Валентин Янин - Я послал тебе бересту
Археологам порой приходится выслушивать жестокий упрек: вот вы двенадцать лет копали большой участок на Неревском конце, а рядом с вами экскаваторы вгрызались в нетронутые слои великолепной сохранности, выбрасывая на поверхность десятки тысяч древних предметов и в их числе сотни, а может быть и тысячи берестяных грамот. Самосвалы развозили землю с этими предметами по всему городу, насыпая из нее газоны и клумбы, цветы на которых пышно цвели оттого, что перегноем для них послужила живая ткань нашей древней культуры. Целые районы древнего Новгорода, еще тридцать лет тому назад хранившие в земле бесценные свидетельства истории нашего Отечества, навсегда потеряны для науки. Не лучше было бы раскопать и их до того, как на них поднялись этажи новых зданий? И еще: именно вам потомки предъявят спрос за эти невосполнимые потери, назвав вас варварами.
Давайте перенесемся на минуту в те, теперь уже неблизкие послевоенные годы, когда Новгород лежал в развалинах. В эти годы с вала Софийской стороны был виден вал Торговой стороны, а вся линия окольного города зимой обозначалась бесчисленными столбами дыма. Дым поднимался из железных труб. И под каждой трубой была землянка — жилье многих новгородцев тех лет. Дым тянулся и из развороченных коробок немногочисленных кирпичных зданий. Разгороженные фанерой клетушки внутри них — тоже временное жилье. Повсюду груды изуродованного кирпича, ржавые прутья перепутанной железной арматуры. Изуродованные пробоинами храмы с рассевшимися и грозящими обвалом стенами. Заросли цветка пожарищ — кипрея. И тяжелый запах кустарника пожарищ — бузины. Страшный след войны — на поверхности и непосредственно под чахлым дерном: стреляные патроны и неразорвавшиеся боеголовки, колючая проволока и осколки снарядов, искореженные взрывами и пожаром вещи, еще недавно служившие их владельцам — вот первые находки археологов.
И ежедневное увеличение населения. Новгородцы, воевавшие на фронте и работавшие в тылу, спешили домой, не к очагам, а к пожарищам, в родной город — жить, строиться, поднимать его из пепла. И каждый новый дом был новой победой восстановления, новой победой жизни. Правительство поставило Новгород в список важнейших русских городов, нуждающихся в быстром и первоочередном восстановлении, направив в него лучшего советского архитектора Алексея Викторовича Щусева. И если при этом оно нашло возможность выделить средства и для научных исследований Новгорода и для реставрации памятников его старины, оно тем самым смогло создать Новгороду невероятный в другие времена и при другом строе максимум условий в труднейшей обстановке послевоенных лет.
Да, строительные котлованы тогда вгрызались в живое тело древнего Новгорода, вынуждены были это делать! И под цветами на газонах гнили берестяные грамоты. И это в самом деле было варварством. Варварством фашизма, счет которому не ограничивается теми цифрами нанесенного нашей стране ущерба, которые подсчитаны в актах Правительственных комиссий. Счет военным потерям не закрыт 9 мая 1945 года, он пополняется и сегодня преждевременной смертью бывшего фронтовика, неожиданным взрывом затаившейся с войны мины, а в те годы — и вынужденными жертвами во имя восстановления нормальных условий жизни и работы.
Экспедиция в те годы добилась максимального эффекта. Если бы ее средства были распылены на исследование небольших котлованов, на шурфовку, мы никогда уже не смогли увидеть столь значительного района древнего города, а располагали бы лишь небольшими фрагментами такой картины, в большинстве случаев не поддающимися осмыслению.
Сегодня обстановка в Новгороде иная. Город не только залечил военные раны, но и более чем вдвое превзошел довоенный Новгород по площади и населению. Теперь одной из первоочередных стала задача уберечь те культурные ценности, которые пережили фашистское разорение. И в число мероприятий охраны этих ценностей органически вошло Постановление горсовета Новгорода, запрещающее строительные работы в пределах распространения древнего культурного слоя без его предварительного археологического исследования. Позднее это Постановление подкреплено решением Правительства, распространившим такой порядок еще на 114 древних городов Российской Федерации.
В жизни экспедиции наступил новый этап совместной работы с планировщиками города. Выбор места раскопок зависит сейчас непосредственно от планов развития города, а это придает археологическим работам мобильность, позволяет получать новые данные из разных районов города, сохраняя при этом для науки максимум нужных ей материалов.
О работах, начавшихся после завершения Неревского раскопа, нам еще предстоит рассказать. Теперь же, нарушая их хронологию, перенесемся снова в Неревский конец, где в 1969 году, спустя семь лет после завершения Неревского раскопа, был в связи со строительством нового дома заложен еще один, на этот раз небольшой археологический котлован. Нужно прямо сказать, что, хотя мобильное освоение материалов из отдаленных от Неревского конца районов представлялось тогда и представляется сейчас наиболее важной научной задачей, мы все же очень стремились возобновить раскопки поблизости от хорошо исследованного места. И дело здесь не в том, что экспедиция за двенадцать лет, как говорится, приросла душой к этому району. Причина возвращения — в тех проблемах, которые поставил перед наукой, но не решил до конца Неревский раскоп.
Я хочу напомнить, что одним из важнейших открытий на Неревском раскопе было установление множественности усадеб, принадлежащих одному боярскому роду, одной семье. Определенно установлено, что в пределах раскопанного участка по крайней мере тремя усадьбами — «Е», «К» и «И» — владели Мишиничи-Онцифоровичи. Относительно других раскопанных здесь же усадеб мы не располагаем подобными сведениями. Однако достоверные владения Мишиничей не отделены от них с очевидной ясностью. С другой стороны, предполагали, что владения Мишиничей-Онцифоровичей простирались и далеко за границы Неревского раскопа. Там, вне квартала на Дмитриевской улице, были намечены некоторые ориентиры, на связь которых с Онцифоровичами указывали известные ранее письменные источники. Один из таких ориентиров — церковь Сорока мучеников в 150 метрах к югу от Неревского раскопа, в направлении к Кремлю. В ней в 1316 году похоронен Юрий Мишинич, а в 1342 году — Варфоломей Юрьевич. Другой ориентир — церковь Спаса на Разваже улице в 80 метрах к западу от Неревского раскопа, построенная в 1421 году по инициативе Лукьяна Онцифоровича. Третий — церковь Кузьмы и Демьяна на Козмодемьянской улице, в 40 метрах к западу от Неревского раскопа. Сюда в 1400 году Юрий Онцифорович с другими боярами подарил богослужебную книгу. Значит, исследуя новые участки неподалеку от Неревского раскопа, на той территории, которая предположительно также принадлежала Онцифоровичам, мы можем эту догадку проверить. Если и здесь найдутся грамоты, адресованные Онцифоровичам, — значит, действительно, их владения не ограничивались тремя исследованными усадьбами.
На плане Неревского раскопа помечены места находок берестяных грамот, адресованных членам семьи Мишиничей-Онцифоровичей. Бросается в глаза их концентрация на трех усадьбах.
Неревский раскоп с юга и запада окружен церквами, построенными Онцифоровичами. Исследованный в 1969 году Тихвинский раскоп подтвердил принадлежность всего этого большого участка одной боярской семье.
На осень 1969 года было запланировано начало строительства нового многоэтажного дома на углу Тихвинской (ныне улица Комарова) и Садовой улиц, но на том их углу, который принадлежит уже соседнему современному кварталу города. От этого строительства до Неревского раскопа метров пятьдесят. Кое-что об этом квартале мы уже знали: чуть дальше, при сооружении соседнего дома, в его котловане, еще в 1959 году обнаружены остатки той самой церкви Спаса, которую в 1421 году построил Лукьян Онцифорович.
Нижний этаж запроектированного дома предназначался для городского Дворца бракосочетаний. Поэтому не следует особенно удивляться, что одна из первых грамот, найденных здесь, когда экспедиция заложила раскоп на месте будущего строительства, содержала пророческий текст: «…оженивося ту» — «женился тут» (№ 448).
Раскоп — его назвали «Тихвинским» — был небольшим, всего лишь около 330 квадратных метров, но все же в напластованиях исследованной здесь части древней усадьбы найдено семнадцать берестяных грамот и множество разнообразных предметов, в числе которых впервые встретились целые резные гусли с рельефными и гравированными изображениями львов и райской птицы. Гусли относились к XII столетию, когда жил Сотко Сытинич, прообраз былинного Садко.
Однако сейчас нас интересуют слои не XII века, а на двести лет более поздние. Кому адресованы письма, полученные на этой усадьбе в конце XIV и в начале XV века? Юрию Онцифоровичу? Или человеку, имя которого окажется абсолютно новым для нас?
