История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

2. Как только все члены обеих Палат, исключенные, начиная с января 1641 года, за свою верность королю, будут восстановлены в своих правах, принадлежащих им по рождению или по свободному выбору тех, кого они представляют в Парламенте (что, однако, не должно распространяться на епископов);

3. Как только Его Величество и обе Палаты будут надежно защищены от угроз со стороны мятежных сборищ, что, по мысли Его Величества, может быть обеспечено лишь перенесением заседаний Парламента в место, находящееся не менее чем в двадцати милях от Лондона;

Его Величество с радостью согласится на роспуск армий. И тогда, уверен король, свободно и мирно заседающий Парламент примет меры против мятежных проповедей и подстрекательских печатных листков и отменит все незаконные декларации, ордонансы и приказы, и в частности, распоряжение о наборе армии без согласия Его Величества. В этом собрании Его Величество утвердит все билли, имеющие своей целью облегчить разоблачение и ускорить осуждение рекузантов, сделать обязательным воспитание детей католиков в протестантской вере и обеспечить строгое соблюдение уже существующих законов против католиков. Если же настоящие предложения Его Величества будут отвергнуты, весь мир поймет, кто является истинным виновником продолжения войны и страшных бедствий, постигших это несчастное королевство».

Палаты не ответили на это послание, но велели своему комитету немедленно вернуться в Лондон (двадцать дней, отведенных на переговоры, уже истекли). Некоторых комиссаров заподозрили в сговоре с королем; дошло до того, что м-р Мартин вскрыл письмо графа Нортумберленда к супруге, надеясь обнаружить в нем следы тайных интриг, и эта бесстыдная дерзость не встретила особого осуждения.

Иные полагали, что король, выказывая чрезмерную неуступчивость, слишком решительно настаивал на соблюдении своих законных прав, и что если бы он прибег к щедрой раздаче должностей определенным лицам, то сумел бы полностью восстановить свою власть. Сами комиссары возмущались действиями Парламента (или скорее всемогуществом графа Эссекса) и, по-видимому, искренне желали мира. Некоторые даже утверждали, что если бы король назначил лорд-адмиралом графа Нортумберленда (который в беседах с друзьями чистосердечно раскаивался в прежних заблуждениях), то это раскололо бы Палаты, переговоры продолжились бы и все предложения короля были бы приняты. Король, однако, пришел к выводу, что влияние комиссаров не так уж велико, коль скоро им, несмотря на все усилия, не удалось добиться продления срока переговоров; что идти на уступки в вопросе об условиях перемирия, не имея гарантий заключения мира и рискуя,таким образом, оказаться в невыгодном положении при возобновлении военных действий, с его стороны неразумно; и, наконец, что назначение графа Нортумберленда лорд-адмиралом вызовет недовольство других претендентов на этот высокий пост и будет истолковано как чрезмерная снисходительность к человеку, который уже успел нарушить свой долг.

Я полагаю, что подобная милость, оказанная графу Нортумберленду, была бы принята им с благодарностью, помогла бы вызвать разногласия в Палатах и, вероятно, продлила бы переговоры еще на несколько дней, ведь прерваны они были, как заявляли Палаты,только потому, что король не согласился ни с одним из сделанных ему предложений. И однако, я не в силах себе представить, каким образом подобные шаги Его Величества могли бы привести к миру. Ибо (не говоря уже о том, что партия войны желала видеть во главе флота не внушавшего ей подозрения графа Нортумберленда, но преданного ей графа Уорвика), достаточно вспомнить действия, предпринятые Парламентом в то время, пока шли переговоры - секвестр земель епископов, деканов и капитулов и запрет держателям платить ренту владельцам; погром и грабеж, учиненные в часовне королевы в Сомерсет-хаусе под предлогом поисков спрятанного там оружия; приказ задерживать как лазутчиков и судить по законам военного времени всех, кто без дозволения Палат явится из Оксфорда в Лондон или в армию графа Эссекса (хотя сами они каждый день посылали своих людей в Оксфорд) - и всякому станет ясно, что Парламент совершенно не помышлял о мире. Если же мы примем в расчет, чего добивался Парламент от короля - уничтожения епископата, согласия на созыв собрания богословов, назначенных, вопреки законам и обычаям, самими же Палатами, и обещания утвердить любые билли, которые, по совещании с подобными богословами, примет Парламент, -если мы,далее, вспомним, что парламентские комиссары на переговорах не имели по сути никаких полномочий, кроме права передавать королю резолюции Палат и получать его ответы (с чем без труда справился бы обыкновенный посыльный), то нам едва ли покажется, что согласие Его Величества назначить кого-либо из членов Палат лорд-адмиралом помогло бы восстановить законную власть короля и мир в королевстве. >

В субботу 15 апреля, в тот самый день, когда закончились переговоры в Оксфорде, добиться продления которых королю, несмотря на все его усилия, не удалось, граф Эссекс выступил со всем своим войском из Виндзора. Палаты не решились бы на такой поход и не стали бы столь тщательно его готовить, будь они действительно расположены принять какие-либо разумные уступки короля, которые положили бы конец дальнейшим раздорам и, естественно, сделали бы бессмысленными эти огромные расходы. Никогда еще графу не доводилось командовать столь грозной армией — почти шестнадцать тысяч пехоты и свыше трех тысяч кавалерии, столь превосходно снаряженных и обеспеченных всем необходимым для осады, как этого только можно было ожидать от неприятеля, который ни в чем не испытывал нужды, имея в своем полном распоряжении Тауэр и все прочие арсеналы королевства. В Ридинге между тем находилось чуть более трех тысяч пехотинцев и кавалерийский полк примерно в триста всадников; укрепления же его, построенные лишь в качестве прикрытия для стоявших там на зимних квартирах солдат и вовсе не рассчитанные на постоянный гарнизон, были совершенно неспособны выдержать правильную осаду. Между прочим, на военном совете в Оксфорде было решено, что до конца апреля (прежде, как там полагали, неприятель не отважится открыть кампанию) сэр Артур Астон должен разрушить фортификации, вывести свой гарнизон и присоединиться к королю. Но еще более, чем слабость укреплений, оборону города затрудняла нехватка припасов, ибо осажденные, имея всего сорок бочек пороха, не устояли бы и четырех часов против смелого и решительного врага. Недостаток этот проистекал отнюдь не из чьей-либо непредусмотрительности, а потому восполнить его или по крайней мере наладить снабжение войск в настоящем смысле слова, не было никакой возможности. Ведь король совершенно не располагал морскими портами, чтобы через них доставлять в Оксфорд полученную от друзей амуницию, как не сумел он до сих пор завести ни одной мануфактуры для производства военного снаряжения в сколько-нибудь значительных размерах. То, что он привез с собой после Эджхиллской битвы (остатки запаса, доставленного на корабле «Провиденс» еще до поднятия королевского штандарта в Ноттингеме), распределенное по различным гарнизонам, служило его армии во всех походах, и в будущем должно было удовлетворять все его растущие нужды; между тем склады в Ридинге (о скудости коих мы уже упоминали) были, однако, вдвое богаче любых других магазинов, исключая оксфордские. Там в это время хранилось не более сотни бочек пороха; запальных же фитилей в числе, соразмерном даже такому, весьма скромному запасу, не было нигде. Подобную нехватку следует всецело объяснять чрезвычайно стесненными обстоятельствами короля, ибо о недостатке усердия не могло быть и речи — напротив, чтобы восполнить ее и устранить, употреблялись все мыслимые старания и усилия.

Невзирая на все эти затруднения, гарнизон встретил врага весьма смело и уверенно, ведь, по правде говоря, офицеры и солдаты были настолько хороши, насколько этого можно было ожидать в начале войны, и, в изобилии обеспеченные провиантом, не страшились голода. В неприятельской же армии большую часть рядовых составляли новобранцы и лишь немногие из офицеров что-то смыслили в искусстве взятия городов; между тем это была первая осада в Англии. Обложив Ридинг и хорошенько изучив подступы к нему, парламентский главнокомандующий тотчас созвал военный совет, дабы определить, каким образом надлежит действовать — штурмовать город или вести апроши. Мнения разделились. < Одни считали, что армия Эссекса, достаточно многочисленная и снабженная всем необходимым, сможет атаковать слабые ридингские укрепления сразу в нескольких пунктах и где-нибудь наверняка прорвется в город; после чего, воодушевленная взятием Ридинга, она победным маршем пройдет через всю страну. Если же граф предпочтет долгую осаду, то гарнизон постепенно воспрянет духом, тогда как его собственные солдаты, пока еще свежие и бодрые, утратят боевой пыл, а от болезней граф за считанные недели потеряет не меньше людей, чем во время штурма. Другие возражали, указывая на то, что армия Эссекса состоит преимущественно из новобранцев, едва ли пригодных для столь отчаянного предприятия (действительно, из доблестной парламентской пехоты, сражавшейся под Эджхиллом, здесь было не более трех тысяч человек); что следует думать не столько о взятии Ридинга, сколько о битве с главной армией короля, которая наверняка поспешит на выручку осажденным, и если теперь армия Эссекса, единственная опора и надежда Парламента, потерпит неудачу при штурме Ридинга, то впоследствии ей трудно будет устоять в генеральном сражении; опасаться же болезней нет никаких причин, ведь река Темза и близость Лондона позволят надежно обеспечить войска провиантом и фуражом. >