть другую, то обе они, словно по взаимному согласию, надолго забыли о необходимости честно и точно исполнять заключенные с неприятелем условия.
