Сергей Перевезенцев - Тайны русской веры. От язычества к империи.
Перу преподобного Нила Сорского принадлежит несколько произведений — послания, «Предание», «Завещание». Отдельно необходимо сказать о «Скитском уставе» — настоящем религиозно-философском трактате, посвященном православной мистико-аскетической практике.
Все эти произведения показывают Нила Сорского как глубокого знатока Евангелия, святоотеческой и другой христианской литературы. Особое влияние на его миросозерцание оказали труды синайских и египетских иноков III–VII вв., а также сочинения Исаака Сирина (VII в.), Симеона Нового Богослова (949–1022) и Григория Синаита (ум. 1346).
Необходимо отметить, что этот факт позволил некоторым исследователям сделать вывод о том, что Нил Сорский был последователем исихазма. Более того, утверждается, что «исихазм глубоко вошел в русскую культурную традицию», а Нил Сорский являлся «крупнейшим мыслителем, применившим теорию исихазма к практике социальной действительности».
Исихазм, или «безмолвничество» (от греч. hesichia — покой, безмолвие, отрешенность) — это мистическое православное учение о пути человека к единению с Богом, понимаемое как благодатное искусство, «художество из художеств».
Конечно, проблема влияния исихазма на древнерусскую религиозно-философскую мысль еще далека от полного решения. Однако столь однозначные заявления, думается, излишне категоричны. Во всяком случае, необходимо делать серьезные различия между двумя формами исихазма: паламизмом, созданным в XIV столетии Григорием Паламой, и традиционным мистико-аскетического учением, возникшим еще в первые времена существования восточного монашества и закрепленного в практике и трудах Симеона Нового Богослова и Григория Синаита. Григорий Палама создал учение, согласно которому, совершая «внутреннюю», «безмолвную» молитву, достигается некое сверхразумное состояние, в котором молящийся удостаивается Божественных видений. А высшей ступенью богоявлений может стать видение «Божественной энергии» или «Фаворского света» — сияния, которое окружало Иисуса Христа во время его посмертного явления апостолам на горе Фавор. Симеон Новый Богослов и позднее Григорий Синаит большее внимание уделяли аскетической практике «истязания плоти», совокупленной с внутренней «молитвой внимания» к себе и Богу. А вступивший на путь внутреннего нравственного перерождения — «уподобления Творцу» — христианин приобретал возможность узреть «сияние наподобие луча» — Божественный свет как Божию благодать.
Исследователи отмечают, что идеи византийского исихазма в форме паламизма так и не получили распространения на Руси, о чем свидетельствует отсутствие трудов его приверженцев в монастырских библиотеках. Не знал трудов Паламы и Нил Сорский, во всяком случае, в его произведениях нет ни одной ссылки на сочинения этого византийского мыслителя.
Вообще же, основу мировоззрения Нила Сорского составляет стремление к возрождению евангельских заветов, и сам преподобный постоянно напоминает об этом. Относясь же с глубоким уважением к афонскому подвижничеству, взяв его за идеал, Нил Сорский проявил, как отмечают исследователи, значительную самостоятельность и далеко не во всех представителях афонской исихии он видел своих руководителей. И если необходимо признать влияние на Нила представителей византийского аскетизма, то также необходимо признать за ним и значительную самостоятельность, проявлявшуюся по преимуществу в выборе, в оценке авторитетов и их писаний.
Если говорить об отечественных мыслителях, то наибольшее влияние на Нила Сорского оказали идеи, выраженные преподобным Сергием Радонежским. Особенно это заметно в проповеди Нилом Сорским задач внутреннего самосовершенствования. Однако, в отличие от великого троицкого игумена, идее и практике «общего жития» Нил Сорский предпочел «скитничество».
И все же Нил Сорский многое почерпнул на Востоке. В своих произведениях он выступает как последовательный проповедник идей и практики индивидуального мистико-аскетического иноческого подвига. Полное отречение от всего мирского, уход из мира, отказ даже от того, что может дать мир иноку, — эти принципы лежали в основе скитского бытия «заволжских старцев». Количество совместно проживавших скитников тоже ограничивалось, а идеальным случаем Нил Сорский считал «или уединенное отшельничество, или с одним или можно с двумя братьями безмолвное житие».
Важнейшим условием исполнения аскетических принципов было «нестяжательство» — т. е. нищелюбие, принципиальный отказ от владения имуществом. «Очисти келью твою и скудость вещей научит тя воздержанию. Возлюби нищету и нестяжание и смирение», — писал Нил Сорский, ссылаясь на Евангелие. «Нестяжание — высшее есть…», — повторяет он слова Исаака Сирина. Даже храмы, по мнению преподобного, не должны быть богатыми, ибо так завещали святые отцы и знаменитые иноки прошлого.
«Сребролюбие» же преподобный Нил называл одним из главных «душевных недугов», которое, когда оно «укрепляется» в человеке, «становится злее всех недугов». «И если только ему покоришься, вводит нас в такую пагубу, — пишет Нил Сорский, — что и Апостол называет его не только корнем всякому злу, гневу, скорби и прочим, но даже идолослужением». При этом «нестяжание», бедность, по убеждению преподобного Нила, это не только идеал личной жизни инока, но и жизненный идеал всей обители. Ведь, по его мнению, владение любым имуществом становится причиной нравственной деградации монашества. В то же время Нил Сорский считал, что монастыри должны содержаться за счет государственной, и в частности великокняжеской казны. Кстати, именно за великокняжеский счет содержались и «заволжские» скиты.
Следуя отечественной традиции, идущей от Сергия Радонежского, Нил Сорский не концентрирует свое внимание на идее «истязания плоти». По его мнению, физическое истязание вторично по сравнению со стремлением к внутреннему духовному совершенству — к «осветлению души» и к «чистоте сердца». Поэтому примером для него служили святые отцы, которые, «подвизаясь телесно, в то же время и духовно возделывали виноград своего сердца и, таким образом очистив ум от страстей, обретали Господа и снискивали разум духовный». Более того, по убеждению «заволжского» подвижника, излишнее истощение тела может воспрепятствовать совершенствованию души, ведь слабое тело может не выдержать испытаний. Не в том цель, чтобы уморить себя голодом или иными истязаниями, главное — соблюдать разумную меру. Даже пост, учил Нил Сорский, должен быть умеренным.
Почва для иноческого подвига во славу Господа — мысль и сердце. Именно мысль и сердце, согласно Нилу Сорскому, являются ареной «мысленной брани» — борьбы человека с «помыслами». В «Скитском Уставе» Нил Сорский выстраивает целую иерархию «помыслов», с которыми обязан бороться не только инок, но и всякий человек вообще. От «прилогов» (простых «помыслов»), последовательно возрастая, «помыслы», через «сочетание», «сложение» и «пленение», могут превратиться в «страсти». И тогда «страсти» способны уже полностью пленить человеческую душу и покорить ее дьявольскими искушениями.
Чтобы не поддаться искушениям, инок должен следовать учению об «умном делании». «Умное делание» — это внутренний духовный процесс, совершающийся в глубоких тайниках человеческого духа и распадающийся на три отдельные акта: безмолвие, умную молитву и созерцание (или видение).
Безмолвие — одно из первых условий достижения полной отрешенности ума и сердца от всякого рода «помыслов», даже и благих. Освобождение же от страстей приготовляет душу к умной молитве.
Умная молитва — отрешенное от всех помыслов самоуглубление, соединенное с постоянным повторением молитвенных слов: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!» Умная молитва безразлична к внешнему положению молящегося — находится ли он в храме или в келье, лежит ли, стоит или сидит. Единственное требование — удержание, по возможности, дыхания. Причем на определенной стадии молитва произносится не словами, но неким внутренним голосом. Таким образом, сосредоточив все усилия души на мысли о Боге, умная молитва заставляет «искать в сердце Бога». Поэтому в сердце вселяется радость и молящийся принимает Бога как бы внутрь себя. Следовательно, умная молитва является «источником ко всякому благу». Впрочем, молящийся должен избегать искуса «мысленных парений», ибо «мысленные парения» доступны далеко не каждому, а только после трудного, изнуряющего молитвенного труда.
Однако в определенный момент наступает состояние «видения молитвы». Видение — предельная, высшая ступень умной молитвы, на которой молящийся удостаивается созерцания Господа, таинственного соединения с Ним: «И не молитвою молится ум, но превыше молитвы бывает». Душа, находящаяся в этом состоянии, отрешается от всего земного, сознание умолкает, забывая и себя, и всех сущих здесь, и даже о том, что живет на земле.
