Петр Краснов - Исторические очерки Дона
Как сто и двести лет тому назад, зимою строили из снега крепость, водружали знамя и атаковали на конях и пешком.
— Чего не могу?! Все могу!! — задорно кричал малолетка, и мчался в самую кипень боя, навстречу туче снежков.
Кто их учил?.. Никто. Старый урядник, казак, а чаще отец — он ведь тоже казак, — покажет прием, и прием уже на лету схвачен. Один перенимает у другого. Один спешит показать другому.
— Э! да не так! Ить вот как надо-ть! Мне надысь батяня показал.
В ту пору — влюбиться в женщину, грезить о девушке?..
Какой стыд!..
…— Это горе — нам не в горе,
Не привыкли этап жить,
Чтобы по ветреной девчонке
Тосковаться и тужить…
Девушки-казачки, не знавшие рабства крепостных и неволи боярских теремов, свободные, ловкие, мало в чем уступавшие братьям, любуясь играми казаков, слушая их песни, танцуя с ними, даря им за лихость цветы и ленты, угощая их стаканом вина или меда, любили их всех, любили казачество, молодцов казаков своей станицы. Влюбиться в кого-нибудь, показать свое чувство — какой срам для девушки-казачки!
Глава XIX
Наступала пора женить молодца. Не его это была забота. Давно подумали об этом и не раз загадали родители. Сыну-казаку нужна и невеста-казачка. В ту пору брак с иногородцами был редок; брак с иноверкой еще того реже. Это всегда были браки самовольные, без родительского на то благословения.
Сын еще и пятнадцати лет не имеет, а отец с матерью тишком, да молчком приглядели ему невесту. Чтобы и не родня была, и чтобы все-таки своя была, с одной станицы или с соседнего хутора.
В доме невесты приглядываются к будущему жениху: «Не пьет ли дюже? Не охальник ли? Не сквернослов ли?.. Не развратник ли?..» И тем временем складывали и складывали приданое в большой сундук.
Когда наступало время женитьбы, обычно за год до отправления в полк на службу, когда минет казаку 20 лет, отец говорит сыну:
— Сынок, тебе время жениться. Мы с матерью выбрали тебе невесту. Она хозяйка домовитая и работящая.
— Воля на то ваша, — отвечал сын и кланялся отцу в ноги. После этого устраивались смотрины невесты.
Родители жениха с женихом отправлялись в дом родителей невесты на вечернику. Собирались гости. Все уже знали, в чем дело, но по обычаю и вида не показывали, что знают, почему вечеринка.
Гости, друзья родителей невесты, заводили разговор о хозяйской дочери, хвалили ее красоту и ум, называли ее доброю хозяйкой и просили, чтобы она поднесла им вина.
— Нешто и то, — говорил отец невесты, — покликать ее, что ли?
Мать шла в соседнюю горницу. Там невеста была подготовлена к выходу. Она была по-домашнему одета, но принаряжена и прибрана для гостей. Она брала приготовленный поднос с чарками с вином и шла обносить гостей. Подав всем чарки, она, скромно потупившись, становилась в углу. Гости медленно пили и похваливали вино. Жених смотрел на невесту.
— Бог даст, — говорили гости, — она и нас полюбит.
Теперь уже знали, в чем дело, но никто и вида не показывал, что знает.
Нужно было послать сватов. Получить согласие — не невесты — но родителей, на брак. Хотя о том и было сговорено давно, но на смотринах могли выйти перемены. Чем-нибудь не понравился жених, — не невесте, невесту о том и не спрашивают, — а родителям ее. То ли показался он слишком тихим, или, напротив, мало уважения им показал, тогда — хотя это и редко бывало — мог быть и отказ.
И тут — веками, с восточной, изящной цветистостью был выработан весь обряд сватовства. Сваты — друзья родителей жениха или их родственники — снаряжались в поездку, и, приодетые по-праздничному, на телеге, запряженной добрыми конями, ехали в дом родителей невесты. Здесь по первому взгляду, по всему приему хозяев было видно — отказ, или предложение будет принято. Родители невесты, «причепурившись», выходили в чистую горницу и, после обычных поклонов, сваты говорили:
— Урядник Мосей Карпович и Маланья Петровна так что желают вступить с вами в родство.
Если слова эти встречали с поджатыми губами и серьезными лицами и отвечали:
— Благодарим покорно за доброе мнение о дочери, но только мы не можем собрать свадьбу.
Это означало отказ. Посидев недолго для приличия, поговорив о постороннем — о видах на урожай, о прошлой службе, сваты, не солоно хлебавши, уезжали.
Если было согласие, отец невесты говорил:
— Постойте… Нельзя же так… Дайте посоветоваться, да и ее самую поспрашивать. Заходить на послезавтрева.
Невесту когда спрашивали, а когда и нет. Она все равно не смела ответить иначе, как сказав:
— Воля ваша.
В назначенный день сваты приезжали с хлебом-солью на блюде, покрытом полотенцем.
— Отец и мать Гаврилы Миронова, — говорили они, — наказали вам кланяться и просить принять их хлеб-соль.
Хозяева молча целовали гостинец.
— Дай Бог, — говорили сваты, — в добрый час!
— В добрый час! — отвечали родители, оборачивали руку суконною полою чекменя, сваты делали то же, и так подавали друг другу руки.
В этот же день, вечером, в доме невесты справлялось рукобитье. Собирались гости, приходили девушки, подруги невесты. Жених приходил с родителями. При их входе все вставали и поздравляли жениха с невестою. Он кланялся в ноги будущим тестю и теще.
Девушки садились за стол, накрытый скатертью и уставленный чарами с вином и разными сладостями, домашними коржиками, винными ягодами, изюмом, пряниками, пастилами. Девушки переглядывались и запевали:
— По рукам ударили,
Заряд положили[5],
Варюшку пропили.
Пропили и хвалятся:
— Что ж мы за пьяницы,
Что ж за пропойцы.
Помолчат немного, подмигнут невесте, прижмутся к ней, охватят ее руками, и продолжают просительно:
— Родимый мой батенька,
Нельзя ли передумати?
Нельзя ли отказати?
— Нельзя, мое дитятко,
Нельзя передумати,
Нельзя отказати:
По рукам ударили,
Заряд положили…
«Заклад» положен. Дело кончено. Сват выводил на середину горницы жениха, отец невесты — невесту. Их ставили рядом. Подходили родители жениха и мать невесты. При общем торжественном молчании отец жениха соединял руки сына и невесты его, и говорил:
— По рукам ударили
Заряд положили…
Этим кончался обряд рукобитья. На этой вечеринке долго не сидели. Жених и невеста бывали взволнованы. Назначали день сговора. Девушки накидывали верхнюю одежду и гурьбой выходили на станичную улицу. Они шли и пели: «Ой, заюшка, горностай молодой» и «Перепелушка, рябые перушки» — по этим песням вся станица знала: рукобитье состоялось.
На сговор созывалась чуть не вся станица. Родня жениха и невесты, свояки и друзья, кумовья и дружки жениха и подруги невесты. Тесно от народа в казачьем курене. Тесно и душно. Все принаряжены, казаки при саблях и шашках. Ярко горят свечи в медных шандалах. Блестит оружие, офицерские эполеты, самоцветные камни и жемчуга ожерелий на девушках. На столах гостинцы, свое вино. Женщины и девушки проходят в заднюю горницу. В доме жениха на этот случай приготовлено 10–20 блюд с кренделями, пряниками, орехами, изюмом, восточными сладкостями — рахат-лукумом, халвой; наставлены кувшины с медом и сулеи с вином: все это дружки жениха длинной вереницей несут в дом невесты.
Опять поют девушки, выводят жениха и невесту, и они целуются. Жених с невестой обносят гостей вином. Подав последнему гостю чарку, невеста убегает в горницу и прячется за девушками. Жених идет «выкупать» ее. Он кладет на протянутый ему поднос серебро. Девушки задорно смеются:
— Ну, чего это надумали? Она ведь у нас золотая. Не дешево вам достанется.
Приходится жениху раскошеливаться. Он достает золотой и кладет его на блюдо. Невесту выдают жениху, и тот ставит ее в угол горницы.
В мужской горнице перебрали ладами гармоники, взвизгнула скрипка… Девушки подходят к дверям, казаки выбирают казачек: сейчас будут танцы. Танцевали журавля и казачка.
Степенно и чинно выходят одна за другой пары. Каждая старается превзойти другую в красоте и лихости «выходки». Но вот все быстрее и быстрее играет гармонист, стучат подковки башмачков, извивается тонкий стан казачки, топают сапоги казака. Он уже пустился вприсядку, хлопает ладонями по пяткам, прыгает, едва не касаясь чубатой головой потолка. Звенит посуда на столе, вспыхивает пламя свечей. Все приходит в движение. Плещут в ладоши, ухают, подбадривают танцующих криками:
— Ах, так, так!.. Ах, так и эдак! Эдак так!
