Николай Толстой - Жертвы Ялты
Если принять все это во внимание, нам не покажутся столь неразумными некоторые довольно странные требования казаков. Например, 13 мая в штаб батальона в Лиенце явился капитан Кантемир, командир группы казаков, которых немцы в Северной Италии готовили к организации партизанской войны, саботажа и шпионажа за линией советского фронта. Капитан предложил, чтобы он и его группа работали для 8-й армии. Штаб бригады, встревоженный этим предложением, обратился за инструкциями к генералу Арбутноту. Запрос кончался словами:
«Если до 9 часов 15 мая не последует инструкций, казаки угрожают устроить саботаж штаба дивизии».
Не успели справиться с этой проблемой, как возникла следующая: вся казачья дивизия попросила разрешения проводить учения — и получила очередной отказ. Несмотря на это,
«некоторые безответственные казаки заявили, что, чем возвращаться в СССР, они лучше пойдут добровольцами воевать с Японией. Предложение было отвергнуто».
Люди умные, вроде генерала Краснова, конечно, не рассчитывали, что англичане позволят казакам предпринять рейд на позиции Красной Армии в Штирии. Однако генерал надеялся, что англичане как-то помогут казакам и не просто предоставят убежище на Западе, но еще и позволят им остаться единым народом и сохранить свое уникальное культурное наследие. Вскоре после перевода казацкого штаба из Кетшаха в Лиенц Краснов написал письмо фельдмаршалу Александеру. Напомнив о том, как они вместе воевали в гражданскую войну на стороне белых, Краснов рассказал о положении казаков и умолял фельдмаршала употребить свое влияние, чтобы помочь им. Дошло ли это письмо по назначению, неизвестно; но ответа генерал не получил.
Краснов был личностью незаурядной. Он родился в 1869 году в казацкой семье. К 1945 году за его плечами лежал большой и сложный жизненный путь. Многое сближало его с Уинстоном Черчиллем, и прежде всего глубокое знание бурной истории своего народа и романтическая влюбленность в эту историю. Как и Черчилль в молодости, он обладал авантюрной жилкой и сочетал военную службу с журналистикой. В 90-е годы он ездил с военной миссией в Эфиопию, в 1904 году писал о русско-японской войне для журнала «Русский инвалид». Во время первой мировой войны отличился, командуя кавалерийским корпусом, и получил Георгиевский крест. После Февральской революции и отречения царя Краснов, предчувствуя страшную угрозу, нависшую над Россией, оказался среди тех, кто готов был применить силу, чтобы навести порядок в государстве, стоящем накануне краха. В 1918 году в борьбе с большевиками он сотрудничал сначала с немцами, затем с англичанами. После окончательной победы большевиков эмигрировал, жил во Франции и Германии, занимался, в основном, литературным трудом, написал несколько романов. Наибольшую известность получила его во многом автобиографическая книга «От двуглавого орла к красному знамени», выдержавшая несколько изданий.
Когда в 1941 году Германия напала на СССР, Краснов усмотрел в этом очередную возможность выступить против давнишнего врага — большевизма. Но к этому времени он был уже старым человеком. В момент сдачи англичанам ему шел 77-й год. Он дал, однако, казацкому движению свое престижное имя, посещал немецкие лагеря для русских военнопленных, писал воззвания в русской эмигрантской прессе. К армии Доманова Краснов присоединился примерно за месяц до ее сдачи в плен.
Таким был человек, к которому сейчас обратились все надежды и чаяния казаков, веривших, что Краснов вызволит их из беды. Формально командующим был Доманов, но, завидев красновский автомобиль, казаки пулей вылетали из палаток. В это время, впрочем, в лагере появилась еще одна примечательная личность из героического прошлого, фигура не менее знаменитая, хотя и совсем другого характера.
10 мая танки 56-го Рисского полка подошли к деревне Реннвег. Здесь «они приняли сдавшийся в плен казацкий полк, в том числе старого генерала Шкуро, который воевал в армии Деникина». Через неделю Шкуро вместе со своим учебным формированием в составе 1400 человек был перевезен в лагерь Доманова в Лиенце.
Если Краснов олицетворял блеск русской императорской армии, то в Андрее Григорьевиче Шкуро воплотился дух дикого разгульного казачества времен Богдана Хмельницкого и Стеньки Разина. Его вполне можно представить себе среди героев «Тараса Бульбы» или на картине Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Кубанский казак, он в 31 год был полковником, во время первой мировой войны прославился дерзкими партизанскими вылазками. Когда казаки выступили против большевиков, он отдал этой борьбе все свои силы. Английский офицер, бригадир Вильямсон, служивший вместе с русскими, оставил нам яркое описание этой колоритной фигуры:
«Небольшого роста, с обветренным лицом, с длинными желтыми усами, Шкуро был одной из ярчайших фигур гражданской войны. Кавказец, сын горного племени, он был жестоким дикарем, как лучшие представители его народа. Невозможно было представить его без шапки волчьего меха, красно-бело-синих полосок Добровольческой армии на рукаве. В его кавалерийском полку, в котором было человек 300–400, все вместо каракулевых папах носили шапки волчьего меха. Их штаб размещался в вагонах, на которых были нарисованы волки, преследующие добычу. Это были гордые и своенравные люди, настоящие горцы, вооруженные до зубов: на бедре висел традиционный кинжал, сбоку висела сабля, где-нибудь еще был спрятан револьвер, а грудь перекрещивали патронташи. Шкуро, несомненно, был замечательным кавалерийским командиром, но, кроме того, еще и большим повесой. Однажды с тремя-четырьмя офицерами он заявился в самый разгар танцев в залу большой ростовской гостиницы и потребовал от гостей сдавать драгоценности и деньги на нужды его «волков». Достаточно было взглянуть в его глаза, дерзко блестевшие из-под волчьего меха, чтобы понять, что с ним лучше не спорить. К тому же «волки» пользовались славой безжалостных грабителей. Так что Шкуро сорвал изрядный куш».
Шкуро эмигрировал из России в 1920 году. Какое-то время он выступал с конными номерами в цирке, но чаще всего напивался со старыми друзьями в барах Белграда или Мюнхена. Когда Германия напала на СССР, Шкуро явился к немцам и предложил свои услуги. Хотя он не пользовался таким авторитетом, как Краснов, все же его имя было широко известно среди казаков: в казацких лагерях и станицах ходило множество историй о его смелости и ловкости. Официально числясь командиром учебного полка 15-го казачьего корпуса, он вел кочевой образ жизни, наведываясь в казацкие лагеря и не пропуская буквально ни одной попойки. Он был большим знатоком соленых солдатских шуток и песен. Полковник Константин Вагнер рассказывал мне, что не допускал Шкуро в свою 1-ю казачью кавалерийскую дивизию, так как все его истории были связаны «с определенными частями тела». По мнению полковника Вагнера, это никак не подобало генералу и плохо влияло на дисциплину. Но простые казаки обожали визиты батьки Шкуро.
Когда опускались сумерки, над Лиенцем разносилось пение Шкуро. Австрийские официанты суетились вокруг его столика на улице, возле гостиницы «Цум гольденен Фиш», расставляя стаканы и бутылки с водкой. На батькин голос со всех сторон стекались молодые казаки с женами и подружками. Балалайки и аккордеоны подхватывали мотив, и даже у почтенных австрийских бюргеров сердца начинали биться в такт заразительной мелодии.
В городке и окрестностях, в палаточном лагере и бараках Пеггеца зажигались огни. Темнота обволакивала лес и скалы, опускалась над бурной Дравой, с шумом катящей свои воды. Последние лучи солнца на минуту задерживались на снежных вершинах, и наступала ночь. А внизу, в Лиенце, все звучали грустные и веселые казацкие песни.
Среди тех, кого судьба свела в те дни с казаками, был майор «Расти» (Рыжик) Дэвис, молодой парень из Уэльса, служивший в Аргильском полку. После перевода своего штаба в Лиенц полковник Алек Малькольм поручил Дэвису курировать казаков. Работа была нелегкая. Число казаков превышало 20 тысяч, и лагеря их раскинулись на площади в 12–14 кв. миль, но, по словам самого Дэвиса, ему это поручение пришлось по душе. Переводчиком и офицером связи при нем состоял молодой эмигрант лейтенант Бутлеров, бабушка которого была англичанкой.
Дэвису до сих пор трудно поверить, что он провел среди казаков всего три недели: так близко сошелся он с ними. Воспоминания об этих днях не потускнели со временем. Особенно сдружился он с Бутлеровым, который учил его верховой езде и неотлучно находился при нем во время объездов лагерей. У казаков поддерживалась отличная дисциплина, но Дэвиса не удовлетворяли некоторые стороны организации их жизни в лагере, в частности вопросы санитарии. Он старался привить им некоторые навыки из практики английской армии и, как ему казалось, вполне преуспел в этом.
