Михаэль Золтиков - Кошка
— Поверь мне, Жан... Пожалуйста, поверь мне... — лепечет она. — Месье Койен даже посоветовал, чтобы я осталась с тобой, потому что ты хорошо ко мне относишься. потому что я обязана тебе жизнью, потому что вы, немцы, победили Францию... Жан, я хотела вернуться к тебе... Он может это подтвердить...
Блайхер не отвечает. И тут же останавливает машину прямо перед гостиницей «Эдуард VII».
«Ну вот и все», — думает «Кошка» и закрывает глаза.
Но Хуго не торопится выходить. Более того, он достает портсигар, предлагает сигареты «Кошке» и Койену, затем закуривает сам, не произнося ни слова, погруженный в свои мысли.
«Стоит ли мне придерживаться «договора», который Матильда нарушила, попытавшись бежать и выдав все Койену? Или же мне надо простить ее, эту женщину, которой я обязан своими успехами, которую ценю и уважаю, и которой глубоко сочувствую?»
— Честное слово французского офицера, — нарушает Койен затянувшееся молчание. Голос его дрожит от нервного напряжения. — Я подтверждаю то, что вам только что сказала мадам Каррэ...
Блайхер делает глубокую затяжку, затем выбрасывает только что закуренную сигарету из окна машины и трогается дальше. Свернув налево, он проследовал мимо станции метро «Конкорд» к Елисейским полям и остановился перед рестораном «Монте-Карло».
«Кошка» от нервного напряжения заплакала: она понимает. что опасность миновала и все будет хорошо. Своей рукой она дотрагивается до руки Блайхера.
— Жан... — шепчет она сквозь слезы, — я никогда больше не буду говорить с кем-либо о тебе!
— Хорошо, хорошо... — бурчит Блайхер. — Не плачь и успокойся!
Повернувшись к Койену, он с легкой издевкой произносит;
— Ну что ж, господа, теперь, пожалуй, можно разрешить себе и по стопочке...
Когда они сели за дальний столик, Блайхер подозвал официанта и сказал:
— Принесите этому господину двойной коньяк. Ему что-то нехорошо.
— И мне тоже, — просит «Кошка».
— Между прочим, месье Койен, — говорит Блайхер. — я читал ваши донесения полковнику Ашару в Виши...
— Вы читали мои донесения? — Койен просто ошеломлен.
— Да. в частности донесения по обстановке. Мы перехватили ваших связников. А написали вы там всякую чепуху. Так, например, вы утверждаете, что оба наших крейсера в брестской гавани готовы к выходу в море. — Блайхер делает глоток из своего бокала. — Конечно, это было бы неплохо. Но, к сожалению, потребуется еще несколько месяцев, пока обе посудины будут в полном порядке.
Хуго с удовлетворением отмечает про себя, что Койен заглатывает его наживку, нисколько не сомневаясь в истинности сказанного. А блеф Блайхера имеет следующую подоплеку. Англичане в последнее время проявляют повышенный интерес не только к новым подземным стоянкам немецких подводных лодок в Сен-Назере, но и к крейсерам «Шарнхорст» и «Гнейзенау». В Лондоне хотели бы знать, когда и в каком направлении они выйдут в море. Из комнаты 55-а «Кошке» поступил соответствующий радиозапрос. У Блайхера появился план, как провести англичан, план, по которому он намеревался внести свою лепту в историю второй мировой войны...
— Вы сегодня узнали от мадам Каррэ кое-какие вещи, которые вам лучше поскорее забыть. — продолжает он после небольшой паузы. — Вы понимаете, что я теперь могу арестовать вас как шпиона и передать военно-полевому суду. Но я хочу сделать вам следующее предложение: дайте мне честное офицерское слово, что будете молчать обо всем.
27 июля 1945 года, во время процесса против «Кошки», на вопрос следователя М.Фужера по этому поводу Анри • Койен показал:
«О том, что мадам Каррэ стала агентом абвера, я в Виши не сообщал...»
Когда Блайхер и «Кошка» наконец оказались у себя, она бросается ему на шею. Ее слезы и поцелуи не дают ему возможности произнести хотя бы слово.
— А ты тоже хорош, — упрекает она своего «Жана». — Ты виноват в том, что я поехала к матушке и потом к Койену. Почему ты меня часто оставлял одну?
— Ты же знаешь, что у меня много работы, — оправдывается Хуго.
— Работы у тебя хватало и раньше, но ты был всегда ко мне нежен и внимателен. Например, тогда, когда я поранила руку бокалом... А сейчас я могла бы сломать себе шею, и тебе было бы все равно....
— Не говори чепуху, — возразил Блайхер.
В глубине души он был вынужден, однако, признаться самому себе, что упреки «Кошки» были небезосновательны.
— Но это так, мой дорогой, я ведь знаю вас, мужчин. Пока женщина больна или беспомощна, вы проявляете о ней заботу. Ты ведь принадлежишь к тому типу, который с большой готовностью выступает как защитник слабых... Да и мама заметила, что ты плохо ко мне относишься.
— А что твоя мать сказала еще? — поинтересовался Хуго. — Сегодня она была не слишком-то приветлива.
— Она упрекала меня, что я выдала тебе своих друзей из «Интераллье», — ответила «Кошка».
Подумав немного, она пришла к выводу, что может еще вернуть доверие Блайхера.
— Мама считает, что на алтарь абвера мне следовало бы пожертвовать скорее такого человека, как Легран...
— А кто такой Легран? — заинтересованно спросил Хуго.
«Кошка» изображает равнодушие.
— Да он генеральный директор одной из импортных фирм. Крупный делец...
— И почему же твоя мать считает, что тебе было бы лучше выдать мне именно его? Что у него такого на совести?
— Потому что он агент — двойник, работающий на вас и одновременно на англичан, из чего извлекает большую выгоду.
И тут «Кошка» рассказывает историю богатого торговца импортными товарами Рене Леграна, продающего немцам резину и зарабатывающего на этом миллионы. Без зазрения совести он сообщал через «Кошку» англичанам данные на суда, перевозившие это стратегическое сырье, причем уже после того, как Берлин оплачивал ему отправленный груз.
— Это же подлость, в особенности если подумать о сотнях матросов, поплатившихся жизнями в этих грязных махинациях. Тут твоя мать, пожалуй, права. Этого Леграна следовало засадить за решетку намного раньше всех других твоих людей.
— Ну его-то ты не арестуешь, — возразила «Кошка». — Будучи коллаборационистом, он приобрел могущественных друзей в Берлине.
— А если я докажу, что в результате его предательства были потоплены несколько судов? — возмутился Блайхер.
— В том- то и дело, что этого доказать нельзя. Он очень хитрый. Ведь без стопроцентного доказательства вины такого влиятельного человека засадить невозможно.
И вдруг у «Кошки» появляется идея.
— Что, если я забинтую свою правую руку и пойду к Леграну, чтобы получить от него сведения об одном из его очередных грузовых судов с резиной? Скажу, что не смогу запомнить все детали — названия этой посудины, порты отправления и назначения, курс следования, дни выхода и прибытия и тому подобное. И тогда он вынужден будет написать все это собственноручно на листке бумаги. Объясню повязку на руке тем, что раздавила в руке бокал с шампанским. Это ведь соответствует действительности, хоть и было уже давно. Мне очень хочется насолить этому сластолюбцу: когда я бывала у него и мы оставались одни, мне с трудом удавалось отбиваться от грубых ухаживаний. Ну что ты скажешь о своей «Кошке»? Можешь ли ты вообще обойтись без меня? Может ли тебе предложить нечто подобное твоя Сюзанна?
— Нет, Сюзанна этого не сможет. Тут ты права.
Под этими словами он, однако, понимает совершенно другое, чем она думает. Поистине кошачий характер этой женщины его ужасает. И добавляет:
— Я только и жду того дня, когда ты покажешь мне свои когти...
Под вечер того же дня Блайхер и «Кошка» едут к месье Рене Леграну, генеральному директору крупнейшей компании по торговле колониальными товарами.
Блайхер, прихвативший еще двоих сотрудников тайной полевой полиции, остался ожидать на улице напротив громадного здания, в котором размещалась контора этой компании. А «Кошка» с перевязанной правой рукой направилась туда.
Пожилой седовласый господин принимает ее в своем богато обставленном кабинете. Ноги утопают в коврах, письменный стол в стиле времен Людовика XIV, а тяжелое кожаное кресло свидетельствует о немалых доходах своего хозяина.
Легран очень рад снова видеть у себя «Кошку» и приветствует ее пышным словоизлиянием:
— Вы так давно не показывались у меня, мадам Кар-рэ. Я просто скучал без вас, Матильда, если только могу вас так назвать. И даже беспокоился о вас. Не подумайте, что я говорю так лишь для красного словца — я ведь звонил вашей матери. Разве она вам об этом не говорила? Присаживайтесь, пожалуйста! Боже мой, у вас рука забинтована. Что случилось, не сломали ли вы руку?
— Нет, я просто порезала ее и была вынуждена некоторое время пробыть в постели из-за высокой температуры. Поэтому-то и не навещала вас столь длительное время.
— Порезала руку? — повторяет Легран и изображает на своем лице участие. — Как же это вы ухитрились?
