Николай Толстой - Жертвы Ялты
Понимая, с каким нетерпением Доманов и Краснов ждут их возвращения, Васильев и его товарищи хотели немедленно отправиться в обратный путь через перевал, но Арбутнот и Мессон и слышать об этом не желали; они настояли, чтобы гости непременно выпили чаю. За чаем Арбутнот разговорился с Красновым-младшим, и тот рассказал, что родители увезли его из России маленьким ребенком, что они жили в Югославии, и когда началась война, он воевал в армии короля Петра против немцев, попал в плен, и там ему предложили присоединиться к антисоветскому казацкому формированию. Он принял это предложение, но отказался служить в Африке, куда был направлен, так как в этом случае ему пришлось бы воевать против союзников России в первой мировой войне.
Конечно, Арбутнот расспрашивал гостя из чистого любопытства и из вежливости, но он с самого начала был осведомлен о том, что среди казаков было много не советских граждан.
Когда гости собрались уезжать, Мессон сунул Ольге Ротовой большой пакет с чаем, сахаром и шоколадом, настоял, чтобы она непременно захватила этот подарок, и вместе с Арбутнотом вышел на улицу проводить казаков. Это проявление английского гостеприимства произвело глубокое впечатление на переменчивую итальянскую толпу, которая закричала «ура», и какая-то девушка, растрогавшись, всучила Ольге букет ландышей. В сопровождении английских танков посланцы казаков двинулись назад в Кетшах и в 9.30 вечера уже докладывали Доманову и Краснову о результатах своей миссии. В штабе казаков всю ночь горел свет. Генералы тщетно пытались «расшифровать» весьма невразумительные ответы англичан.
Наутро, на полчаса раньше назначенного времени, бригадир Мессон со штабом прибыл в штаб казаков. Встреча состоялась в столовой гостиницы, где жил Доманов. Приветствия и рукопожатия задали тон всей беседе, и казаки, жадно ловившие малейшие проявления доброжелательства англичан, заключили, что с ними обращаются не как с врагами или пленными, а как с коллегами по административной операции. Вступительные слова бригадира Мессона тоже звучали многообещающе: он сказал, что казаки могут иметь при себе оружие на пути следования к месту сбора. Затем на столе разложили карту, и Мессон объяснил, что все русские силы должны стать лагерем в долине Дравы; казаки — вверх по течению реки между Лиенцем и Обердраубургом, а кавказцы — ниже, между Обердраубургом и Деллахом.
На этом обсуждение условий сдачи казаков закончилось. Казаки были счастливы, что англичане проявили такое редкостное понимание, а бригадир Мессон радовался, что столь щекотливое дело прошло гладко. Как сказано в военном дневнике 36-й бригады,
«в случае отказа казаков сдаться перед нами оказалась бы сила, с которой пришлось бы считаться, и мы не могли бы чувствовать себя в безопасности до их полной капитуляции».
Покончив с делами, договаривающиеся стороны приступили к завтраку, за которым лилось вино и велись дружеские беседы. В тот же день к казацким военачальникам явились корреспонденты из «Тайме» и «Дейли мейл» — взять интервью. Они хотели знать, как и почему казаки ушли из СССР и оказались в Австрии. Генерал Доманов рассказал, поясняя свои слова по карте, как большевистский режим развязал настоящую войну на казацких землях и как казаки проделали трудный путь от Кубани и Дона до Толмеццо, в неизвестность, на чужбину, твердо зная лишь одно: им ни в коем случае нельзя снова попасть в руки к Сталину. Те же репортеры, вероятно, беседовали накануне с генералом Васильевым, но ни интервью, ни фотографии в печати не появились.
Вечером в Австрию спустились первые отряды 36-й пехотной бригады. Двум передовым батальонам была поручена охрана казаков и кавказцев. Вот как описывает очевидец этот новый переход:
«Это была чрезвычайно странная армия. Солдаты носили немецкую форму, но меховые казацкие шапки, траурно повисшие усы и сапоги до колен придавали им совершенно особый колорит, а если еще учесть, что двигались они в сопровождении повозок со всем своим скарбом, женами и детьми, то их никак нельзя было принять за немцев. Это была ожившая картина времен войны 1812 года. Казаки известны как замечательные наездники, и на протяжении всего пути они подтверждали эту репутацию. Конные эскадроны носились взад и вперед по дорогам, затрудняя движение ничуть не меньше повозок. Приказывать им что-либо было бесполезно: по-немецки и по-английски понимали немногие, но даже те, кто понимал, ничуть не желали подчиняться приказам. При таком хаосе можно лишь подивиться тому, как быстро и организованно выполнили они приказ о сборе — на другое утро все были в назначенных местах — мужчины, женщины, дети, багаж, лошади, повозки, коровы и даже верблюды».
Перед 36-й бригадой была поставлена очень сложная задача. В недавнем письме ко мне генерал Мессон писал:
«Командиры и штаб столкнулись со множеством трудностей. В стране царил хаос, только что закончилась трудная зима, австрийцы были в полном смятении, никто не знал, что будет завтра. Толпы народу, друзей и врагов, бродили по стране, у многих не было крова над головой, всем жилось тяжко. Расстояния — огромные, дороги — плохие. (Вертолетов у нас тогда не было.) Штабы размещались в палатках или на квартирах».
Мессон подчеркивает, что у бригады и без казаков и кавказцев дел было по горло; и те, кто занимался казаками, работали в очень тяжелых условиях.
Достаточно назвать хотя бы несколько цифр. Английские власти не проводили переписи в лагере казаков, но, согласно оценке, сделанной на основе заявок на продукты, их было 23 800 человек, в том числе несколько тысяч женщин и детей. Кавказцев, по примерным подсчетам, было 4 800 человек. Сами казаки, впрочем, приводят другие цифры: от 30 до 35 тысяч. Однако в тот последний период текучесть была такова, что невозможно точно сказать, сколько человек собралось в долине Дравы в мае 1945 года. Впрочем, в отношении кавказцев цифра представляется примерно верной: по словам одного из их офицеров, в Толмеццо, перед походом в Австрию, их было 5 тысяч.
Ко второй неделе мая казаки собрались в долине между Лиенцем и Обердраубургом, разбив лагерь на берегах бурной Дравы, вдоль главной дороги и железнодорожного полотна. Штабы Доманова и полковника Алека Малькольма, командира Аргильского полка, находились в Лиенце. Кавказцы расположились в Грофельхофе, вниз по реке; штаб Баффского полка был поблизости, в Деллахе.
Командир кавказцев, Султан-Гирей Клыч, сдался со своей разношерстной армией одновременно с Домановым. Как и Краснов, Гирей был старым эмигрантом, во время гражданской войны он был связан с англичанами и оставался с бароном Врангелем до провала последней операции в Крыму в 1920 году. Среди кавказцев Гирей пользовался таким же уважением и почетом, как Краснов среди казаков. Вскоре после прихода в Грофельхоф он собрал свою армию и произнес речь. Он сказал, что пусть те, кто в состоянии уйти — особенно молодежь, — немедленно уйдут и забудут о своей мечте освободить Кавказ и кавказские народы. Сам же он слишком стар, чтобы продолжать борьбу, и предпочитает сдаться на милость победителя.
Многие не преминули воспользоваться этим предложением и бежали, что, кстати, иллюстрирует одно важное обстоятельство: хотя казаки и кавказцы формально считались пленными, англичане не могли предотвратить массовые побеги. Лагеря не были огорожены проволокой и охранялись в основном самими пленными. И все же из казацкого лагеря бежали очень немногие. Видимо, казаков отпугивали крутые заснеженные горы, стеной окружавшие долину, страшило сознание того, что они окажутся в незнакомой стране, среди чужих людей. А кроме того — и это главное, — казаков объединяла надежда, что им позволят поселиться всем вместе в каком-нибудь уголке свободного мира.
Сегодняшнему читателю такая надежда, наверное, покажется утопической, но тогда многие умные и образованные казаки искренне верили, что сразу после окончания войны узы временного союза с СССР неизбежно ослабнут и Англия и США займут, по меньшей мере, недружественную позицию в отношении СССР. Может быть, тут стоит напомнить, что к тому времени события гражданской войны еще не успели стать далеким прошлым. С момента английской «интервенции» прошло совсем немного лет. И в Англии жили еще многие известные деятели, сыгравшие в этой кампании значительную роль. Уинстон Черчилль во время гражданской войны в России был военным министром и самым рьяным сторонником поддержки Белой армии; лорд Киллирн, посол в Египте, ставшем перевалочным пунктом для многих русских, репатриированных в 1943–1945 годах, был верховным комиссаром в Сибири у адмирала Колчака; генерал-лейтенант Бурроус, руководитель военной миссии в Москве с марта 1944 года, и генерал-майор Колин Габбинс, руководитель ССО, в 1919 году были в Архангельске с генералом Айронсайдом, а фельдмаршал Александер, которому теперь сдались казаки, воевал против большевиков вместе с прибалтийским ландсвером. И хотя, разумеется, все они давно уже занимались более животрепещущими делами, все же в английских политических, военных и дипломатических кругах было немало людей, хорошо осведомленных об истории казаков.
