Руслан Скрынников - Начало опричнины
Автор послания-памфлета стремился изобличить царя в «законопреступлениях». Впервые он получил возможность открыто, не боясь гонений, подвергнуть критике действия державного правителя России, а вместе с тем и оправдать свою измену и отъезд в Литву.
Тайный гонец Курбского не успел осуществить своей миссии. Он был пойман в Юрьеве воеводами и под стражей отвезен в Москву[877]. Гонцом этим, видимо, был Васька Шибанов. По свидетельству официальной летописи, Шибанов «сказал про государя своего князя Андрея изменные дела, что государю царю и великому князю умышлял многие изменные дела»[878]. Холоп и не думал предавать своего господина. Он лишь выполнил его прямое распоряжение, указав тайник, где хранились писания Курбского. В глазах Грозного эти писания-памфлеты явились наиболее веским доказательством «великой» измены беглого боярина.
Ваську Шибанова царь предал мучительной казни. Несмотря на все понуждения и пытки, верный холоп не захотел отречься от своего господина[879].
В первые недели после бегства Курбский укрылся в Вольмаре. Там он написал краткие послания к царю и в Печорский монастырь[880]. Письма из Вольмара посвящены почти исключительно оправданию измены и бегства их автора. В письме к Васьяну боярин раздраженно укоряет старцев за их скупость, осуждает за отказ выступить против неправедных властей и за предательство в отношении гонимых, «...чим прегордых державных обуздали?» — вопрошает он монахов, — «где собори мученических борителей?», «днесь же всю землю нашу погибшу уже предаде!»[881]. Курбский утверждает, что бывшие нестяжатели из Печорского монастыря впадают в ересь «угодного (властям) учения», когда говорят: «Не надобе... глаголати пред цари не стыдяся о свидениих господних, ниже обличаты о различных законопреступных делех их, неудобь бо стерпима ярость их человеческому естеству»[882]. В глазах боярина подобная позиция «нестяжателей», наследников Сильвестра, была худшим предательством.
В письме к царю Курбский в самых резких выражениях клеймит преступления державных властей. За что, спрашивает он царя, побил ты «сильных во Израили» бояр-воевод, пролил их кровь в церквах и предал различным смертям? За что ты всеродно погубляешь нас, бояр? Перечислив под конец свои военные заслуги, он восклицает: «Коего зла и гонения от тебе (царя. — Р. С.) не претерпех!... всего лишен бых и от земли божия тобою туне отогнан бых»[883].
Послания к монахам и к царю заканчиваются совершенно одинаковыми фразами. Беглец грозит предателям-старцам и царю Ивану божьим судом и угрожает тем, что возьмет писания против них с собою в гроб[884].
Попытки отъезда в Литву, предпринимавшиеся в начале 60-х гг. многими видными деятелями Боярской думы и правительства (Курлятев, Бельский и т. д.), неизменно терпели провал. Бывший член ближней думы и личный друг царя боярин Курбский оказался удачливее своих друзей. Но он не был единственным из вождей фронды, которым удалось перебраться за рубеж. Вместе с ним в литовской эмиграции оказался стрелецкий командир Т. И. Тетерин-Пухов[885]. Тетерин и его стрельцы отличились в Астраханском походе и в особенности в первых кампаниях Ливонской войны[886]. Однако с падением Рады карьере Тетерина пришел конец. Он должен был разделить участь Курлятева. Его насильственно постригли в монахи и заточили в отдаленный Антониев-Сийский монастырь[887]. По утверждению царя, Тетерин был «зловерным единомысленником» Курбского, Адашева и Сильвестра, чем собственно и объясняется жестокая расправа с ним[888]. Время царской опалы на Тетерина можно установить на основании двух дел, хранившихся в царском архиве. Первое из них — «посылка на Двину в Сейской монастырь Тимохи Тетерина с Григорьем Ловчиковым», и второе — «грамота от свейского короля ко государю под Полотеск с Ваською Тетериным»[889]. Ловчиков был подручным Вяземского и вместе с ним впервые отличился в Полоцком походе. Вероятно, он получил первое доверенное поручение уже после окончания похода. Упомянутый в архивной описи Васька Тетерин был близким родственником изменника Тимохи. В 1562 г. он ездил в Швецию и во время осады Полоцка прибыл в царский лагерь с королевскими грамотами[890]. Можно не сомневаться, что власти ни в коем случае не отпустили бы Ваську за рубеж, если бы его брат Тимоха подвергся опале уже в то время[891].
В монастыре Тимофей Тетерин пробыл не более года и вскоре сбежал в Литву. В камилавке и рясе явился он ко двору Сигизмунда Августа[892]. Как выяснилось, побегу. Тетерина содействовал его старый соратник по Ливонской войне, видный стрелецкий командир А. Ф. Кашкаров. В архиве хранилось «дело Ондрея Кашкарова да Тимохина человека Тетерина Поздячко, что они Тимохиным побегом промышляли»[893]. После бегства Тетерина Кашкаров и его родня подверглись аресту и позже были казнены[894].
В мае — июле 1564 г. Т. Тетерин прислал из-за рубежа письмо к наместнику Юрьева М. Я. Морозову[895]. В язвительных выражениях расстрига указывал ему на унижения бояр, недоверие к ним царя, на всесилие и лихоимство приказной администрации, новых царских «верников» — дьяков. В конце Тетерин притворно сожалел о том, что Морозов и прочие гонимые царем бояре не решаются покинуть Россию: «А бог, государь, у вас ум отнял, что вы над женами и над детми своими и над вотчинишками головы кладете, а жен своих и детей губите, а тем им не пособите»[896].
Отъезд Курбского и Тетерина за рубеж и образование в Литве русской эмиграции имело важное значение в политической истории тех лет. Впервые за много лет княжеско-дворянская фронда получила возможность открыто защищать свои интересы и противопоставить официальной точке зрения собственные требования.
Благодаря оживленным торговым и дипломатическим сношениям, между Россией и Литвой, эмигранты имели возможность поддерживать постоянные сношения со своими единомышленниками в России и, в первую очередь, с недовольным боярством. В свою очередь в русской столице жадно ловили все слухи и вести, исходившие из эмиграции. Протесты эмигрантов получили чрезвычайно сильный резонанс в обстановке углубляющегося конфликта между самодержавием и аристократической оппозицией.
Глава III
Введение опричнины.
Раздоры с думой и вызов, брошенный вождями боярской оппозиции, побудили Грозного взяться за перо для вразумления строптивых подданных. В канун опричнины он проявляет исключительный интерес к истории своего царствования, просматривает и правит летописи, пишет «Послание» Курбскому, самое значительное свое произведение. При редактировании официального летописного свода вскоре после суда над Старицкими Иван включил в текст летописи описание боярского мятежа начала 50-х годов.
Напомним вкратце содержание рассказа о боярском мятеже в приписке к тексту Царственной книги. Весной 1553 г. царь тяжело заболел. На случай его кончины решено было привести Боярскую думу к присяге наследнику младенцу Дмитрию. Во время присяги в думе поднялся мятеж. Многие бояре отказывались от присяги, шумели и бранились. Тогда царь, видя «боярскую жестокость» и открытый мятеж, обратился к крамольникам с гневным словом: «...вы свои души забыли, а нам и нашим детем служити не хочете... и коли мы вам ненадобны, и то на ваших душах». Видя полную растерянность братьев царицы Д. Р. Юрьева и В. М. Юрьева, Иван напустился на них с упреками: «а вы, Захарьины, чего испужалися? али чаете, бояре вас пощадят? вы от бояр первыя мертвецы будете! и вы бы за сына за моего да и за матерь его умерли, а жены моей на поругание боярам не дали!» Не надеясь на одних Захарьиных, царь обратился с отчаянным призывом ко всем верным членам думы: «будет сстанетца надо мною воля божия, меня не станет, и вы пожалуйте, попамятуйте, на чем есте мне и сыну моему крест целовали; не дайте бояром сына моего извести никоторыми обычаи, побежите с ним в чюжую землю, где бог наставит»[897].
Царские речи к думе были записаны по памяти, а точнее сочинены самим Грозным через десять лет после «мятежа». Они выражали настроения, никак не соответствовавшие «идиллическим» временам правления Сильвестра, но зато как нельзя более точно передавали настроения правительства в предопричный период.
Трехлетний опыт самостоятельного правления, раздор с боярством, заговоры и измены порождают в голове Грозного трагическое сознание того, что он и его дети «ненадобны» более его могущественным вассалам. Царь боится, что бояре изведут его сыновей и впервые начинает помышлять о бегстве за границу. Он знает, что Захарьины, возглавившие правительство с начала 60-х гг., успели снискать ненависть среди знати, и не сомневается в том, что их ждет страшная участь в случае его кончины.
