Витольд Новодворский - Ливонский поход Ивана Грозного. 1570–1582
В переговорах же своих с королем о мире царь придерживался своей прежней тактики. Новое посольство[675], во главе которого стояли дворянин и наместник муромский Евстафий Михайлович Пушкин, дворянин и наместник шацкой Федор Андреевич Писемский и дьяк Иван Андреев, прибыв к Баторию в Вильну (24-го мая), повело переговоры обычным порядком: оно уступило королю сначала города Румборк и Вольмар, потом еще два-три замка и наконец заявило, что царь отдает всю Ливонию, за исключением Нейгаузена (Новгородка), Нейшлоста (Серенска), Неймюлена (Адежа), Ругодева или Нарева и желает, чтобы король возвратил ему назад Великие Луки, Холм, Велиж и Заволочье взамен за Полоцк, Озерище и Усвят[676]. На это Баторий ответил предъявлением следующих условий. Ливония должна быть уступлена вся без всякого исключения со всеми замками и со всей артиллерией, какая только в них находится. Король соглашается возвратить царю Великие Луки, Холм и Заволочье, но Себеж, стоящий на полоцкой земле, должен быть или отдан королю, или разрушен, за что в свою очередь король обязуется сжечь крепость Дриссу, находящуюся напротив Себежа. За военные издержки Иоанн обязан уплатить 400 000 золотых, согласиться не на перемирие, а на вечный мир, и включить в условия мирного договора шведского и датского королей. В заключение Баторий выражал желание иметь свидание с Иоанном в каком-нибудь пограничном пункте, чтобы договориться окончательно об условиях мира[677].
Условия, предлагаемые той и другой стороной, были таковы, что соглашение легко могло бы последовать, если бы только не заключалось в них одно обстоятельство, которое являлось для него главным камнем преткновения: ни Иоанн, ни Баторий не хотели отказаться от владения Нарвой. Король понимал, что она представляла собой пункт, дававший врагу возможность сноситься с Западной Европой, получать оттуда все то, что могло еще более усилить его могущество, пункт, из которого враг без большого труда мог завладеть опять Ливониею. Не считая по этим причинам возможным для себя уступать Нарву, Баторий и решил продолжать борьбу[678].
А Иоанн в это время стал возлагать надежды не только на успешность своих дипломатических комбинаций ввиду того, что папа соглашался быть посредником в распре его с Баторием, но стал надеяться и на более счастливый для него оборот дел на театре войны. Послы и агенты его, находившиеся в Литве, донесли ему из Польши, что король не подготовлен еще к борьбе, что у него собрано еще мало войска, что внимание его могут отвлечь дела в Трансильвании, возникшие вследствие смерти трансильванского воеводы, Баториева брата, и т. п.[679]
Все это так приободрило Иоанна, что он сделал попытку открыть наступательные действия против врага. По его приказанию, отряд войска, достигавший 45 000 человек[680], должен был произвести нападение на оршанскую область и завладеть Оршей[681]. Отряд этот, переправившись через Днепр (25-го июня), сильно опустошил окрестности Дубровна, Орши, Шклова, сжег предместья Могилева и, сделав неудачную попытку поджечь крепость этого города, возвратился назад за Днепр, направляясь к Радомлю и Мстиславлю и производя по пути также опустошения[682]. Другой московский отряд в 2000 человек устроил засаду в лесу поблизости Велижа, чтобы напасть на литовские области, когда Баторий двинется в поход, но был разбит отрядом польских всадников (в 300 человек) под начальством Домбровского, а потому принужден возвратиться назад[683]. Королевские войска, находившиеся в восточных областях государства, отстояли могилевский замок, но по своей малочисленности не были в состоянии остановить движение неприятеля[684]. Оно сильно обеспокоило Батория, так как у него войска не были еще собраны. Сборы на войну, по обыкновению, тянулись весьма медленно[685]. Баторий, прибывший в Вильну[686] для того, чтобы сделать необходимые приготовления, хотел двинуться в поход еще в мае, но должен был отложить выступление до 20-го июня, ибо солдаты собирались весьма неохотно, требуя уплаты выслуженного жалованья[687]. А у короля не было денег; между тем сумма долга одному войску простиралась до 300 000 золотых. Налоги уплачивались в казну, как обыкновенно, очень медленно. Поэтому Баторий принужден был, как и в прежние годы, делать займы. Маркграф анснахский одолжил ему 50 000 золотых и подарил 30 000; бранденбургский курфюрст дал в ссуду тоже 50 000[688].
Баторий преодолел очень скоро все затруднения, мешавшие ему выступить в поход. К концу июня в Вильну собралось к нему значительное число воинов, больше всего Венгров (свыше 10 000 человек). Поляков и Литовцев было еще мало[689], но и они постепенно, хотя и медленно, являлись к королю, когда он уже был в походе.
Из Вильны Баторий выехал, как и предполагал, 20-го июня и прибыл 1-го июля в Дисну[690]. Тут он получил сильно встревожившее его известие о нападении Москвитян на оршанскую область. Медленность, с какой собирались воины, приводила его в сильное негодование. Когда один поручик явился просить уплаты жалованья, король послал спросить его, прибыл ли он со своей ротой. Тот ответил, что он оставил роту на бивуаке. Баторий в гневе разбранил офицера, приказал ему приводить свой отряд поскорее и прибавил: «Таких воинов посылать только на виселицу!» (Certe digni sunt patibulo tales milites»)[691].
Чтоб обезопасить восточные области от новых нападений врага, король выслал тотчас же Троцкого каштеляна Христофора Радзивилла и приказал ротмистрам, находившимся в пограничных пунктах, соединиться с ним, вследствие чего составился довольно значительный отряд в 3000 человек[692].
Вместе с тем принимались меры, чтобы ускорить прибытие военных отрядов, и деятельно производились приготовления к дальнейшему походу. 8-го июля отправлены, под прикрытием отряда в 500 человек, по реке Дриссе к Заволочью артиллерия, амуниция и иные военные принадлежности[693]. Но цель кампании хранилась в тайне. Кроме Батория и Замойского, никто в точности не знал, куда поход направится, и только догадывались, что целью его будет Псков[694].
Выслав вперед канцлера, король двинулся из Диены 15-го июля по направлению к Полоцку. По пути присоединялись к его армии новые войска: маршалы литовский, великий и надворный, представили ему тогда свои отряды, первый 120 гусар, а второй 60 всадников; кроме того, ротмистр Сирией привел отряд пехотинцев в 120 человек[695].
Лишь только Баторий прибыл в Полоцк, явился к нему гонец Христофор Дзержек, которого он отправлял к Иоанну с предложением своих условий в ответ на условия, предлагаемые последним посольством царя. Иоанн прислал Баторию через гонца столь длинное письмо, что король сделал ироническое замечание: вероятно, царь описывает события, начиная с самого Адама. Действительно, письмо было весьма длинно, но — что еще важнее — исполнено всякого рода обвинений и по тону для короля оскорбительно. Царь припоминал события со вступления Батория на престол. Королевские послы, Станислав Крыский с товарищами, действовали во время переговоров своевольно, ибо написали перемирную грамоту такую, какую хотели, и крест на ней целовали. Иоанн отправил после того своих послов в Польшу для скрепления договора. Один из них, Карпов, умер во время пути. Упоминая об этом, царь выражал подозрение, что смерть посла была насильственная[696]. Остальных послов король принял высокомерно: против имени его, Иоанна, не встал и об имени его не спросил; поэтому послы и посольства не правили. Затем Баторий прислал к нему гонца Петра Гарабурду с «бездельною грамотою», чтобы перемирный договор был изменен и таким образом нарушено крестное целованье. «Зовучися господарем христианским, — говорит Иоанн, — не по христианскому обычаю захотел еси делати, поругаючися нашему крестному целованию, что мы к тобе на грамоте крест целовали и через присягу послов своих, которую они учинили за твою душу и через все то, да изнова делати и того нигде не ведется». Нарушение присяги не допускается и в бусурманских государствах; не допускали ничего подобного и предшественники Батория. Иоанн увещевал его через своего гонца Андрея Михалкова не делать этого, увещевал докончить мирный договор. Но Баторий не послушал царя, подвигся на большую еще ярость и, сломав присягу послов своих, выбил царских послов из своей земли, как злодеев, не дав им своих очей видеть. После того вскоре, прислав гонца своего Лопатинского с грамотою, в которой про царствование Иоанна были написаны многие неправые слова, король пришел под Полоцк, отчину Иоанна, с его изменниками Курбским, Тетериным, Заболотским и иными, и взял крепость изменою. Мало того, город Сокол был сожжен новым умышлением, причем над мертвыми произведено было поругание, какое неизвестно и неверным. «Люди твои, — говорит Иоанн, — собацким обычаем делали, выбирая воевод и детей боярских лучших мертвых, да у них брюха взрезывали, да сало и желчь выймали, как бы волховным обычаем. Пишешься и зовешься господарем христианским, а дела при тобе делаются неприличные христианскому обычаю». Последующих послов Иоанна принимал Баторий чрезмерно гордо, с такими укоризнами, каких царю не приходилось слышать ни от турецкого, ни от иных бесерменских государей. Мало того, приказав послам явиться к Великим Лукам, король стал добывать крепость и в то же время требовал, чтобы послы посольство правили. «И тут которому посольству быть! — восклицает Иоанн. — Такая великая неповинная кровь христианская разливается, а послом посольство делати!.. Такой непобожности ни в бесерменских господарствах не слыхано, чтобы рать билася а послы посольствовали… И волочил еси наших послов за собою осень всю, да и зиму всю держал еси их у себя, и отпустили еси их ни с чем, а тым всим нас укоряя и поругаяся нам».
