Николай Бондаренко - Консервативный вызов русской культуры - Русский лик
И Федору приходится порой защищать неправое дело, ходить в походы против соседних русских княжеств. Он идет на это ради самой Москвы, ради единения Руси. Он и такие, как он,- основа уверенности княжеской и ее силы. Не случайно в "Младшем сыне" именно Федору доверяется везти московскому князю завещание на Переяславль.
В "Великом столе" кроме самого Федора Михалкина большое место в романе занимает его сын Мишук - это уже не крестьянин, а княжеский дружинник, основа будущего дворянства. Это еще один виток развития Москвы, княжеского войска. Мишук - профессиональный воин, потому и замашки у него уже воинские, а не крестьянские. Мишук живет не трудом на земле, он берет добычу в бою, а если сражаться приходится в основном с соседними тверичами или рязанцами, то добыча больше на грабеж начинает смахивать. Но легко дает сам Мишук в конце романа одежду из награбленного отцовскому другу, взятому в плен москвичами и тайком освобожденному Мишуком. Значит, далеко еще ему до будущих опричников, болит душа за неправое дело. Как и его отец, Федор, Мишук мне видится одним из русских типов XIV столетия, через которых Балашов пытается показать свое отношение к русскому национальному характеру.
Определяет поведение этих героев их любовь к Родине, стремление к труду, тяга к единению. Мишук и Федор любят свою землю, детей, матерей и жен. Собственно, жизнь их среди трагедий, пожарищ, исторической жестокости - это жизнь во имя народа, исполнение долга. Тема труда как живой основы жизни любого народа проходит через все произведения Дмитрия Балашова. Вот и в своем романе "Бремя власти" в разговоре московского князя Ивана Калиты с книгочием слышим мы: "Благоденствие страны зависит не от серебра, войска и ратного таланта, - хоть нужны и серебро, и рать, и талант! Не от обилия товаров в амбарах - хоть и надо обилие! А от того, первое, сколько людей работают и сколько втуне едят... Тунеядцы суть, кто труда своего не творит: лихоимцы, мздоимцы, лиходеи, - воины трусливые и неумелые, такожде и леностный пахарь и ремесленник неискусный - всякий, кто не при деле своем, трутень есть!"
Так говорит книгочий князю своему, и подтверждает то писатель ходом действия романа, где описано строительство Москвы, заселение подмосковных земель обнищавшим людом с других княжеств. Чувствовал Иван Калита: дать возможность трудиться всем на землях своих - это основа будущих ратных побед. И наоборот. Чем больше, пусть не по своей вине, мотался тверской князь Александр по литовским землям вдали от народа своего, завися от прихоти Гедимина, тем больше терялись силы его, тем быстрее слабело Тверское княжество.
"Бремя власти" - ох и тяжело было оно тогда. Это потом легко судить историкам, упрекать писателям. Да и можем ли мы знать - чувствовал ли Иван Калита, на что замахивался, или же только о своем величии думал? Фактов достаточно для любой концепции. Жизнь всегда богаче любых представлений о ней. Но если митрополит русский Владимиру и Киеву, Твери и Волыни начинает предпочитать пусть не белокаменную еще, пусть не такую пышную, но уверенную, крепнущую, идущую к величию своему Москву,- значит, какой-то перелом произошел уже в самом народном сознании. Еще продолжается противостояние Твери и Москвы, еще на равных едут в Золотую Орду тверской князь Александр и московский князь Иван, а по всему видно - Тверь отступает, Тверь не выдержала, народ поверил в Москву. Даже то, что тверских князей в Орде казнят, а московских привечают, при всей искренней жалости к первым, в народе побуждало доверие ко вторым. Умеют-де и с татарами держать себя - значит, не будет при них ни татарских налетов, ни боевых ратей. Значит, вокруг Москвы можно строиться. Роман "Бремя власти" весь сосредоточен вокруг Ивана Калиты, он - единственный главный его герой. Балашов на время отводит в тень Мишука и его семью, лишь эскизно, больше для будущих книг, сообщая основные вехи ее; не больно жалует уже он в этом романе тверских князей. По сравнению с "Великим столом" новый роман несколько теряет в показе героев, в лепке характеров, автор изучает более философию истории, стратегию государственных замыслов. "Бремя власти" я бы назвал, скорее, романом-хроникой. Мне он представляется переходным мостиком к будущему роману характеров, роману духовной жизни Московской Руси. Все ведет к тому: и линия Константинопольской Патриархии, и линия духовного спада тверского князя, и историческая хроника княжения Ивана Калиты.
Народ вставал навстречу полю Куликову. Автор тоже иногда чересчур поспешно рвется к нему. В романе виден характер пишущего, его нетерпение до Мишука ли, когда вот уже почти ожила, поднялась Великая Русь.
Противостояние русских княжеств кончилось. Наступает пора взросления единого, московского. "Возможет ли малая Москва, хотя и через века, стать третьим Римом? Взирая на ларец сей, помысли о том... Мне того не узреть. И ты не узришь. Иные!" - говорит Иван Калита сыну Семену. Среди быстротекущей жизни каждого взрослело новое государство.
Для чего обращается к истории Дмитрий Балашов? Не для того, чтобы спрятать голову под крыло минувших времен, а для того, чтобы разобраться в дне сегодняшнем, вглядеться в день будущий.
Нравственностью поверяет он своих и вымышленных и реальных героев. Одни, подобно Козлу, от мечтательного крестьянского мальчика, рвущегося к новгородской вольнице, приходят к философии разрушителя, циника, предателя. Другие, подобно епископу Серапиону, Алексию, Федору Михалкину, несут в себе семена высокой нравственности.
Не идеализирует ли писатель старину? Нет. Ни одной из темных сторон в жизни своих героев, даже любимых им, не утаил писатель, как ни горько ему было открывать иные страницы родной истории. Но видна в нем тяга к настоящему герою, к людям, на которых испокон веку держалась земля русская. Не созерцателями же и не резонерами строился Кремль московский, не они шли на поле Куликово, не они с проповедью единой земли русской шли по ее землям. Пишет критик М.Меньшиков: "Были герои и будут герои... Самый тип общественного деятеля, проповедника, реформатора, борца - вечен... Пока общество сохраняло в себе жизнь, всегда находились люди, заявлявшие о поруганной правде, говорившие горькую истину в лицо народу... Всякое живое поколение неизменно выдвигает некоторую часть людей с повышенными общественными идеалами".
В преклонении Балашова перед Михаилом Тверским видна не идеализация князя, а сознательная поэтизация нужного народу героя, символизирующего и великий государственный ум, и высокую нравственность, и талант полководца, и любовь к своему народу.
Пусть окончательно о нем скажут свое слово историки. Дмитрий Балашов, не попирая исторической правды, возводит его на пьедестал национального героя. Через реального Михаила Тверского и вымышленного Федора Михалкина ведет нас писатель в даль Куликова поля. Представим на момент: подчинись все русские князья Михаилу Тверскому сами - и ему бы уже довелось вести войска к Дону. И на полстолетия раньше освободилась бы Русь от татар. ...Ни Михаилу Тверскому, ни Дмитрию Донскому по веленью сердца другие князья не подчинились - разве что в красивых повестях для детей все идет как по маслу. А жестко, всеми правдами, а больше неправдами, подчинить их себе, подломить их тверской великий князь не сумел. Надобна была московская деловая хватка молодых хищных князей. Мало хватки - надобно было и сознание народное. Оно-то, набирая силу великую, и показывается Балашовым, ему-то и служит уже после смерти своей Михаил святой, в этом сознании - оптимизм писателя, его постоянная вера в НАРОД.
Шесть с лишним столетий отделяют нас от событий, о которых столь яростно и страстно повествует Дмитрий Балашов. Немало уже пролетела после Михаила Тверского и Ивана Калиты стрела времени, но и сегодня поучительна постоянная мелодия ее, уловленная чуткими слушателями. К месту здесь, в конце, строчки еще одного современного писателя - поэта Юрия Кузнецова из его стихотворения "Знамя с Куликова": "Я вынес пути и печали, / Чтоб поздние дети могли / Латать им великие дали / И дыры российской земли".
Так лети же, лети вперед, стрела времени! Пусть дальние дети далеких веков узнают от тебя о событиях и людях нашего рискованного двадцатого века. Может, и им наши пути и печали будут полезны.
2. Молитва в море зла
Позади осталась предрассветная пора Святой Руси. В своей седьмой книге из серии "Государи Московские" Дмитрий Балашов живописует читателю начало рассвета. Каково же талантливейшему писателю, патриоту земли русской восторгаться рассветом в дни величайшей смуты и едва ли не окончательной погибели той самой Святой Руси, истории которой посвятил он свой немалый дар?
Неужели такое возможно: уцелев с великими потерями в годы бесовских напастей, исчезнуть как великая держава в наше смутное время?
И не есть ли тогда роман Дмитрия Балашова "Святая Русь" "молитва в море бушующего зла", как пишет сам автор? Последуем за ним, послушаем его.
